Братья Стругацкие

О книге А. Скаландиса см. Братья Стругацкие (книга).

Братья Стругацкие
Аркадий и Борис Стругацкие на балконе московской квартиры А. Стругацкого. 1980-е
Имя при рождении:	Аркадий Натанович Стругацкий, Борис Натанович Стругацкий
Псевдонимы:	С. Бережков, С. Витин, С. Победин, С. Ярославцев, С. Витицкий
Род деятельности:	писатели-фантасты, соавторы, сценаристы
Годы творчества:	1958—1990
Жанр:	Научная фантастика
Дебют:	«Извне»
Премии:	премия «Аэлита»
[rusf.ru/abs/ rusf.ru/abs]
[lib.ru/STRUGACKIE/ Произведения на сайте Lib.ru]

Бра́тья Струга́цкие — Арка́дий Ната́нович Струга́цкий (28 августа 1925, Батуми — 12 октября 1991, Москва) и Бори́с Ната́нович Струга́цкий (15 апреля 1933, Ленинград — 19 ноября 2012, Санкт-Петербург) — советские и российские писатели, соавторы, сценаристы, классики современной научной и социальной фантастики.

Творчество

Попытки писать фантастическую прозу А. Н. Стругацкий предпринимал ещё до войны (по свидетельству Бориса Стругацкого, это была повесть «Находка майора Ковалёва», утраченная во время ленинградской блокады). Первое сохранившееся произведение Аркадия Стругацкого — рассказ «Как погиб Канг» — было закончено в 1946 году и опубликовано в 2001 году. Борис Натанович начал писать с начала 1950-х годов. Первая художественная публикация Аркадия Стругацкого — повесть «Пепел Бикини» (1956), написанная совместно с Львом Петровым ещё во время службы в армии, посвящена трагическим событиям, связанным с испытанием водородной бомбы на атолле Бикини, и осталась, по выражению Войцеха Кайтоха, «типичным для того времени примером „антиимпериалистической прозы“». В январе 1958 года в журнале «Техника — молодёжи» была опубликована первая совместная работа братьев — научно-фантастический рассказ «Извне», переработанный позже в одноимённую повесть.

В 1959 году вышла первая книга Стругацких — повесть «Страна багровых туч». По воспоминаниям, она была начата на спор с женой Аркадия Натановича — Еленой Ильиничной. Черновик был готов к 1957 году, но редакционные препоны задержали публикацию. Связанные общими героями с этой повестью продолжения — «Путь на Амальтею» (1960), «Стажёры» (1962), а также рассказы первого сборника Стругацких «Шесть спичек» (1960) положили начало многотомному циклу произведений о будущем Мире Полудня, в котором авторам хотелось бы жить.

Братья Стругацкие в течение многих лет оставались ведущими представителями советской фантастики, их разноплановые произведения отражали эволюцию мировоззрения авторов. Каждая новая книга становилась событием, вызывала яркие и противоречивые дискуссии. Неизбежно и неоднократно многие критики сравнивали созданный Стругацкими мир с миром, описанным в утопии Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». В одной из статей того времени Евгений Брандис и Владимир Дмитревский отмечали: «В отличие от героев Ефремова, вполне сознательно приподнимающего их над людьми нашего времени, Стругацкие наделяют людей будущего чертами наших лучших современников». Некоторые критики сравнивали мир Ефремова с грандиозными декорациями для некоей пьесы, которая, однако, никогда не будет поставлена, так как сценарий не написан, да и играть некому. Полдень Стругацких же, наоборот, представлял собой живой, настоящий мир.

Первые книги Стругацких соответствовали требованиям социалистического реализма. Отличительной особенностью этих книг по сравнению с образцами тогдашней советской фантастики были «несхематичные» герои (интеллигенты, гуманисты, преданные научному поиску и нравственной ответственности перед человечеством), оригинальные и смелые фантастические идеи о развитии науки и техники. Произведения Стругацких написаны высокохудожественно, с юмором, героев отличает индивидуализация языка. Они органично совпали с периодом «оттепели» в стране и отразили тогдашнюю веру в светлое будущее и неуклонный прогресс в общественных отношениях. Программной книгой этого периода стала повесть «Полдень, XXII век» (1962), крупными мазками начертавшая увлекательную перспективу будущего человечества, представители которого — светлые, умные люди, увлечённые покорители космоса, искатели, творческие личности.

