Стронг, Джордж Темплтон (композитор)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Джордж Темплтон Стронг (англ. George Templeton Strong; 26 мая 1856, Нью-Йорк — 27 июня 1948, Женева) — американский композитор.

Сын Джорджа Темплтона Стронга (1820—1875), юриста и мемуариста, который был известен и как любитель музыки, органист-дилетант и член попечительского совета Нью-Йоркского филармонического общества. Стронг-младший учился игре на фортепиано и скрипке, затем предпочёл им гобой, на котором играл в оркестре Метрополитен-опера. С 1879 г. учился в Лейпцигской консерватории у Саломона Ядассона и Рихарда Хофмана, одновременно играя в оркестре Гевандхауса на альте. C 1881 г. некоторое время жил в Веймаре, входя в окружение Ференца Листа, которому посвятил первое заметное сочинение — симфоническую поэму «Ундина» Op. 14 (1883). Затем жил и работал в Висбадене, где сдружился с Эдуардом Макдауэллом; висбаденский период стал самым плодотворным для Стронга-композитора, вершина его творчества этого периода — посвящённая Макдауэллу Симфония № 2 соль минор Op. 50. По приглашению Макдауэлла вернулся в 1891 г. в США, чтобы преподавать в Консерватории Новой Англии, однако уже в следующем году по состоянию здоровья вышел в отставку и вернулся в Европу, поселившись в швейцарском городе Веве и посвятив себя занятиям акварелью; Стронг достиг профессионального уровня как художник-акварелист и стал одним из соучредителей Общества акварелистов кантона Во. Швейцарская премьера Второй симфонии в 1912 году вернула Стронгу интерес к музыкальному творчеству; из его последующих сочинений наибольшее значение имеют симфоническая поэма «Король Артур» (1916, премьера исполнена в том же году Оркестром романской Швейцарии под управлением Эрнеста Ансерме) и Двадцать четыре прелюдии для фортепиано (1929).

Первая запись произведений Стронга была осуществлена в 2002 г. Московским симфоническим оркестром под управлением швейцарского дирижёра Адриано.

Напишите отзыв о статье "Стронг, Джордж Темплтон (композитор)"



Ссылки

Отрывок, характеризующий Стронг, Джордж Темплтон (композитор)

Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил: