Строк, Оскар Давыдович

Оскар Строк латыш. Oskars Stroks
Основная информация
Имя при рождении	Оскар Давидович Строк
Место рождения	Динабург, Витебская губерния, Российская империя
Профессии	композитор, пианист
Инструменты	фортепиано

Оскар Давидович Строк (латыш. Oskars Stroks, 6 января 1893 — 22 июня 1975) — латвийский, российский и советский композитор. Выдающийся мелодист, прозванный ещё при жизни «королём танго».

Биография

Семья и происхождение

Оскар Строк родился в Динабурге Витебской губернии (ныне Даугавпилс, Латвия), младшим из восьмерых детей в музыкальной еврейской семье. Отец композитора — Давид Маркович Строк (1840—1920) — был армейским музыкантом, затем руководил клезмерской капеллой в Двинске, играл на нескольких инструментах (флейта, кларнет, фортепиано). Отец и мать будущего композитора (Хава Строк, родом из Екабпилса) поселились в Двинске (Динабурге) в конце 1860-х годов.

• Старший брат — Авсей Давидович Строк (англ. Awsay Strok; 1 января 1877 — 1 июля 1956) — американский импресарио, в том числе занимался организацией гастролей Фёдора Шаляпина, Сергея Прокофьева, Миши Эльмана, Ефрема Цимбалиста, Артура Рубинштейна, главным образом в странах Юго-Восточной Азии.
• Другой брат — Лев Давидович Строк (1888—1957, известный как англ. Leo Strockoff — Лео Строкофф) — американский скрипач, композитор и поэт-песенник, ученик Ежена Изаи.
• Племянник (сын сестры Строка Берты Давидовны Дубянской, 1870—1942) — Александр Маркович Дубянский (1900—1920) — пианист, выпускник Петербургской консерватории, ученик А. К. Глазунова и Ф. М. Блуменфельда, профессор и директор Киевской консерватории.
• Другой племянник (сын его сестры Лизы, 1871—?) — Евгений Антопольский (1901—?) — скрипач-вундеркинд, выпускник Парижской консерватории, ученик Жака Тибо.
• Жена Луиза Эдуардовна Строк (в девичестве Шуслер; 23 ноября 1891 — 1 августа 1964)
• Дочь — Вера Оскаровна Шишкина (в девичестве Строк; 17 августа 1919 — 23 апреля 2012), была замужем за артистом оперетты Владимиром Шишкиным (1919—1986).
• Внук Шишкин Юрий Владимирович (5 января 1944).
• Сын — Евгений Оскарович Строк (4 февраля 1926 — 4 октября 1989).
• Внучка Татьяна Евгеньевна Строк (20 апреля 1956).

Творческий путь

Учился в Санкт-Петербургской консерватории по классу фортепиано Николая Дубасова и работал как аккомпаниатор на эстраде и в кинематографе. Ему приходилось аккомпанировать на концертах многим звёздам эстрады, в частности, выдающейся певице Надежде Плевицкой.

Основные годы жизни и творчества Строка прошли в Риге, где он долго выступал с регулярными концертами в известном ресторане-дансинг-кабаре «Альгамбра» (заведение принадлежало предпринимателю Георгу Берзиньшу), где и началось его творческое становление, а также в кафе-ресторане «Отто Шварц», известного по всей Латвии своими легендарными кондитерским изделиями. Позже Строк жил также в Париже(1925), Берлине(1931), Харбине (приезжал в гости к брату Авсею), Алма-Ате (1941—1945), Риге (1945—1975), Москве. Автор песен на стихи современных поэтов на идише, в том числе шлягера «Виаhин зол их гейн». Выступал аккомпаниатором исполнителей еврейской песни, в том числе семилетнего рижского певца Миши Александровича (впоследствии синагогального кантора и известного советского эстрадного исполнителя).

Во время Второй мировой войны, находясь в составе фронтовых концертных бригад действующей армии, он создал множество патриотических песен (среди которых — «Мы победим», «Фронтовой шофёр»). В эти военные годы были у Оскара Строка и совместные гастроли с Клавдией Шульженко. Выступал как композитор, солист и аккомпаниатор, принял участие в конкурсе на создание Государственного Гимна СССР и в работе над музыкой к кинофильму «Котовский». В этом фильме Строк снялся в эпизодической роли аккомпаниатора в белогвардейском кабаке.

После войны лёгкая и танцевальная музыка западного образца оказывается под запретом. Оскара Строка — автора свыше трёхсот танго и других музыкальных произведений, исполняемых лучшими оркестрами многих стран мира,— в 1948 г. исключают из Союза композиторов Латвии, посчитав его музыку безыдейной. В Советском Союзе новые пластинки с записями его песен и инструментальных композиций начинают выходить лишь в начале 1970-х гг.