Однако уже в повести «Далёкая Радуга» (1963) появляются тревожные нотки: катастрофа на далёкой планете в результате проводившихся учёными экспериментов вывела на первый план одну из основных тем дальнейшего творчества Стругацких — нравственный выбор человека, оказавшегося в тяжёлом положении, когда выбирать нужно между плохим и очень плохим вариантами. В этой же повести авторы впервые обозначили проблему: что будут делать и как себя будут чувствовать в светлом мире Полудня те, кто не способен жить творчески? Столкнуться с прошлым, задуматься о том, возможно ли скорое избавление от «палеолита в сознании», пришлось сначала героям повести «Попытка к бегству» (1962), а затем сотрудникам Института экспериментальной истории в повести «Трудно быть богом» (1964). В повести «Хищные вещи века» (1965) Стругацкие обращаются к актуальным проблемам современности, рисуют гротескную модель будущего общества потребления, которое и теперь представляется наиболее вероятной экстраполяцией развития сегодняшнего мира. Композиционно повесть является, по словам Войцеха Кайтоха, «специфически советской антиутопией», первой в русской литературе «антиутопией в утопии».

В то же самое время Стругацкие пишут несколько произведений, которые не укладываются в рамки стандартных или традиционных жанров. Искрящаяся юмором и оптимизмом «сказка для научных сотрудников младшего возраста» «Понедельник начинается в субботу» (1965) была продолжена произведением «Сказка о Тройке» (1968 — первоначальный вариант; 1989 — сокращённый переработанный вариант), в которой юмор уступает место жёсткой сатире на бюрократический казарменный социализм. Результаты не замедлили сказаться — опубликовавший произведение иркутский альманах «Ангара» перестал выходить, а сама «Сказка о Тройке» на долгие годы стала недоступной читателям. Подобная участь ожидала и самую сложную в философском отношении повесть «Улитка на склоне» (публиковалась частями в 1966 и 1968; полностью — в 1988). Действие в повести происходит параллельно в двух соприкасающихся местах — в Лесу и в Управлении по делам Леса. Советская критика консервативного толка, ополчившись на узнаваемость бюрократической бестолковщины в Управлении, практически не увидела более глубокие мысли авторов о неумолимости прогресса, сметающего на своём пути всё, что не подходит для новой жизни. А ведь мир повести «соткан из самых разноречивых тенденций общественного бытия. Это невероятный мир. Это мир разного рода общественных потенций, порой весьма мрачных. Перед нами как бы эмбрионы тех или иных вероятностных феноменов будущего — того будущего, которое возможно, если дать этим эмбрионам развиться» (А. Лебедев, «Реалистическая фантастика и фантастическая реальность» — «Новый мир», № 11, 1968).

Сатирическая повесть «Второе нашествие марсиан: Записки здравомыслящего» (1967) также не вызвала восторга у ортодоксальных критиков; имена персонажей, позаимствованные у героев греческих мифов, не могли скрыть аллюзий на современность, а главный вопрос, заданный авторами: «Применимы ли понятия: честь, достоинство, гордость — ко всему человечеству? Позволительно ли ему променять „право первородства“ на чечевичную похлёбку?» — также остался практически незамеченным. Подобная проблема: готово ли человечество ко встрече с неизвестным, в частности, ко встрече с инопланетной цивилизацией, прозвучала и в повести «Отель „У Погибшего Альпиниста“» (1970), в ней же Стругацкие предприняли и рискованный эксперимент по созданию фантастического детектива.

Возвращаясь к Миру Полудня, Стругацкие пишут повести «Обитаемый остров» (1969, сокр.; 1971), «Малыш» (1971), «Парень из преисподней» (1974). На эти произведения было обращено пристальное внимание советской цензуры (при подготовке «Обитаемого острова» к публикации в первом собрании сочинений в 1991 году авторам пришлось восстановить более 900 изменений, внесённых в текст по требованиям цензуры), и в 1970-е у них практически не выходят книжные издания. Повесть «Пикник на обочине» (1972) после первой журнальной публикации восемь лет по различным причинам не издавалась и лишь в 1980 вышла в сборнике «Неназначенные встречи» в сокращенном виде. Тема Зоны — территории, на которой после Посещения инопланетян происходят странные явления, и сталкеров — смельчаков, которые тайком проникают в эту Зону, получила развитие в фильме Андрея Тарковского «Сталкер», снятого в 1979 году по сценарию Стругацких, а после реальной Чернобыльской катастрофы — в компьютерной игре S.T.A.L.K.E.R. и множестве литературных произведений по ней.

