Строганов, Павел Александрович

Павел Александрович Строганов
Дата рождения	7 июня 1774(1774-06-07)
Место рождения	Париж, Франция
Дата смерти	10 июня 1817(1817-06-10) (43 года)
Место смерти	близ Копенгагена, Дания
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Пехота
Годы службы	1791—1817
Звание	генерал-лейтенант, генерал-адъютант
Командовал	Гренадерский лейб-гвардии полк
Сражения/войны	Война третьей коалиции Война четвёртой коалиции Русско-шведская война (1808—1809) Русско-турецкая война (1806—1812) Отечественная война 1812 года Война шестой коалиции
Награды и премии	Почётный командор

Барон, затем (1798) граф Па́вел Алекса́ндрович Стро́ганов (7 [18] июня 1774, Париж — 10 [22] июня 1817, близ Копенгагена) — генерал-лейтенант, генерал-адъютант из рода Строгановых. Во время Французской революции член якобинского клуба («гражданин Очер»). Член Негласного комитета. Герой войн с Наполеоном. В светском обществе был известен под именем «Попо».

Биография

Родился в Париже, в семье графа Священной Римской империи, впоследствии получившего графский титул Российской империи, Александра Сергеевича Строганова и его второй жены (с 1769 года) Екатерины Петровны Трубецкой, приходившейся дочерью князю Петру Никитичу Трубецкому. Его крёстным отцом был российский император Павел I, а другом детства — цесаревич Александр Павлович. После смерти отца в 1811 году всё его многомиллионное состояние перешло в руки единственного сына — Павла Александровича.

Сразу же после свадьбы Александра Сергеевича Строганова с Екатериной Петровной Трубецкой в июле 1769 года, супруги уехали в Париж, где были представлены двору Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Там же в июне 1774 года у них родился сын Павел, крещенный находившимся там великим князем Павлом Петровичем, а затем, в 1776 году дочь Софья.

В 1779 году после десятилетнего пребывания во Франции родители Павла возвратились в Санкт-Петербург. Его отец доверил образование сына воспитателю Шарлю-Жильберу Ромму, будущему депутату монтаньярского конвента. В том же году его мать оставила отца ради фаворита императрицы Екатерины II Ивана Римского-Корсакова.

Его отец в итоге был вынужден воспитывать сына один. Чтобы скрыть от мальчика семейный разлад, отец принял решение отправить его в путешествие вместе с его воспитателем. Юный граф совершил длительное путешествие по России (1784), побывав на берегах Ладожского озера и посетив также Великое княжество Финляндское, а вернувшись в Россию — Москву, Казань, Нижний Новгород, Пермь. В 1785 году вместе с воспитателем он посетил Валдай, Новгород, Москву и Тулу. Спустя год предпринял новую поездку: отправился в Малороссию, Новороссию и Крым.

В 1786 году получил звание подпоручика лейб-гвардии Преображенского полка, а на военную службу был записан ещё раньше — в 1779 году корнетом лейб-гвардии Конного полка. В то время Строганов служил под началом князя Григория Александровича Потёмкина, который дал ему разрешение покинуть Россию для завершения своего образования. В 1787 году юноша покинул Россию в сопровождении Ромма, крепостного художника Андрея Воронихина (впоследствии ставшего известным архитектором) и своего кузена, Григория Александровича Строганова. Первоначально он поселился в Рьоме, родном городе Ромма, а с 1787 года начал изучать ботанику в Университете Женевы. В дальнейшем Строганов занялся изучением богословия, а также химии и физики. Помимо этого, он практиковался в немецком языке и занялся различными видами спорта, в первую очередь фехтованием и верховой ездой. В свободное время совершал походы в горы и занимался любительской минералогией. В 1789 году господин Ромм и граф Павел оставили Швейцарию, переехав сначала в предместья Парижа, где располагался дом, принадлежавший его отцу, а затем в сам Париж, где как раз разгоралась революция.

