Стрэчан, Селвин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Селвин Стрэчан
англ. Selwyn Strachan
Министр связи, общественных работ и труда Гренады
1979 — 1981
Министр национальной мобилизации Гренады
1981 — 1983
Предшественник: Гренады
 
Вероисповедание: методизм
Рождение: 23 сентября 1947(1947-09-23) (76 лет)
Гренада
Отец: Селвин Стрэчан-старший
Мать: Луиза Стрэчан
Партия: Национальная партия Гренады
Новое движение ДЖУЭЛ

Селвин Стрэчан (англ. Selwyn Strachan; 23 сентября 1947, Гренада) — гренадский коммунистический политик, член политбюро ЦК Нового движения ДЖУЭЛ и Народно-революционного правительства. Участник переворота в октябре 1983 года. Осуждён по процессу Гренада 17, приговорён к смертной казни с заменой на пожизненное заключение. Освобождён в 2009 году.





Оппозиционный активист

Окончил методистскую школу. Работал сотрудником-делопроизводителем в частных фирмах. Участвовал в политике как противник гейристского режима. Был известен как красноречивый оратор.

В 25-летнем возрасте на выборах 1972 года Селвин Стрэчан баллотировался в законодательный совет от правой Национальной партии Гренады Герберта Блейза. Проиграл выборы премьеру Эрику Гейри. С 1973 примкнул к левой партии Новое движение ДЖУЭЛ (NJM).

Представитель NJM

Селвин Стрэчан активно участвовал в оппозиционных акциях NJM. Был избит боевиками-«мангустами» в Кровавое воскресенье 18 ноября 1973. На выборах 1976 года снова баллотировался в парламент Гренады от Народного альянса (коалиция NJM и Национальной партии), но избран не был.

Стрэчан играл видную роль в международных связях NJM. Представлял партию на съезде Народной прогрессивной партии Гайаны в августе 1976 (отношения с Гайаной, где вскоре была организована военная подготовка гренадских боевиков, были особенно важны для NJM). В 1977 читал лекции в Торонтском университете, консолидировал канадскую группу поддержки Нового движения ДЖУЭЛ. В 1979 году редактировал печатный орган партии[1].

Партийно-государственный руководитель

В результате переворота 13 марта 1979 NJM пришло к власти. Селвин Стрэчан вошлё в первый состав Народно-революционного правительства. Премьер-министр Морис Бишоп назначал Стрэчана министром связи, труда и общественных работ. Стрэчан состоял в высшем партийно-государственном руководстве — политбюро ЦК Нового движения ДЖУЭЛ. Курировал партийную пропаганду.

Весной-летом 1979 Стрэчан в составе партийно-правительственной делегации посетил Великобританию, Алжир, Ливию, Нигерию, Индию, Китай, Северную Корею, СССР, Финляндию и Швецию. Вторично побывал в КНДР в 1982.

С августа 1981 года Селвин Стрэчан — министр национальной мобилизации. Этот правительственный пост имел важное значение в системе власти NJM, поскольку означал контроль над массовыми организациями. Стрэчан являлся одним из самых влиятельных партийно-государственных руководителей. Идеологически и политически он ориентировался на Бернарда Корда — лидера ортодоксально-коммунистического крыла NJM.

Участник переворота

Осенью 1983 года резко усугубились социально-экономические трудности Гренады и обострилось противоборство в партийно-государственном руководстве. Морис Бишоп склонялся к нормализации отношений с США. Бернард Корд вынужден был искать экстренный займ у МВФ, но выступал категорически против политических уступок.

Селвин Стрэчан примыкал к радикально-коммунистической группировке, в которую входили также Бернард Корд, Хадсон Остин, Эварт Лэйн, Лиэм Джеймс, Леон Корнуолл, Филлис Корд, Дэйв Бартоломью и ряд других. В конце сентября они потребовали от Бишопа разделения верховной власти с Кордом. Премьер-министр отказался. Тогда 12 октября он был смещён со всех постов и взят под домашний арест.

19 октября 1983 сторонники Бишопа во главе с министром иностранных дел Юнисоном Уайтменом освободили отстранённого премьера. Они захватили армейскую штаб-квартиру в Форт Руперте. Группа Корда—Остина приняла решение о силовом подавлении протеста. Подполковник Эварт Лэйн отдал приказ о штурме Форт Руперта. Армейское подразделение лейтенанта Каллистуса Бернарда захватило Форт Руперт. Морис Бишоп, Юнисон Уайтмен, Жаклин Крефт и их ближайшие сторонники были убиты на месте.

Кровопролитие создало повод для вторжения США на Гренаду. Участники свержения и убийства Бишопа, в том числе чета Корд, генерал Остин, подполковник Лэйн, подполковник Джеймс, майор Корнуолл, майор Бартоломью, лейтенант Бернард, Селвин Стрэчан были арестованы, переданы новым властям Гренады и предстали перед судом.

Осуждённый

В декабре 1986 года гренадский суд вынес приговоры по процессу Гренада 17. 14 человек, в том числе Бернард Корд, Филлис Корд, Хадсон Остин, Каллистус Бернард, Дэйв Бартоломью, Эварт Лэйн, Селвин Стрэчан были признаны виновными в перевороте, узурпации власти и убийстве Бишопа и приговорены к смертной казни. В 1991 году смертные приговоры заменились на пожизненное заключение.

В тюрьме Селвин Стрэчан получил степень бакалавра коммерческого права по иностранной программе Лондонского университета. Преподавал по тюремной образовательной программе.

Стрэчан неоднократно выражал сожаление в связи с гибелью Бишопа, Уайтмена, Крефт, переписывался их родственниками. В декабре 2008 Страчан принёс личные извинения премьер-министру Гренады Тиллману Томасу за его арест и заключение в период правления NJM[2].

В 1996 Стрэчан вместе с Кордом участвовал в написании Открытого послания Reflections and Apologies — Размышления с просьбой о прощении[3]. В этом документе «некоторые бывшие лидеры NJM» заявили о принятии на себя морально-политической ответственности за происшедшее на Гренаде в 1979—1983, в том числе за октябрьские события. Они принесли извинения гренадскому народу за пережитые бедствия, хотя объясняли их общей обстановкой Холодной войны, и обязались в будущем прекратить политическую деятельность. В то же время авторы напомнили о социальных достижениях времён своего правления, назвали раскол в партии «нормальным демократическим процессом» и категорически отрицали наличие приказа о совершении убийств в Форт Руперте.

С 1993 Стрэчан вернулся в лоно методистской церкви, пел в тюремном церковном хоре.

Селвин Стрэчан был освобождён 5 сентября 2009 года, отбыв в заключении почти 26 лет.

Напишите отзыв о статье "Стрэчан, Селвин"

Примечания

  1. [www.thegrenadarevolutiononline.com/strachana.html Selwyn Strachan (1947-)]
  2. [news.bbc.co.uk/2/hi/americas/7895638.stm Grenada considers prisoners' fate]
  3. [grenadasports.gd/judgment-on-sentencing-justice-francis-belle/ JUDGMENT ON SENTENCING — JUSTICE FRANCIS BELLE / Case No 19 of 1984. Selwyn Strachan]

Отрывок, характеризующий Стрэчан, Селвин

Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.