Главная тема творчества Стругацких — тема выбора — стала основной для повести «За миллиард лет до конца света» (1976), герои которой поставлены перед жестокой необходимостью выбирать между возможностью творить под угрозой смерти, либо отказаться от своих убеждений ради спокойной жизни. Тогда же был написан роман «Град обреченный» (1972, опубл. в 1988—1989), в котором, по словам Марка Амусина, предпринята попытка «построить динамическую модель идеологизированного сознания, типичного для самых широких слоёв нашего общества, проследить его судьбу на фоне меняющейся социальной реальности, исследовать различные фазы его „жизненного цикла“, и в частности, драматического перехода думающих советских людей от позиции фанатичной веры в коммунистические идеалы к условиям идеологического вакуума, характерного для целого поколения». Сергей Чупринин писал: «Эти чуткие к требованиям дня писатели бьют в одну и ту же точку. Недаром доказывают, что недопустимы, нравственно преступны эксперименты над человеком и обществом, даже если экспериментаторы движимы самыми вроде бы добрыми побуждениями… Недаром, не боясь повториться, убеждают, что добро, породнившееся с насилием, неминуемо перерождается в зло — и тем более опасное, что оно-то по-прежнему считает себя добром…». Для этих произведений, как и для романа «Хромая судьба» (1982, опубл. в 1986) характерно наделение главных персонажей автобиографическими чертами. Роман «Хромая судьба», повествующий о жизни пожилого писателя, включает в себя повесть «Гадкие лебеди» (опубликована за рубежом без согласия авторов в 1967 году).

Очередное обращение к Миру Полудня — романы «Жук в муравейнике» (1979; премия «Аэлита» 1981 года) и «Волны гасят ветер» (1985) — подвело окончательный итог развитию утопической темы в творчестве Стругацких. Никакой технический прогресс не принесёт счастья человечеству, если основой его не станет Человек Воспитанный, который сможет избавиться от «внутренней обезьяны», — таков вывод многолетнего исследования возможного будущего. Тема воспитания стала ключевой для романа «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» (1988) — многопланового повествования, исследующего предназначение и рост сложности задач Учителя на примере двухтысячелетней истории. «Смысл всех этих экскурсов в прошлое видится вот в чём. Один Учитель (даже экстра-класса) не в состоянии одной лишь силой своего Знания, своей Убеждённости необратимо подвигнуть социум к прогрессу (в понимании Учителя) и при этом застраховать свою педагогическую концепцию от искажений во времени. Но и не пытаться сделать это он не может!» (Ф. Снегирев, «Время Учителей» — «Советская библиография», № 1, 1990).

Последним совместным произведением Стругацких стала пьеса «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах» (1990) — предупреждение излишне горячим оптимистическим надеждам новейшего времени.

Аркадий Стругацкий написал несколько произведений в одиночку под псевдонимом С. Ярославцев: бурлескную сказку «Экспедиция в преисподнюю» (1974, части 1-2; 1984, часть 3), рассказ «Подробности жизни Никиты Воронцова» (1984) и повесть «Дьявол среди людей» (1990-91, опубл. в 1993). Никита Воронцов попадает в кольцо времени и много раз проживает одну и ту же жизнь, но не в силах что-либо по-настоящему изменить в окружающем мире. Ким Волошин, пройдя муки ада в реальной жизни, становится могущественным «дьяволом среди людей», но также неспособен сделать этот мир хоть чуточку лучше.

После смерти Аркадия Стругацкого в 1991 году Борис Стругацкий, по его собственному определению, продолжил «пилить толстое бревно литературы двуручной пилой, но без напарника». Под псевдонимом С. Витицкий вышли его романы «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» (1994—1995) и «Бессильные мира сего» (2003), продолжившие исследование неумолимого рока и возможностей влиять на окружающую действительность.