Французская революция

Приезд Строганова в Париж совпал с выборами депутатов в Учредительное собрание. По настоянию своего воспитателя Строганов изменил фамилию, нигде не упоминал своего титула и стал известен под именем Поль Очер (взяв эту фамилию в честь поместья Строгановых в Пермской губернии; ныне Очер). Под вымышленным именем Строганов примкнул к якобинцам и в 1790 году стал членом клуба «Друзей Закона» (фр. Amis de la loi). Благодаря огромным деньгам, которые отец, не зная о заинтересованности своего сына революцией, присылал ему из России, смог оказывать финансовую поддержку своим французским друзьям. На одном из митингов гражданин Очер встретил Теруань де Мерикур, страстную поклонницу революции, полюбил её до беспамятства, и открытыми отношениями с ней скомпрометировал себя перед русским посольством. Об увлечениях графа стало известно Екатерине II, и она потребовала его немедленного возвращения в Россию.

Политическая карьера

Вернувшись в Россию, молодой граф был сослан в подмосковное Братцево, где жила его мать; несмотря на опалу, он не был уволен с военной службы, поэтому в 1791 году стал поручиком Преображенского полка, а в 1792 — камер-юнкером. Ко двору Строганов оказался приближен после кончины Екатерины II и восшествия на престол его крёстного отца Павла I (1796 год). Вернувшись в Санкт-Петербург, Павел Александрович вновь, как и в детстве, сдружился с цесаревичем Александром Павловичем.

После государственного переворота 1801 года сразу же примкнул к новоявленному императору Александру I. В том же году он представил молодому монарху свой проект относительно создания тайного комитета, который занимался бы разработкой планов проведения реформ в стране. Став основателем и членом этого Негласного комитета, он являлся одним из сторонников либеральных реформ и сыграл роль в осуществлении множества государственных реформ в правление Александра I. В частности, он был сторонником отмены крепостного права.

В 1798 году он был произведён в действительные камергеры; с 1802 по 1807 год был одновременно тайным советником, сенатором и товарищем министра внутренних дел. В 1806 году Александр I назначил его главой дипломатической миссии в Лондон. Его миссия состояла в способствовании сближению России и Соединённого Королевства. Павел Александрович начал переговоры с англичанами, пытаясь сформировать коалицию против Наполеона. В ходе этих переговоров произошло событие, фактически разрушившее всего его усилия: его друг, князь Адам Чарторыйский, подал в отставку с поста министра иностранных дел, а его преемником стал Будберг. Последний испытывал к Строганову глубокую неприязнь, и в итоге положение Строганова сделалось для него самого невыносимым, поэтому в августе 1806 года он покинул Великобританию, возвратившись в Россию. В марте 1807 года он отказался от своей должности вице-министра иностранных дел и должности сенатора, перестав играть какую-либо важную роль в политике.

Военная карьера

По собственному почину принимал участие в сражении под Аустерлицем.

В 1807 года возглавил казачий полк, поступив на военную службу волонтёром. 22 августа 1807 года Павел Александрович Строганов был награждён орденом Святого Георгия 3-го класса

в воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении 24-го мая против французских войск, где по собственной воле находился при легких войсках, командуемых генерал-лейтенантом Платовым и, имея под своим начальством полки Атаманский и генерал-майора Иловайского 5-го, при сближении войск к реке Алле, переправясь с ними через оную вплавь, ударил на неприятеля в тыл, причем положил знатное число на месте и взял в плен 47 офицеров и 500 нижних чинов; после того, усмотрев следовавший неприятельский обоз, отправил туда отряд казаков, которые истребили прикрытие, простиравшееся до 500 человек, взяли оный и вслед за ним атаковал с полком Иловайского неприятельскую пехоту в д. Бруцваль, откуда вытеснил оную и обратил в бегство.

