Стрипарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Стрипарва (санскр. स्त्रीपर्व, «Книга о жёнах») — одиннадцатая книга «Махабхараты», состоит из 730 двустиший (27 глав по критическому изданию в Пуне). «Стрипарва» повествует о событиях, произошедших после того, как Ашваттхаман вероломно уничтожил спавшее войско Пандавов, отомстив таким образом за гибель Кауравов в битве на Курукшетре. В «Стрипарве» описывается скорбь жён погибших воинов и содержится один из древнейших индоевропейских архетипов: поле битвы, на котором звери и птицы пожирают тела павших.

Сюжет

Сказание о скорби

Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Сжигаемый тоской по сыновьям Дхритараштра высказывает намерение путём подвижничества уйти в мир Брахмы. Его утешает Санджая. После этого Видура говорит о бренности всего сущего, всевластии Времени и непреложности закона кармы.

Дхритараштра успокаивается и просит Видуру рассказать об способах избавления сознания от страданий. Тот отвечает, что только мудрые стремятся к выходу из сансары и шествуют высшей стезёй. Он описывает процесс развития эмбриона в женском лоне, родовую травму младенца при появлении на свет, а также напасти и пороки, которым до самой смерти подвержены опутанные узами чувственного восприятия пленники сансары. Святые люди применяют особое лекарство от бедствий — твёрдое самообладание. Мир Брахмана и избавление от страха смерти достигаются смирением, мироотречением и трезвением ума.

Терзаясь скорбью о сыновьях, Дхритараштра без чувств падает на землю. После того, как свита приводит его в чувство, Дхритараштра выражает отвращение к человечеству и человеческой природе и вновь заявляет о желании умереть. Кришна Двайпаяна Вьяса в ответ рассказывает о том, как на небесах в его присутствии гибель Кауравов была предначертана богами для облегчения бремени Земли, которая страдала от тяжести асуров, спасшихся от преследования богами путём воплощения в земных царях. Дхритараштра решает удержать в себе жизнь, и Вьяса, не сходя с места, исчезает.

Сказание о жёнах

Дхритараштра погружается в глубокое раздумье, а затем приказывает Санджае запрягать колесницу, Видуру же посылает за своей женой Гандхари и прочими женщинами. В окружении тысяч рыдающих женщин Дхритараштра выступает к месту битвы, за ним следуют вайшьи, торговцы и ремесленники. Отойдя от Хастинапура на расстояние кроши (3,5 км), они встречают Ашваттхамана, Крипу и Критавармана. Те рассказывают о смерти Дурьодханы и об учинённом ими побоище в лагере Пандавов, после чего в страхе перед Пандавами удаляются в сторону Ганги и разъезжаются в трёх разных направлениях.

Юдхиштхира, прослышав о приближении Дхритараштры, направляется ему навстречу в сопровождении братьев, Кришны, Ююдханы, Юютсу и Драупади. Сонмы рыдающих женщин, окружив Юдхиштхиру, порицают его за гибель своих мужей, сыновей, отцов и братьев. Пройдя через толпу кричащих женщин, владыка Пандавов приветствует Дхритараштру. Тот же, с неохотой обняв виновника гибели своих сыновей, дожидается Бхимасену, чтобы коварно его убить. Кришна, распознав его злой умысел, подставляет металлическую статую Бхимасены, и раздавивший её в своих объятиях Дхритараштра падает на землю, истекая кровью. Когда Кришна поднимает Дхритараштру, тот выражает раскаяние в убийстве Бхимасены, и Кришна объясняет ему, что вместо Бхимасены была уничтожена металлическая статуя. Дхритараштра со слезами обнимает Бхимасену и его братьев.

Пандавы приближаются к Гандхари, которая намеревается предать проклятию Юдхиштхиру. Почуявший злой замысел своей снохи святой мудрец Вьяса мгновенно прибывает туда и отговаривает её. Гандхари соглашается с ним, но укоряет Бхимасену за бесчестный способ ведения боя с Дурьодханой — удар палицей ниже пупа. Услышав её слова, Бхимасена говорит, что сделал это из страха и напоминает о злодействах Дурьодханы. Тогда Гандхари осуждает Бхимасену за то, что он напился среди битвы крови из тела Духшасаны. Бхимасена объясняет это данным после игры в кости обетом и оправдывается тем, что кровь Духшасаны не проникла дальше его губ и зубов.