Стругацкие также являются авторами ряда сценариев. Стругацкими под псевдонимами С. Бережков, С. Витин, С. Победин были осуществлены переводы с английского романов Андре Нортон, Хола Клемента, Джона Уиндема. Аркадий Стругацкий является также переводчиком с японского рассказов Акутагавы Рюноскэ, романов Кобо Абэ, Нацумэ Сосэки, Нома Хироси, Санъютэя Энтё, средневекового романа «Сказание о Ёсицунэ».

Борис Стругацкий для полного собрания сочинений Стругацких подготовил «Комментарии к пройденному» (2000—2001; вышли отдельным изданием в 2003), в которых подробно описал историю создания произведений Стругацких. На официальном интернет-сайте Стругацких с июня 1998 года шло офлайн-интервью, в котором Борис Стругацкий ответил на более чем 7000 вопросов

Произведения Стругацких издавались в переводах на 42 языках в 33 странах мира (более 500 изданий).

Именем Стругацких названа малая планета № 3054, открытая 11 сентября 1977 года в Крымской астрофизической обсерватории.

Имя присвоено площади в Санкт-Петербурге.

Братья Стругацкие — лауреаты медали «Символ Науки».

Собрания сочинений Стругацких

Первые попытки издать собрание сочинений авторов предпринимались в СССР с 1988 года, в результате чего в 1990 году издательством «Московский рабочий» было выпущено трёхтомное собрание «Избранных сочинений» тиражом 100 тыс. экз. , включавшее в себя следующие произведения: «Понедельник начинается в субботу», «Сказка о Тройке» (1 том), «Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «За миллиард лет до конца света», «Второе нашествие марсиан» (2 том), «Град обреченный», «Отягощённые злом, или сорок лет спустя» (3 том). Его особенностью был текст повести «Сказка о Тройке», специально подготовленный авторами для данного собрания, представляющий собой промежуточный между «ангарским» и «сменовским» вариант.

К апрелю 2016 года выпущены:

• Собрание сочинений издательства «Текст», основной корпус которого вышел в 1991—1994 годах под редакцией А. Мирера (под псевдонимом А. Зеркалов) и М. Гуревича. Собрание сочинений было выстроено в хронологически-тематическом порядке (например, в одном томе публиковались «Полдень, XXII век» и «Далёкая Радуга», а также «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о Тройке»). По требованию авторов в собрание не была включена их дебютная повесть «Страна багровых туч» (вышла только в составе второго дополнительного тома). Первые тома печатались тиражом 225 тыс. экз., последующие — 100 тыс. экз. Первоначально предполагалось издание 10 томов, к каждому из которых А. Мирер написал краткое предисловие, ему же принадлежала биография А. и Б. Стругацких в первом томе — первая из опубликованных. Большинство текстов издавалось в «канонических» вариантах, известных поклонникам, однако пострадавшие от цензуры «Пикник на обочине» и «Обитаемый остров» впервые были опубликованы в авторской редакции, а «Сказка о Тройке» — в версии 1989 года. В 1992—1994 годах увидели свет четыре дополнительных тома, в которые входили некоторые ранние работы, в том числе «Страна багровых туч», включённая по требованию читателей, драматургические произведения и киносценарии. Также была включена литературная запись фильма А. Тарковского «Сталкер» и то, что было опубликовано А. Н. и Б. Н. Стругацкими самостоятельно. Дополнительные тома печатались тиражами от 10 тыс. до 100 тыс. экз.
• Книжная серия «Миры братьев Стругацких», издававшаяся по инициативе Николая Ютанова издательскими фирмами Terra Fantastica и АСТ начиная с 1996 года. Далее издание перешло к издательству «Сталкер» (Донецк) в рамках проекта «Неизвестные Стругацкие». В рамках серии увидело свет 28 книг, печатающихся тиражом 3000—5000 экз. (допечатки следуют ежегодно). Тексты скомпонованы тематически. Данная книжная серия пока остаётся самым представительным собранием текстов, связанных с жизнью и творчеством А. и Б. Стругацких (например, переводы западной фантастики, выполненные Стругацкими, не публиковались в прочих собраниях сочинений, как и ряд драматургических произведений). В рамках серии опубликованы 6 книг проекта «Неизвестные Стругацкие», содержащие материалы архива Стругацких — черновики и нереализованные рукописи, рабочий дневник и личная переписка авторов. «Хромая судьба» публиковалась отдельно, без вставной повести «Гадкие лебеди». «Сказка о Тройке» впервые опубликована в обеих редакциях — «ангарской» и «сменовской», и с тех пор переиздаётся только таким образом. Также в рамках серии был выпущен том избранных ответов Б. Н. Стругацкого «Интервью длиною в годы». Ряд наиболее популярных текстов периодически выпускается в мягкой обложке под логотипом серии и в аналогичном оформлении.
• Собрание сочинений издательства «Сталкер» (Донецк, Украина), реализованное в 2000—2003 годах в 12 томах (первоначально предполагалось издание 11 томов, вышедших в 2000—2001 годах). В среде поклонников Стругацких иногда называется «чёрным» — по цвету обложки. Главным редактором выступила С. Бондаренко (при участии Л. Филиппова), тома выходили тиражом 10 тыс. экз. Главной особенностью этого издания стала его приближенность к формату академического собрания сочинений: все тексты были тщательно сверены с первоначальными рукописями (когда это было возможно), все тома снабжены подробными комментариями Б. Н. Стругацкого, избранными фрагментами из критики своего времени и т. п. сопутствующими материалами. 11-й том был посвящён публикации ряда законченных, но не опубликованных в своё время сочинений (например, дебютный рассказ А. Н. Стругацкого «Как погиб Канг» 1946 года), в его составе также вышла значительная часть публицистических произведений Стругацких. Все тексты собрания сочинений были сгруппированы в хронологическом порядке. В состав 12-го (дополнительного) тома включена монография польского литературоведа В. Кайтоха «Братья Стругацкие», а также переписка Б. Н. Стругацкого с Б. Г. Штерном. В электронном виде данное собрание сочинений было доступно на официальном сайте А. и Б. Стругацких до мая 2014 года. В 2004 году вышел дополнительный тираж (с теми же ISBN), а в 2007 году это собрание сочинений было перепечатано в Москве издательством «АСТ» (также в обложках чёрного цвета) как «второе, исправленное издание». В 2009 году оно же вышло в ином оформлении, хотя также указывалось, что его оригинал-макет изготовлен издательством «Сталкер». Тома в издании «АСТ» 2009 года не нумерованы, а обозначены годами написания включённых в них текстов (например, «1955 — 1959»).
• Собрание сочинений издательства «Эксмо» в 10 томах, реализованное в 2007—2008 годах. Тома издавались как в рамках серии «Отцы-основатели», так и в разноцветных обложках. Содержание его не следовало хронологическому порядку, тексты издавались по собранию сочинений «Сталкера» с приложением «Комментариев к пройденному» Б. Н. Стругацкого.
• Собрание сочинений издательства «АСТ» в 11 томах, реализованное в 2011—2012 годах тиражом от 2000 до 1500 экз. Собрание полностью повторяло издание «Сталкера» 2001 года. Серийное оформление А. А. Кудрявцева.
• Полное собрание сочинений группы «Людены». В декабре 2012 года было анонсировано полное 30-томное собрание сочинений, основную работу над которым ведёт по архиву Стругацких группа «Людены»: Юрий Флейшман, Владимир Борисов, а также текстологи Светлана Бондаренко и Виктор Курильский.

В новое издание планируется включить «часть вариантов текстов, которые не были опубликованы или были опубликованы, но существенно изменились». «Это будет собрание сочинений, приближенное к полному. Там должна быть очень большой позиция и у публицистики. Под этим мы понимаем и переписку братьев не только между собой, но и письма к другим авторам, издателям и переводчикам. И кроме того, мы собрали почти всю публицистику Стругацких, которая печаталась на русском языке», — добавил Борисов.

В 2015—2016 годах группа «Людены» опубликовала 6 томов этого собрания; анонсировано издание 33 томов, расположенных строго по хронологическому принципу. С. Бондаренко объявила, что в электронном виде это собрание будет полностью опубликовано в течение 2016 года.

Полные тексты произведений Стругацких находились в свободном доступе на официальном сайте писателей, однако в 2014 году были удалены оттуда по требованию их наследников (А. Б. Стругацкого и М. А. Стругацкой). В настоящее время на сайте размещён список произведений и письмо наследников.