21 декабря 1807 года ему был пожалован чин генерал-майора, что означало его возвращение на действительную военную службу. 27 января 1808 года вступил в ряды лейб-гвардии Измайловского полка, в составе которого принял участие в Русско-шведской войне 1808—1809 годов; служил под началом генерала Петра Багратиона, принимал участие в том числе в захвате Аландских островов.

С 1809 по 1811 год служил в рядах Дунайской армии и проявил храбрость во многих сражениях с турками во время вооружённого конфликта между Российской и Османской империями. За проявленные в сражениях мужество и отвагу был награждён золотою шпагою с алмазами и надписью «За храбрость», орденами Святой Анны 1-й степени и Святого Владимира 2-й степени (в 1809), алмазными знаками к ордену Святой Анны 1-й степени (в 1810). 28 мая 1809 года получил назначение командиром лейб-Гренадерского полка и одновременно бригадным начальником 1-й гренадерской дивизии. 15 ноября 1811 года был произведён в генерал-адъютанты.

7 сентября 1812 года во время Бородинского сражения командовал 1-й гренадерской дивизией; впоследствии заменил генерала Николая Тучкова, получившего ранение, в качестве командира 3-го пехотного корпуса. 30 октября 1812 года ему было присвоен чин генерал-лейтенанта. Во главе 3-го пехотного корпуса участвовал в сражениях при Тарутине (18 октября 1812 года), под Малоярославцем (24 октября 1812 года) и Красным (15—18 ноября 1812 года).

С 16 по 19 октября 1813 года участвовал и отличился в так называемой Битве народов под Лейпцигом. За это сражение получил Орден Святого Александра Невского. Возглавлял также русские войска во время штурма крепости Штаде недалеко от Гамбурга.

В 1814 году во время кампании во Франции командовал корпусом в битве при Краоне. За это сражение был 23 апреля (по другим данным — 28 октября) 1814 года удостоен ордена Святого Георгия 2-го класса. 3 сентября 1814 года возглавил 2-ю гвардейскую пехотную дивизию.

Последние годы, учреждение майоратного имения

23 февраля 1814 года в сражении при Краоне, ядром сорвало голову 19-летнему сыну графа Павла — Александру Павловичу Строганову.

А. С. Пушкин в черновой строфе 6-й главы «Евгения Онегина» об этом событии написал следующие строки.

Но если жница роковая,
Окровавленная, слепая,
В огне, в дыму — в глазах отца
Сразит залетного птенца!
О страх! о горькое мгновенье!
О Строганов, когда твой сын
Упал, сражен, и ты один,
Забыл ты славу и сраженье
И предал славе ты чужой
Успех, ободренный тобой.

После этой трагедии граф Строганов погрузился в глубокую меланхолию и стал терять интерес к жизни. Он два дня искал на поле битвы тело сына; затем предстояла тягостная миссия сопровождать тело юноши обратно в Россию.

У супругов Строгановых осталось четыре дочери, старшей из которых была Наталья. Не желая дробить родовое имение разделом между четырьмя дочерьми, граф Павел Александрович вместе с супругой попросили в 1816 году императора Александра I сделать их недвижимые владения майоратным имением.Вскоре после того, 10 июня 1817 года, граф П. А. Строганов скончался от чахотки на корабле, по пути в Копенгаген. Был похоронен на Лазаревском кладбище в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге. Спустя два месяца, 11 августа 1817 года, последовал именной, данный Сенату императорский указ, объявлявший, что все недвижимые владения покойного графа Строганова в Пермской, Нижегородской и Санкт-Петербургской губерниях должны «составлять нераздельное имение, и оставаться оному в фамилии графов Строгановых, так, чтобы сие имение навсегда переходило во всей целости от одного лица во владение к другому».

