Стрельба в Чарлстоне

Стрельба в Чарлстоне
Африканская методистская епископальная церковь Эмануэль
Место атаки	США США Южная Каролина, Чарлстон
Цель атаки	прихожане методистской епископальной церкви Эмануэль
Дата	17 июня 2015 года 21:05 (EST)
Способ атаки	стрельба
Оружие	пистолет Glock 41 45-го калибра
Погибшие	9
Раненые	1
Подозреваемые	Дилан Руф

Стрельба в Ча́рлстоне — нападение 21-летнего американца Дилана Руфа на прихожан африканской методистской епископальной церкви Эмануэль, расположенной в историческом центре города 17 июня 2015 года. В результате стрельбы погибли 9 человек, один ранен; все убитые и пострадавшие — афроамериканцы.

Ход событий

Вечером 17 июня 2015 года 21-летний Дилан Руф приехал на автомобиле в африканскую методическую епископальную церковь Эмануэль, где в этот момент проходили еженедельные занятия по изучению Библии и присутствовал на них около часа рядом с пастором. В какой-то момент он поднялся со своего места со словами «Я должен сделать это. Вы насилуете наших женщин и хотите захватить нашу страну. От вас надо избавиться», а затем открыл огонь по прихожанам из пистолета Glock 41 45-го калибра, после чего скрылся.

Около 21:05 по местному времени (EDT) в полицию города поступил сигнал о стрельбе. Полиция попросила жителей близлежащих домов покинуть здания, улицы, прилегающие к месту происшествия, были перекрыты, также была объявлена угроза взрыва.

Подозреваемый

Подозреваемый — Дилан Сторм Руф (англ. Dylann Storm Roof), родился 3 апреля 1994 года; камера видеонаблюдения зафиксировала момент, когда он входил в церковь. Руф был задержан в городе Шелби (штат Северная Каролина), при аресте он не оказывал полицейским сопротивления.

По информации СМИ, Руф дважды задерживался. В январе 2015 года его арестовали в одном из торговых центров в Колумбии из-за его странного поведения, он был заподозрен в употреблении наркотического препарата «субоксон» и ему было запрещено в течение года посещать данный торговый центр. Однако уже в апреле он вновь вернулся в торговый центр, после чего запрет был продлён на два года. Одноклассники Дилана подтвердили, что он употреблял более тяжёлые наркотики, чем марихуана, в частности, транквилизатор Xanax.

По словам знакомого подозреваемого Далтона Тайлера, Руф был сторонником расовой сегрегации и говорил, что хочет развязать в США гражданскую войну, а затем покончить с собой. Дядя Руфа Карсон Коулз сообщил Reuters, что Дилан был очень сильно погружен в себя. В 19 лет у него не было ни работы, ни водительских прав, большую часть времени он проводил взаперти в своей комнате. Также Коулз рассказал, что пистолет 45-го калибра молодой человек получил в подарок от отца.

Газета New York Times сообщила, что на имя Руфа зарегистрирован интернет-сайт, где размещён манифест расистского содержания на 2500 слов. На сайте также опубликованы снимки, где стрелок позирует с восковыми фигурами рабов, оружием, неонацистским лозунгом 14/88. Домен сайта зарегистрирован российским регистрационным сервисом REG.RU.

Погибшие и раненые

Жертвами нападения стали шесть женщин и трое мужчин. Восемь человек погибли на месте, два человека были госпитализированы, позднее один из пострадавших скончался от ранений. Среди погибших — член сената американского штата Южная Каролина, пастор Клемента Пинкни.

Расследование и суд

Предварительные слушания по делу о стрельбе церкви начались 19 июня 2015 года. В отношении Руфа были выдвинуты обвинения по 33 пунктам, в том числе в убийстве на почве расовой ненависти, он был оставлен под стражей. Также судом был установлен залог по обвинению в незаконном применению оружия.

Процесс над Руфом должен был начаться в ноябре — через 70 дней после первоначального выдвижения обвинений, однако суд по просьбам адвокатов и прокуроров трижды откладывал начало слушаний.

Реакция

Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун выразил соболезнования семьям погибших и назвал произошедшее преступлением, совершённым по расовым мотивам.

Президент США Барак Обама призвал граждан страны переосмыслить взгляды на ношение оружия:

Давайте начистоту — мы должны осмыслить тот факт, что подобное насилие не происходит в других продвинутых странах. <...> Мы знаем, что невинные люди вновь погибли отчасти потому, что человек, который хотел нанести вред, без проблем получил в свои руки оружие.

Квалификация произошедшего

Министерство юстиции США рассматривает произошедшее как террористический акт, однако в Федеральном бюро расследований нападение на церковь терактом не считают. В своём заявлении директор ФБР Джеймс Коми заявил:

Терроризм является актом насилия, совершенным или заявленным в качестве угрозы с целью оказания влияния на органы публичной власти или граждан, то есть, скорее, политический акт. С учетом того, что мне [пока] известно, я не рассматриваю это [произошедшее в Чарльстоне] как политический акт. Однако это не делает случившееся менее ужасным.

Последствия

На одном из фото, которые Руф опубликовал на своём интернет-сайте, он позировал с флагом Конфедерации, после чего общественность ополчилась на этот символ армии Конфедеративных Штатов Америки. В ряде штатов были озвучены призывы убрать флаг из общественных мест: в Алабаме по распоряжению властей были сняты четыре таких флага, украшавшие мемориал павшим солдатам армии КША, губернатор Вирджинии Терри МакОлиф распорядился заменить в штате все автомобильные номера, украшенные символом Конфедерации, в Миссисипи сенаторы потребовали исключить его из флага штата.

26 августа 2015 года в Вирджинии произошло убийство журналистов канала WDBJ7 Элисон Паркер и Адама Уорда. Убийца, Ли Вестер Флэнаган, позже покончивший с собой, за несколько часов до совершения преступления отправил факсом в редакцию телеканала ABC News манифест объёмом 23 страницы, в котором сообщил, что его поступок был реакцией на произошедшее в Чарлстоне.

Примечания

Преступность   США

Отрывок, характеризующий Стрельба в Чарлстоне

– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.