В 2008 году Оскар Строк был восстановлен в Союзе композиторов Латвии.

Оскар Строк написал такие известные танго, как «Чёрные глаза», «Скажите, почему», «Лунная рапсодия». Многие его песни исполнял Пётр Лещенко.

22 июня 1975 года к Оскару Давыдовичу Строку приехала скорая. Он, как всегда, шутил, играл для врача на рояле, подписал на память пластинку. А через несколько минут умер…

Похоронили композитора на еврейском кладбище Шмерли в Риге, под музыку его танго «Спи, моё бедное сердце». На памятнике выгравирована мелодия (нотная запись?) танго «Ах эти чёрные глаза».

В 2012 году на мотивы мелодий Оскара Строка Рижский русский театр им. М. Чехова поставил спектакль «Танго между строк», посвящённый композитору (драматург Алексей Щербаков).

6 января 2013 г., к 120-летию Оскара Строка, в Риге (на здании по улице Тербатас, дом 50) была открыта памятная мемориальная доска на латышском и английском языках (автор Янис Струпулис) — в этом доме О. Строк проживал в 1945—1975 гг. В церемонии открытия участвовал композитор Раймонд Паулс.

Дополнительная информация

• Раймонд Паулс посвятил Оскару Строку песню на стихи М. И. Танича — «Король сочиняет танго».
• Так же Раймонд Паулс учился у Оскара Строка и часто бывал в его доме.

Произведения

За всю свою творческую жизнь О.Строк написал более 300 произведений, среди которых наиболее известны:

Танго

• «Чёрные глаза» (1928; слова Александра Перфильева)
• «Былое увлечение» (слова Оскара Строка)
• «Голубые глаза» (слова О.Строка)
• «Звёздное счастье» (слова Анатолия Горохова)
• «Когда весна опять придет» (слова О.Строка)
• «Лунная рапсодия» (слова Наума Лабковского)
• «Моё последнее танго» (слова А.Перфильева)
• «Мусенька» или «O mia cara» (слова О.Строка)
• «Не вспоминай» (слова О.Строка)
• «Не упрекай» (слова О.Строка)
• «О, как мне сладко» (слова О.Строка)
• «Ты всё грустишь о чёрных глазах» (Ответ на «Чёрные глаза») (слова О.Строка)
• «Скажите, почему?» (слова О.Строка)
• «Спи, моё бедное сердце» (слова О.Строка и Е. Альтшулера)
• «У моря» (слова Оскара Строка)
• «О Марианна»

Фокстроты

• «Весна» (слова Оскара Строка)
• «Катя» (слова О.Строка)
• «Не покидай!» (слова Оскара Строк)
• «Синяя рапсодия» («Голубая рапсодия») (слова О.Строка)
• «Яша-коммивояжёр» (слова Оскара Строка)

Прочие песни

• «Бэллочка» (слова Петра Лещенко)
• «Воспоминание» (слова Оскара Строк)
• «Голубое письмо» (слова Игоря Северянина)
• «Машенька» (слова Оскара Строк)
• «Полли, я люблю тебя» (слова Оскара Строк)
• «Цыганочка моя» (слова В. Берковича)

Ссылки

• Сергей Кузнецов. [www.latgaleslaiks.lv/ru/2007/3/23/32313 Даугавпилс заново открывает имя Оскара Строка] // «Латгалес Лайкс» 23.03.2007
• Людмила Вессель. [www.dautkom.lv/?lang=ru&id=3&full=1&n=249&item=2592 Композитор, ставший королём] // Газета «СейЧас»
• [riga-pogudina.livejournal.com/17813.html Король сочиняет танго]
• [eternaltown.com.ua/content/view/5761/2/ Оскар Строк]

Библиография (книги, очерки, статьи)

• Гиммерверт А. А. Оскар Строк — король и подданный. — Нижний Новгород: Деком, 2006.
• Драгилёв Д. [www.ozon.ru/context/detail/id/3827878/ Лабиринты русского танго]. — СПб.: Алетейя, 2008. — 168 с. — ISBN 978-5-91419-021-4
• Дименштейн И. [www.ves.lv/vesti/0/4641 «Король танго» Оскар Строк, рижанин // 6 октября 2007 («Вести сегодня» № 231)].
• Марина Михайлец. [www.freecity.lv./zhzl/456/ Кто такой Оскар Строк?]

Отрывок, характеризующий Строк, Оскар Давыдович

– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.