После кончины своего супруга майоратом Строгановых управляла его вдова. В 1833 году Пермский майорат Строгановых, составлявший 1 551 625 десятин земли, на которых числилось 57 778 душ мужского и 67312 душ женского пола крепостных людей, «был поделён на пять округов: Ильинский — площадью 397 638 дес., Новоусольский — 331 548 дес., Очёрский — 361 142 дес., Иньвенский — 390 179 дес. и Билимбаевский — площадью 71 118 дес.»

После смерти Софьи Владимировны Строгановой в 1845 году Пермский майорат унаследовала старшая дочь Наталья Павловна, которая выдала доверенность на управление майоратом своему мужу Сергею Григорьевичу Строганову. Для другой дочери, Аглаиды, был учреждён майорат на базе имения «Марьино», который перешёл в род Голицыных.

Семья

С 1794 года был женат на княжне Софье Владимировне Голицыной (1775—1845), сестре московского генерал-губернатора Д. В. Голицына, дочери «усатой княгини» Н. П. Голицыной. В семье было пятеро детей:

• Александр Павлович (1794 — 23 февраля 1814)
• Наталия Павловна (1796—1872) — единственная наследница строгановского состояния, жена с 1818 года четвероюродного брата барона С. Г. Строганова, которому перешёл графский титул Строгановых.
• Аглая Павловна (Аделаида; 1799—1882) — фрейлина, кавалерственная дама ордена св. Екатерины меньшего креста, с 1821 года жена князя В. С. Голицына (1794—1836); с 1845 году стала владелицей Марьино.
• Елизавета Павловна (1802—1863) — жена светлейшего князя Ивана Дмитриевича Салтыкова (1797—1832).
• Ольга Павловна (1808—1837), с 1829 года жена графа П. К. Ферзена (1800—1884).

• Portrait of Count Alexander Stroganoff (1794-1814).jpg

  Александр

• Natalia Pavlovna Stroganova.jpg

  Наталья

• Adelaida Pavlovna Golitsyna.jpg

  Аделаида

• Brulov saltykova.jpg

  Елизавета

• Karl Briullov Fersen .jpg

  Ольга

Литература

1. В. кн. Николай Михаиловичъ Графъ Павелъ Александровичъ Строгановъ. — СПб., 1903 (в 3-х томах).
2. Марк Алданов Юность Павла Строганова / Алданов М. Сочинения. Кн. 2: Очерки. — М.: Изд-во «Новости», 1995. — С. 7—19.
3. [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_s31.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 561-562.
4. Документы о служебной деятельности гр. П. А. Строганова 1778—1817: в Сенате 1801—1807, по министерствам — Иностранных дел 1778—1809, Финансов 1786—1804, Внутренних дел 1798—1809, Морскому 1802—1805, Военному 1805—1814 (о войнах с Наполеоном I, об Отечественной войне 1812, о заграничном походе русской армии 1813—1815, о войне со Швецией).
5. Кузнецов С. О. Не хуже Томона. Государственная, меценатская, собирательская деятельность рода Строгоновых в 1771—1817 гг. и формирование имперского облика С.-Петербурга. — СПБ.: Нестор, 2006—447 с. — ISBN 5-303-00293-4
6. Строганов, Павел Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
7. Строгановы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
8. Чудинов А. В. [annuaire-fr.narod.ru/bibliotheque/Tchoudinov-Romm-mono.html Жильбер Ромм и Павел Строганов: История необычного союза]. — М.: Новое Литературное Обозрение, 2010—344 с.
9. Кузнецов С. О. Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари. — М-СПб: Центрполиграф, 2012. — 558 с. — ISBN 978-5-227-03730-5

Ссылки

• Чудинов А. В. [vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/HISTORY/STROMM.HTM «Русский якобинец» Павел Строганов. Легенда и действительность] // Новая и новейшая история, № 4/2001
• Чудинов А. В. [LaRevolution.ru/Tchoud_Strog.html «Снова о Павле Строганове»]

Отрывок, характеризующий Строганов, Павел Александрович

– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.