Строев, Павел Михайлович

Павел Михайлович Строев
Дата рождения:	27 июля (7 августа) 1796(1796-08-07)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	5 (17) января 1876(1876-01-17) (79 лет)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	история, археография
Альма-матер:	Московский университет (1816)
Научный руководитель:	М. Т. Каченовский

Па́вел Миха́йлович Стро́ев (27 июля (7 августа) 1796, Москва — 5 (17) января 1876, Москва) — русский историк, археограф и библиограф, академик Санкт-петербургской академии наук, брат представителя скептической школы Сергея Михайловича Строева (писавшего под псевдонимом Скромненко), достаточно близок к ней; и брат историка, журналиста и переводчика В. М. Строева.

Биография

Любовь к истории, проявившаяся в нём с детских лет, окрепла в Московском университете (1813—1816, на словесном отделении) под влиянием лекций Мерзлякова, Каченовского и особенно Тимковского. Уже в 1813 году Строев написал «Краткую российскую историю для начинающих» — для своего времени весьма удовлетворительный учебник, продержавшийся в обращении до 1830-х гг. В 1815 г. (март — июль) Строев издавал журнал «Современный наблюдатель российской словесности», специально критический по содержанию (к «Россияде» Хераскова 19-летний критик отнесся беспощадно, разоблачив грубые ошибки по истории и художественные недостатки поэмы).

Статьи Строева в «Сыне Отечества» 1814 и 1815 гг. (главным образом о необходимости составления правильных родословных владетельных русских князей, с указанием на все трудности подобной работы) обратили на себя внимание канцлера графа Н. П. Румянцева, и в 1816 г. Строев, не кончив курса, поступил на службу в архив министерства иностранных дел, где принимал участие в издании «Собрания государственных грамот и договоров».

1816—1826 гг. — время деятельности Строева в так называемом кружке графа Румянцева. Объезды, совместно с К. Ф. Калайдовичем, подмосковных монастырей для отыскания древних рукописей (1817—1820) обогатили науку ценными документами. Так открыты были Святославов сборник 1073 г., Судебник великого князя Иоанна III, похвала кагану Владимиру, сочинения Кирилла Туровского, определения московского собора 1503 г. и многое другое. Учёные труды и издания Строева за это время: «Подробное описание славяно-российских рукописей, хранящихся в библиотеке Волоколамского монастыря» — первое по времени ученое описание рукописей в русской литературе; «Законы великого князя Иоанна Васильевича и внука его царя Иоанна Васильевича» (1819); «Софийский Временник» (1820—1822), в предисловии к которому впервые высказана ценная в развитии русской исторической науки мысль о том, что летописи суть сборники, а не цельные произведения одного пера; «Описание рукописей графа Ф. А. Толстого» (1825); «Описание старопечатных книг графа Ф. А. Толстого» (1829). Как член Московского общества истории и древностей российских (с 1823 г.), Строев, в статье «О византийском источнике Нестора» впервые указал на неизвестного дотоле Георгия Амартола.

Поиски в монастырских архивах убедили Строева в обилии исторических документов, сокрытых от света и легко могущих погибнуть от невежества хранителей. В 1823 г. он пропагандирует мысль о необходимости снаряжения археографической экспедиции и составляет обстоятельную программу систематического собирания, описания и издания рукописных памятников старины. Мысль Строева осуществилась 5 лет спустя: археографическая экспедиция (со Строевым во главе), организованная Академией Наук, осмотрела (1828—1834) до 200 библиотек и архивов в монастырях, губернских правлениях и казенных палатах 14-ти губерний северной и средней полосы Европейской России. Поиски дали богатейший материал: до 3000 историко-юридических актов за 1340—1700 гг., множество летописей, житий, поучений и пр. Весь материал был сгруппирован в 2 отдела: 1) собрание древних грамот судных дел и вообще актов историко-правового характера; 2) каталоги по рукописям и старопечатным книгам, с выписками из рукописей и критической оценкой этих последних. Первый отдел был положен в основу изданий учрежденной с этой целью археографической комиссии, от работы в которой Строев был, однако, устранён, а дело передано Бередникову, его помощнику по экспедиции. Вторая категория собранного материала послужила Строеву для составления библиологического словаря или указателя сочинений и переводов, известных в литературе нашей в XVIII в. — кропотливый труд, вышедший в свет уже по смерти Строева.

