Стуккенберг, Вигго

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вигго Стуккенберг
дат. Viggo Stuckenberg
Дата рождения:

17 сентября 1863(1863-09-17)

Место рождения:

Альбертслунн

Дата смерти:

6 декабря 1905(1905-12-06) (42 года)

Место смерти:

Копенгаген

Гражданство:

Дания Дания

Род деятельности:

писатель

Жанр:

лирика

Вигго Стуккенберг (дат. Viggo Stuckenberg; 17 сентября 1863, Альбертслунн, — 6 декабря 1905, Копенгаген) — датский писатель.



Биография

Выходец из интеллигентской буржуазной семьи, изучал филологию в Копенгагенском университете. В своих ранних произведениях, относящихся к концу 80-х годов (Собрание стихов (Digte, 1886), роман «I Gennembrud» (На рубеже, 1888) и «Messias» (1889)), Стуккенберг стоял на позициях позитивизма, но уже в большой драматической поэме «Den vilde Jacger» (Дикий охотник, 1894) и диалогах «Romerske scener» (1895) он решительно порвал с реальной действительностью и ушёл в мистику и метафизику средневековья.

Полная разочарованность в окружающей действительности толкала Стуккенберга ещё дальше по пути романтической мечты, и с каждым новым произведением он всё больше погружался в область неясных ощущений и мистических предчувствий. Это роднило его с бельгийским писателем Морисом Метерлинком. В романе «Valravn» (Ворон, 1896) любовь трактуется как проклятье жизни. В 1898 году появился «Hjemfalden» (Раб семьи), роман в форме дневника человека, осуждённого за ряд преступлений, совершённых им ради семьи, в 1899 году — роман «Asmodéus», в котором Стуккенберг старается раскрыть настроения и чувства бродяг больших дорог. Оба романа проникнуты глубоким пессимизмом, который не оставляет и в последних его работах: сборник стихов «Flyvnde Sommer» (1898) и «Sne» (Снег, 1901).

Умер в Копенгагене от воспаления почек.

Работы

Напишите отзыв о статье "Стуккенберг, Вигго"

Литература

В статье использован текст из Литературной энциклопедии 1929—1939, перешедший в общественное достояние, так как он был опубликован анонимно, и имя автора не стало известным до 1 января 1992 года.

Отрывок, характеризующий Стуккенберг, Вигго



Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…