Библиография

Указан год первой публикации

Романы и повести

• 1959 год — «Страна багровых туч»
• 1960 год — «Извне» (на основе одноимённого рассказа, опубликованного в 1958 году)
• 1960 год — «Путь на Амальтею»
• 1962 год — «Полдень, XXII век» (изначально роман вышел под названием «Возвращение»)
• 1962 год — «Стажёры»
• 1962 год — «Попытка к бегству»
• 1963 год — «Далёкая Радуга»
• 1964 год — «Трудно быть богом»
• 1965 год — «Понедельник начинается в субботу»
• 1965 год — «Хищные вещи века»
• 1965 — «Беспокойство» (первый вариант «Улитки на склоне», опубликован в 1990 году)
• 1966—1968 годы — «Улитка на склоне» (написана в 1965 году; первая полная публикация в СССР — 1988 год)
• 1967 — «Гадкие лебеди» (первая публикация за рубежом — 1972 год, первая публикация в СССР — 1987 год)
• 1968 год — «Второе нашествие марсиан»
• 1968 год — «Сказка о Тройке»
• 1969 год — «Обитаемый остров»
• 1970 год — «Отель „У Погибшего Альпиниста“»
• 1971 год — «Малыш»
• 1972 год — «Пикник на обочине»
• 1972 — «Град обреченный» (опубликован в 1988—1989 годах)
• 1974 год — «Парень из преисподней»
• 1976—1977 годы — «За миллиард лет до конца света»
• 1980 год — «Повесть о дружбе и недружбе»
• 1979—1980 годы — «Жук в муравейнике»
• 1982 год — «Хромая судьба» (опубликована в 1986 году)
• 1985—1986 годы — «Волны гасят ветер»
• 1988 год — «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя»

Драматургия

• 1987 год — «Пять ложек эликсира»
• 1989 год — «Без оружия»
• 1990 год — «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах»

Сборники рассказов

• 1960 год — «Шесть спичек»
  • «Извне» (1960)
  • «Глубокий поиск» (1960)
  • «Забытый эксперимент» (1959)
  • «Шесть спичек» (1958)
  • «Испытание СКИБР» (1959)
  • «Частные предположения» (1959)
  • «Поражение» (1959)
  • «Путь на Амальтею» (1960)
  • «Почти такие же» (1960)
  • «Ночь в пустыне» (1960, другое название рассказа «Ночь на Марсе»)
  • «Чрезвычайное происшествие» (1960)

Другие рассказы

Указан год написания

• 1946 год — «Как погиб Канг» (впервые опубликован в 2001 году)
• 1955 год — «Песчаная горячка» (впервые опубликован в 1990 году)
• 1957 год — «Извне»
• 1958 год — «Спонтанный рефлекс»
• 1958 год — «Человек из Пасифиды»
• 1959 год — «Моби Дик» (рассказ, исключённый из переизданий книги «Полдень, XXII век»)
• 1960 год — «В наше интересное время» (впервые опубликован в 1993 году)
• 1963 год — «К вопросу о циклотации» (впервые опубликован в 2008 году)
• 1963 год — «Первые люди на первом плоту» («Летающие кочевники», «Викинги»)
• 1963 год — «Бедные злые люди» (впервые опубликован в 1990 году)