Гандхари вопрошает о Юдхиштхире, и тот, приблизившись к ней, выражает раскаяние в убийстве своих лучших друзей и готовность быть проклятым. Гандхари безмолвствует, но от её взгляда, брошенного из-под повязки на глазах, у Юдхиштхиры портятся ногти. Гнев Гандхари проходит, и она ободряет Пандавов. Пандавы идут к своей матери — Притхе, которая вместе с Драупади оплакивает сыновей Пандавов. Затем Притха, Драупади и Пандавы подходят к Гандхари. Она говорит о всевластии Времени и о том, что не следует скорбеть о неизбежном, тем более — об уже свершившемся. Оставаясь на месте, Гандхари при помощи ясновидения созерцает усеянное тысячами тел людей, слонов и коней поле битвы, на котором собираются на пиршество шакалы, коршуны, грифы, вороны и ракшасы. Дхритараштра, Пандавы, Кришна и женщины рода Куру отправляются на место побоища.

Увидев ужасающее зрелище, жёны погибших воинов от горя теряют рассудок. Гандхари обращается к Кришне с пространной речью, в которой красноречиво и подробно описывает скорбь женщин и укоряет его за то, что он не предотвратил братоубийственной войны. Преисполнившись гневом, Гандхари своим подвижническим пылом налагает на Кришну заклятие: через тридцать шесть лет он потеряет родственников, советников и сыновей и, блуждая в лесу, примет смерть непочтенным образом. Кришна с едва заметной улыбкой отвечает, что непобедимое войско вришнийцев и ядавов будет уничтожено в междоусобной схватке с его согласия.

Сказание о приношении воды

Кришна призывает Гандхари успокоиться и напоминает, что Кауравы были истреблены по её вине. Гандхари умолкает. Дхритараштра задаёт Юдхиштхире вопрос и количестве убитых и оставшихся в живых воинов. Юдхиштхира сообщает, что в битве пало один миллиард шестьсот шестьдесят миллионов двадцать тысяч человек, а в живых осталось двадцать четыре тысячи сто шестьдесят пять героев. Владыка Пандавов также рассказывает о посмертном пути погибших, о котором он узнал по милости божественного риши Ломаши и благодаря джняна-йоге. Дхритараштра предлагает Юдхиштхире исполнить заупокойные обряды и предать огню тела убитых. Тот отдаёт соответствующие распоряжения своим слугам. Совершив все необходимые обряды, Юдхиштхира направляется к Ганге, поставив во главе процессии Дхритараштру. Достигнув Ганги, женщины сбрасывают с себя украшения, верхние части одежд и головные уборы и совершают обряд приношения воды для своих мужей. Кунти в приливе скорби призывает сыновей почтить возлиянием их старшего брата — Карну. Пандавы дружно оплакивают Карну, а Юдхиштхира говорит, что гибель старшего брата доставляет ему больше страданий, чем падение всего рода Куру. Приказав привести к нему жён Карны со всеми домочадцами, Юдхиштхира вместе с ними совершает все необходимые обряды для усопшего, после чего выходит из вод Ганги на берег.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs11001.htm Полный текст Стрипарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o315 Махабхарата. Книга 10. Сауптикапарва. Книга 11. Стрипарва] / Издание подготовили С. Л. Невелева и Я. В. Васильков. — М.: «Янус-К», 1998. — 235 с. — (Литературные памятники). — 2000 экз. — ISBN 5-02-86218-317-5.
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=s74 Махабхарата VIII. Книга о нападении на спящих. Книга о женах] / перевод с санскрита, примечания, толковый словарь академика АН ТССР Б. Л. Смирнова. — Ашхабад: «Ылым», 1972. — 218 с. — 850 экз.

Отрывок, характеризующий Стрипарва

Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.