Сильная программа

Сильная програ́мма или стро́гая социоло́гия — концепция в социологии научного знания, развиваемая Дэвидом Блуром (David Bloor), Барри Барнсом (S. Barry Barnes), Гарри Коллинзом (Harry Collins), Дональдом Маккензи (Donald A. MacKenzie) и Джоном Генри (John Henry). Сильная программа критически относится к предшествующей социологии науки и исследует не только ошибочные или ложные научные теории и технологии, не нашедшие дальнейшего применения, но и успешные теории и технологии симметричным образом. Базовые предпосылки концепции — отказ наделять научное знание особыми свойствами и, как следствие, рассмотрение науки как специфической формы культуры.

Характеристика

Концепция возникла в 1970-е годы в качестве одной из альтернатив социологии науки Р. Мертона. Впервые была представлена в книге Д. Блура «Знание и социальные представления» (1976). Сам термин «сильная программа» означал радикальное усиление позиций социологии по сравнению с философией науки — Блур утверждал, что знание не существует вне социальных факторов. Поэтому подход к знанию, с его точки зрения, должен быть именно социологическим, а а не психологическим — научное знание является результатом деятельности конкретного общества, а не выводится из универсальных свойств психики. Другой особенностью программы Блура является натуралистический подход: знания и идеи подлежат объяснению точно так же, как и природные явления.

Подход Блура можно относить «социологическому релятивизму». При рассмотрении ошибочных теорий социология науки до сильной программы подчёркивала субъективные с точки зрения научной методологии позиции исследователей — их приверженцев, в отличие от истинных теорий, для которых подчёркивались объективные факторы. Сильная программа же требует, чтобы как истинные, так и ошибочные научные теории трактовались одинаковым образом — это принцип симметрии. Как в случае истинной научной теории, так и в случае ошибочной теории, научные теории обуславливаются социальными факторами и условиями, такими как культурный контекст и собственные интересы исследователей. Субъективные позиции, учитываемые в рамках строгой программы, включают, например, политические и экономические аспекты научных теорий. Любое человеческое знание — поскольку оно является результатом человеческого познания — включает при своём формировании социальные компоненты (это позиция называется социальным конструкционизмом). Сами по себе социальные факторы познания не порочат познавательный процесс и его результат — научное знание. В своем анализе Блур предложил заменить понятие «объективность» на «интерсубъективность» — идею, восходящую к коллективным представлениям Эмиля Дюркгейма. Интерсубъективность в данном случае означает, что установление истинности или ложности происходит в науке в результате соглашений (конвенций) между различными социальными группами.

Дэвид Блур в книге «Знание и социальное представление» (Knowledge and Social Imagery (1976)) формулирует четыре необходимых компонента строгой программы:

• Причинность (каузальность) — необходимо выявлять условия (психологические, социальные и культурные), которые устанавливают критерии научной объективности и достоверности определенного вида знания.
• Беспристрастность — следует исследовать как признанные и принятые в конечном счете в научном сообществе знания, так и те, которые были отвергнуты. Беспристрастность означает радикально сомнение в собственных представлениях (стереотипах) об устройстве внешнего мира. В социологическом анализе следствием этой методологической установки является недоверие к представлениям учёных о своей деятельности.
• Симметрия — подходы в объяснении как принятых, так и отвергнутых научных теорий должны быть идентичны. Сторонники концепции строгой теории отмечают склонность историков науки объяснять успех успешных теорий торжеством объективной истины или преимуществами техники и технических знаний, тогда как в объяснении появления и развития заблуждений и ложных представлений или не нашедших широкого применения технических достижений исследователи чаще опираются на социологические закономерности, рассматривают влияние политических или экономических предпосылок. Принцип симметрии концепции строгой теории призван разрешить эту несбалансированность в объяснениях. Всегда можно выделить множество конкурирующих теорий и технологий в решении той или иной технической или научной задачи. Выбор и дальнейшее преобладание одной из них во многом объясняется социальными факторами. Иными словами, объяснение научной деятельности в терминах «доказательства», «истины» или «объективности» должно сочетаться с непосредственно социологическим объяснением, рассматривающим научные теории или их создателей в социальном контексте.

• Рефлексивность — данные компоненты должны применяться и к анализу самой социологии, в том числе социологии научного знания.

Б. Латур (1999) считает, что сильная программа оказала беспрецедентное влияние на всё поле STS — Science and Technology Studies. Концепция Блура перекликается с «социальной теорией познания» С.Фуллера, Э.Голдмана, одной из разновидностей «натуралистической эпистемологии», следующей идеям У.Куайна.

Критика

Сильная программа подвергалась критике за радикальный релятивизм в объяснении научного знания. Алан Сокал подверг такой подход критике в ходе «Научных войн», развернувшихся в 1990-х годах. Сокал считал, что радикальный релятивизм неизбежно ведет к солипсизму и постмодернизму. Приверженцы сильной программы в свою очередь полагали, что обращение к социологическому релятивизму носит исключительно методологический характер. Сам Блур считал, критики неверно понимали релятивизм, поскольку, с его точки зрения, современная наука является релятивистской по определению; релятивизм не является идеализмом, иррационализмом, сингуляризмом или субъективизмом.

Литература

• Bloor, D. (1991 [1976]), Knowledge and Social Imagery, 2nd ed., Chicago: University of Chicago Press.
• Latour, B. (1999) [www.melissa.ens-cachan.fr/IMG/pdf/latour_-_reponse_a_bloor.pdf ‘For Bloor and Beyond – a reply to David Bloor's ‘Anti-Latour’ Studies in History & Philosophy of Science], v. 30, n. 1, p. 113—129. [www.webcitation.org/6AkIO7DYF Архивировано] из первоисточника 17.09.2012.

Отрывок, характеризующий Сильная программа

«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.