Экранизации

• 1965— «Понедельник начинается в субботу» ЛенТВ (режиссёр А. Белинский, в ролях: В. Смирнов, Н. Слободская, О. Лянсберг, Л. Секирин, В. Костецкий, Р. Литвинов, В. Тыкке, М. Розанов, Д. Волосов, В. Арсентьев.)
• 1979 — «Отель «У погибшего альпиниста»» (режиссёр Григорий Кроманов)
• 1979 — «Сталкер» (режиссёр Андрей Тарковский)
• 1981 — «Космические пришельцы» (реж. Алексей Соловьёв, сценарий Аркадий Стругацкий, Мариан Ткачёв)
• 1982 — «Космические пришельцы 2» (реж. Алексей Соловьёв, сценарий Аркадий Стругацкий, Мариан Ткачёв, Алексей Соловьёв)
• 1982 — «Чародеи» (реж. К. Бромберг)
• 1983 — «Миллиард лет до конца света» (венг. Egymilliárd évvel a világvége előtt, реж. Ласло Феликс, сценарий Ласло Цетё Бернат, Петер Сентмихайи Сабо, Аркадий Стругацкий)
• 1986 — «Письма мёртвого человека» (реж. К. Лопушанский, сценарий В. Рыбаков, К. Лопушанский, Б. Стругацкий)
• 1987 — «Малыш» — телефильм, театральная постановка Центрального детского театра
• 1988 — «Дни затмения» (реж. А. Сокуров)
• 1989 — «Трудно быть богом» (реж. П. Фляйшман)
• 1990 — «Искушение Б.» (реж. А. Сиренко) по киноповести «Пять ложек эликсира»
• 1994 — «Неназначенные встречи» (чеш. Nesmluvená setkání, реж. Ирена Павласкова) по повести «Малыш»
• 1996 — «Перед концом света» (греч. Πριν το τέλος του κόσμου, реж. Panagiotis Maroulis, сценарий Panagiotis Maroulis, Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий)
• 2006 — «Гадкие лебеди» (реж. К. Лопушанский)
• 2009 — «Обитаемый остров» (реж. Ф. Бондарчук)
• 2012 — «6» (реж. Тимур Шин, по мотивам «Пять ложек эликсира»)
• 2012 — «Зона» (фин. Vyöhyke), независимая инди-киногруппа Pilman Radiant Pictures
• 2013 — «Трудно быть богом» (реж. А. Герман-старший)
• (?) — «Понедельник начинается в субботу» (продюсер Ю. Бахшиев, сценарий С. Лукьяненко)

Видеоигры

• 2007 год — «Обитаемый Остров: Послесловие»
• 2007 год — «Обитаемый Остров: Чужой Среди Чужих»
• 2007 год — «Трудно быть богом»
• 2007 год — «Обитаемый Остров: Землянин»
• 2007 год — «Отель „У погибшего альпиниста“»
• 2008 год — «Понедельник начинается в субботу»
• 2009 год — «Обитаемый Остров»
• 2016 год — «Final Station»

Серия игр «S.T.A.L.K.E.R.» официально никак не связана с братьями Стругацкими, но использует многие элементы из «Пикника на обочине» и «Забытого эксперимента».

Переводы братьев Стругацких

С. Бережков, С. Победин, С. Витин — псевдонимы братьев Стругацких, использовавшиеся для переводов.

• Кобо Абэ. Совсем как человек: повесть / пер. с япон. С. Бережкова
• Кобо Абэ. Тоталоскоп: рассказ / пер. с япон. С. Бережкова
• Кобо Абэ. Четвёртый ледниковый период: повесть / пер. с япон. С. Бережкова
• Айзек Азимов. Как им было весело: рассказ / пер. с англ. С. Бережкова
• Акутагава Рюноскэ. Бататовая каша: новелла / пер. с япон. А. Стругацкого
• Акутагава Рюноскэ. В стране водяных: повесть / пер. с япон. А. Стругацкого
• Акутагава Рюноскэ. Нос: новелла / пер. с япон. А. Стругацкого
• Джером Биксби. Мы живем хорошо: рассказ / пер. с англ. С. Бережкова
• Фредерик Браун. Этаоин Шрдлу: рассказ / пер. с англ. С. Бережкова
• Ватанабэ Д. Ненависть: Стихи / пер. с япон. А. Стругацкого
• Уильям Джекобс. Старые капитаны: новеллы / пер. с англ. С. Бережкова
• Ихара Сайкаку. В женских покоях плотничать женщине: новелла / пер. с япон. А. Стругацкого
• Ихара Сайкаку. И барабан цел, и ответчик не в ответе: новелла / пер. с япон. А. Стругацкого
• Ихара Сайкаку. Подсчитали, прослезились бы, да некому: новелла / пер. с япон. А. Стругацкого
• Клемент Хол. Огненный цикл: роман / пер. с англ. С. Бережкова, С. Победина
• Клемент Хол. Экспедиция «Тяготение»: роман / пер. с англ. С. Бережкова
• Кумуока И. Солидарность: Стихи / пер. с япон. А. Стругацкого
• Миёси Тору. Девушка для танцев / пер. с япон. А. Стругацкого
• Миямото Юрико. Блаженный Мияда: повесть / пер. с япон. А. Стругацкого
• Морита К. Горняки: стихи / пер. с япон. А. Стругацкого
• Моррисон, Уильям. Мешок: рассказ / пер. с англ. С. Бережкова
• Нацумэ Сосэки. Ваш покорный слуга кот: повесть / пер. с япон. А. Стругацкого
• Нома Хироси. Зона пустоты: роман / пер. с япон. А. Стругацкого
• Андре Нортон. Саргассы в космосе: повесть / пер. с англ. С. Бережкова, С. Витина
• Санъютэй Энтё. Пионовый фонарь: повесть / пер. с япон. А. Стругацкого
• Сказание о Ёсицунэ: роман / пер. со старояпон. А. Стругацкого
• Уиндем, Джон. День триффидов: роман / пер. с англ. С. Бережкова
• Уэда Акинари. Луна в тумане: новеллы / пер. с япон. Р. Зея, А. Стругацкого
• Хотта Ёсиэ. Шестерни: повесть / пер. с япон. А. Стругацкого
• Эмис Кингсли. Хемингуэй в космосе: рассказ / пер. с англ. С. Бережкова

