Струве, Глеб Петрович

Глеб Петро́вич Стру́ве (19 апреля (1 мая) 1898, Санкт-Петербург — 4 июня 1985, Беркли (Калифорния), США) — русский поэт, литературный критик и литературовед, переводчик.

Биография

Сын философа, историка, экономиста, общественного и политического деятеля П. Б. Струве. Окончил Выборгское коммерческое училище (1916). В 1918 вступил в Добровольческую армию генерала Алексеева.

В 1919 с отцом, П. Б. Струве, переехал в Англию.

Окончил Оксфордский университет (1921), получил диплом по новой истории. Жил в Праге и Берлине (1922—1924), в 1924—1932 — в Париже, в 1932—1947 в Англии. В 1932 году Струве получил место преподавателя истории русской литературы в Лондонском университете, сменив на этом посту вернувшегося в СССР Д. Святополк-Мирского. До 1947 преподавал в Лондонском университете.

С 1947 жил в США. Был профессором кафедры славянских языков и литератур Калифорнийского университета в Беркли, читал лекции в других университетах США и Канады. Был удостоен почетной степени доктора права Торонтского университета (1971), избран почетным председателем Русской академической группы в США (1977).

Племянник Глеба Струве — славист Никита Струве.

Творчество

Дебютировал в печати стихотворением в журнале «Русская мысль» (1918). В эмиграции в 1920—1930-е годы печатался в журналах «Русская мысль», «Благонамеренный», «Новый мир», «Современные записки», «Балтийский альманах», а также в газетах «Россия», «За Свободу!», «Россия и славянство», «Сегодня», «Руль», «Возрождение», «Дни», в альманахе «Окно». Автор «Истории русской советской литературы» (1935), переведенной на несколько языков.

После Второй мировой войны публиковался в «Новом журнале», «Гранях», «Опытах», «Воздушных путях», «Вестнике РСХД», «Русской мысли», «Новом русском слове», выступая с ценными статьями о русской литературе, преимущественно эмигрантской.

Стихи Глеба Струве включались в сборник «Петербург в стихотворениях русских поэтов» (1923), антологию «Якорь» (1936), в сборники «Эстафета» (1948), «На Западе» (1953), «Муза диаспоры» (1960), «Содружество» (1966). Издал книгу своих стихов «Утлое жилье» (1965).

Наибольшую известность из работ Струве приобрела книга «Русская литература в изгнании» (Нью-Йорк, 1956; 2-е изд. Париж, 1984, в 1996 году была опубликована в России издательством «Русский путь»). Автор книги «О четырех поэтах: Блок, Сологуб, Гумилев, Мандельштам» (Лондон, 1981), в которой он задался целью показать подлинное значение творчества тех, кого он считал крупнейшими русскими поэтами.

Многие годы Глеб Струве посвятил популяризации в странах Европы и Америки творчества русских писателей, изданию их книг в Нью-Йорке, Вашингтоне, Париже, Мюнхене; писал к ним вступительные статьи, комментарии. Струве выпустил на английском языке в своем переводе сборники «Русские рассказы» (3 изд.: 1961, 1963, 1965), «Семь рассказов Антона Чехова» (1963), составил «Антологию русской поэзии: от Пушкина до Набокова» (New York, 1967), совместно с Б. Филипповым выпустил сборник произведений И. Бунина (2 изд.: 1933, 1946).

Совместно с Б. Филипповым подготовил к изданию собрания сочинений Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Николая Заболоцкого, Николая Гумилёва, Николая Клюева. Издал письма Марины Цветаевой с комментариями. Подготовил к печати и опубликовал «Лебединый стан», «Перекоп» М. Цветаевой, «Реквием» А. Ахматовой, собрал и издал поэтическое наследие Георгия Маслова.

Литература

• Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. Москва: Российская политическая энциклопедия, 1997. С. 605—607.
• Словарь поэтов Русского Зарубежья. Под ред. В. Крейда. Санкт-Петербург: РХГИ, 1999. С. 231—232.

Корреспонденция

• lib.rus.ec/b/286149/read — Письма В. В. Набокова к Г. П. Струве. 1925—1931. Вступительная заметка и комментарии А. А. Долинина (журнал «Звезда», № 11, 2003).

Ссылки

• [www.russianresources.lt/archive/Struve/Struve_0.html Глеб Струве: биография и тексты]
• [interpretive.ru/dictionary/458/word/struve-gleb-petrovich Струве Глеб Петрович] в «Энциклопедии Русской эмиграции», 1997 г.

Отрывок, характеризующий Струве, Глеб Петрович

Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.