Позже Строев выпустил ряд очень полезных изданий, требовавших громадного напряжения и усидчивости. Таковы: «Ключ к истории Государства Российского Н. М. Карамзина» (1836); «Описание старопечатных книг И. Царского» (1836); «Записки артиллерии майора Данилова» (1842); «Выход царей и великого князя Михаила Феодоровича, Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича» (1844), по архивным материалам Оружейной палаты, важный памятник для истории быта; «Библиотека общества истории и древностей российских» (1845), где половина книг состоит в обстоятельном описании рукописей, часто с пересказами содержания или дословными выписками; «Рукописи славяно-российские, принадлежащие И. Царскому» (1848).

Член-корреспондент c 20.12.1826, адъюнкт Отделения русского языка и словесности c 19.10.1841, экстраординарный академик c 06.02.1847, ординарный академик Императорской санкт-петербургской академии наук c 03.02.1849.

Строев до конца дней продолжал работать в указанном направлении, составляя списки иерархов русской церкви, указатель к «Дворцовым разрядам», роясь в архивах и пр. Издатель памятников, тщательный описатель рукописей, Строев оказал крупные услуги русской историографии и во многом обусловил её успехи в половине XIX столетия. Огромное количество свежего и ценного материала, внесенного в оборот Строевым, обновило русскую науку и дало историкам возможность с большей полнотой и разносторонностью исследовать наше прошлое. В этом отношении Строев является связующим звеном между капитальнейшими трудами по русской истории, появившимися в XIX столетии — сочинениями Эверса и Карамзина, с одной стороны, и Соловьёва, с другой: точки зрения позднейших историков фундаментом своим имели труды Строева и собранные им документы.

Сочинения

• «Ключ к истории Государства Российского Н. М. Карамзина» Москва : тип. С. Селивановского, 1836
  • [dlib.rsl.ru/01003823247 Часть 1. Указатель имен личных]
  • [dlib.rsl.ru/01003823246 Часть 2. Указатель географический; Указатель предметов; Родословные росписи князей владетельных]
• [dlib.rsl.ru/01003546081 «Списки иерархов и настоятелей монастырей российския церкви» : (С Алфавитным указателем монастырей, сост. М. Семевским). Санкт-Петербург : Археограф. комис., 1877]
• [dlib.rsl.ru/01003543025 «Выходы государей царей и великих князей Михаила Феодоровича, Алексия Михаиловича, Феодора Алексиевича, всея Русии самодержцев : (С 1632 по 1682 г.).» - Москва : тип. А. Семена, 1844.]
• [dlib.rsl.ru/01003630136 «Описание рукописей монастырей Волоколамского, Новый Иерусалим, Саввина-Сторожевского и Пафнутиева-Боровского» / Павел Строев; Сообщ. архим. Леонид; С предисл. и указ. Николая Барсукова.]

Литература

• Барсуков Н. П. [dlib.rsl.ru/01003590917 «Жизнь и труды П. М. Строева» (СПб., 1878)]
• Архив П. М. Строева / Под ред. С. Ф. Платонова и М. Г. Курдюмова. Т. 1—2. Пг., 1915—17.

Ссылки

• Е. Шмурло. Строев, Павел Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Строев Павел Михайлович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52284.ln-ru Профиль Павла Михайловича Строева] на официальном сайте РАН
• [isaran.ru/?q=ru/person&guid=E93EDAB2-B226-1815-BD28-E811188EA91F Историческая справка] на сайте Архива РАН

Отрывок, характеризующий Строев, Павел Михайлович

– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.