Дополнительные факты

• В среде поклонников широко распространено сокращение «АБС», означающее имена Аркадия и Бориса Стругацких. Оно часто используется при упоминании авторов, причём встречается не только в разговорной речи, но и в электронных и печатных изданиях.
• Любопытно, что в книге «Хромая судьба», изданной в 1984 году (по сведениям О. В. Шестопалова: «Тридцать лет спустя», 1990), упоминается «Институт лингвистических исследований АН СССР». Однако в действительности Ленинградское отделение Института языкознания АН СССР было преобразовано в самостоятельный Институт лингвистических исследований РАН только в 1991 году.
• На Соцконе 1989 года была выпущена купюра «Два Стругацких». На Волгаконе 1991 года, за месяц до смерти Аркадия Стругацкого, была выпущена купюра «Один Стругль».
• В 2014 году площади в Санкт-Петербурге присвоено название площадь Братьев Стругацких. Площадь расположена в Московском районе Санкт-Петербурга на пересечении Московского проспекта, улиц Фрунзе и Победы.
• Могил Аркадия и Бориса Стругацких не существует, так как оба брата завещали после кремации развеять их прах в небе над местом с точно указанными координатами (над Пулковской обсерваторией).
• В 2015 году запланировано создание музея в петербургской квартире Стругацких.

См. также

• Стругацкий, Натан Залманович
• Международная литературная премия имени А. и Б. Стругацких

Литература

• Русские писатели XX века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П. А. Николаев. — М.: Большая росс. энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000. — С. 669—671.
• Ант Скаландис. Братья Стругацкие. — М.: АСТ, 2008. — 702 с. — ISBN 978-5-17-052684-0, 978-5-9713-8278-2.

• Борис Вишневский. Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда. — СПб, издательство «Terra Fantastica», 2004. — 381 с. ISBN 5-7921-0664-9.
• Шестопалов О. В. Тридцать лет спустя. — В кн.: А. Н. и Б. Н. Стругацкие. Хромая судьба. Хищные вещи века. — М.: Книга, 1990, с. 462—479.
• Володихин Д. М., Прашкевич Г. М. Братья Стругацкие. М. : Молодая гвардия, 2012. 348, [2] с., [16] л. ил. (Жизнь замечательных людей; Вып. 1531 (1331)). ISBN 978-5-235-03475-4.
• Стругацкие. Материалы к исследованию. Письма, рабочие дневники. 1972—1977 / Сост. С. Бонадренко, В. Курильский. — Волгоград: ПринТерра-Дизаййн, 2012. — 760 с., 100 экз., ISBN 978-5-98424-145-8

Ссылки

• [rusf.ru/abs/ Официальная страница Аркадия и Бориса Стругацких]
• [abssf.narod.ru/ Редкие тексты и переводы, выполненные А. и Б. Стругацкими](недоступная ссылка)
• [lib.ru/STRUGACKIE/ Братья Стругацкие] в библиотеке Максима Мошкова
• [greatwords.ru/author/192 Цитаты из произведений А. и Б. Стругацких]
• [epizodsspace.testpilot.ru/bibl/fant/strugatskie/oblojki/bibl58-70.html Хронологический указатель произведений братьев Стругацких](недоступная ссылка)

Отрывок, характеризующий Братья Стругацкие

«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.