Крамер, Стэнли

Стэнли Крамер
англ. Stanley Earl Kramer
Стэнли Крамер в 1955 году
Имя при рождении:	Стэнли Эрл Крамер
Место рождения:	Манхэттен, Нью-Йорк
Место смерти:	Вудленд-Хиллз, Калифорния
Профессия:	кинорежиссёр, кинопродюсер
Карьера:	1955—1979
Направление:	комедия, драма

Стэ́нли Эрл Кра́мер (англ. Stanley Earl Kramer; 29 сентября 1913 — 19 февраля 2001) — американский кинорежиссёр и продюсер, мастер остросоциальных драм.

Биография

Стэнли Крамер родился в небогатой еврейской семье на Манхеттене, Нью-Йорк, в районе боен и складов, за свою грязь и жестокие нравы прозванном «Адская кухня». Родители были разведены, и его вырастили бабушка с дедушкой. В 1933 году Стэнли окончил Нью-Йоркский университет, и мать, работающая на киностудии Парамаунт, устроила его подсобником на студии.

«Они прошли так быстро, что я их не заметил»

Стэнли Крамер о своих молодых годах

Вскоре стал клерком, потом ассистентом сценариста, редактором, монтажёром. Пройдя нелёгкой дорогой американской мечты, уже в годы Второй мировой войны начал сам делать агитационные антифашистские фильмы. Сумел завести друзей и нужные связи, скопил денег и сразу после войны начал работать самостоятельно, основав собственную фирму. Создал в качестве продюсера такие фильмы как «Чемпион» с Кирком Дугласом, «Дом храбрости», «Ровно в полдень» с Гэри Купером, «Смерть коммивояжера», «Восстание Кейна», «Хулиган» с Марлоном Брандо, которого Крамер, кстати сказать, первым вывел на экран в 1950 году в фильме Фреда Циннемана «Мужчины». Спродюсированный Крамером «Дикарь» был первым в ряду картин о бунтующей молодёжи, ставшим во многом символическим для целого поколения. Диалог главного героя «Против чего ты бунтуешь, Джонни? — А что у вас есть?» как нельзя лучше описывает настроение тех неспокойных лет. Всё это вызывало недовольство правых кругов.

Отстояв свою независимость в годы маккартизма, Крамер сам становится режиссёром и снимает фильм «Не как чужой» и серию остросоциальных лент, подвергая критике американское общество и ставя под вопрос способность личности защитить свободу и человечность в безумном мире эгоизма, равнодушия, жестокости и предрассудков — «Не склонившие головы», «Конец света», «Пожнёшь бурю», «Нюрнбергский процесс». Прямой наследник социального реализма Фрэнка Капры, Уильяма Уайлера и Джона Форда, Крамер равнодушен к новаторским поискам и предпочитает традиционный стиль, выдвигая на первое место тему, конфликт, борьбу идей и придавая особое значение игре актёров и сценарию.

«Крамер начал как продюсер, и именно в этом качестве он до сих пор наиболее известен в Америке. Дело в том, что он сразу стал независимым и очень влиятельным продюсером и в создании своих фильмов конца 40-х — начала 50-х годов играл чуть ли не большую роль, чем режиссёр. <…> Он первым начал ставить не развлекательные, а серьёзные фильмы. Фильмы, затрагивающие жизненно важные темы в их реальном аспекте. И Крамера ждала участь любого бунтаря. Следующее поколение кинематографистов подняло бунт против него. Его сентиментальность, его неспешный стиль, сама его серьёзность стали символами вопиющей старомодности. Серьёзность отношения к жизни в конце 40-х и в 50-х годах, когда на сцене царил Теннесси Уильямс, а на экране Стенли Крамер, была одним из главных направлений в театре и в кино. После Крамера она стала скорее шокирующим исключением».

Ричард Корлиз, кинокритик журнала «Тайм»

В 1963 году Стэнли Крамер обратился к редкому для себя комедийному жанру и снял «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» — трехчасовой фильм о бешеной гонке за спрятанными сокровищами, в котором были заняты известнейшие комедийные актёры нескольких поколений — Мильтон Берл, Сид Сизар, Фил Сильверс, Бастер Китон, Мики Руни и Терри-Томас. Сам Крамер назвал период работы над этим фильмом счастливейшим временем в своей профессиональной жизни.

В дальнейшем его фильмы, такие как «Корабль дураков», «Благослови зверей и детей», «Оклахома, как она есть», «И спотыкается бегущий» характеризуются печальным осознанием неспособности преодолеть зло в обществе и в человеке.

«Когда я делал „Корабль дураков“, я думал, что он станет величайшим фильмом всех времен и народов, но ошибся. Пересматривая его сейчас, вижу, что это была неплохая работа, и фильм не зря получил 9 номинаций на Оскара. Но от совершенства далёк. Как, впрочем, и всё остальное. Это моя вечная ошибка. Когда я делал „Безумный мир“, я рассчитывал, что это будет самая смешная комедия на свете. И опять просчитался. Я всегда хотел больше, чем мог. Впрочем, о „Нюренбергском процессе“ я не жалею, хотя едва на нём окупил затраты. Но что-то сейчас этот фильм довольно часто показывают по телевидению. Похоже, что его посыл не стареет. Конечно, действия там не много. Но зато драма настоящая».

Стэнли Крамер

В течение всей творческой жизни Крамера отличало внимание к сложным проблемам жизни общества. Он снимал фильмы о расизме, о военных преступлениях нацистов, о социальной справедливости, о ядерной катастрофе. При этом он говорил, что не хотел бы, чтобы на него навешивали ярлык «проблемного» режиссёра. На вопрос о том, почему же он тогда так часто снимает именно такие фильмы, Крамер отвечал, что работает над теми темами, которые затрагивают его эмоционально.

В СССР Крамер приобрёл репутацию прогрессивного режиссёра, и многие его картины: «Не склонившие головы» («Скованные одной цепью»), «Пожнёшь бурю», «Нюрнбергский процесс», «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир», «Корабль дураков», «Благослови зверей и детей», «Принцип домино» с успехом прошли в советском прокате.

Фильмография

Режиссёр

• 1955 — Не как чужой / Not as a Stranger
• 1957 — Гордость и страсть / The Pride and the Passion
• 1958 — Не склонившие головы / The Defiant Ones
• 1959 — На последнем берегу / Конец света / On the Beach
• 1960 — Пожнёшь бурю / Inherit the Wind
• 1961 — Нюрнбергский процесс / Judgment at Nuremberg
• 1963 — Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир / It’s a Mad Mad Mad Mad World
• 1965 — Корабль дураков / Ship of Fools
• 1967 — Угадай, кто придёт к обеду? / Guess Who’s Coming to Dinner
• 1969 — Тайна Санта-Виттории / The Secret of Santa Vittoria
• 1970 — Революция в минуту / R.P.M.
• 1971 — Благослови зверей и детей / Bless the Beasts & Children
• 1973 — Оклахома, как она есть / Oklahoma Crude
• 1977 — Принцип домино / The Domino Principle
• 1979 — И спотыкается бегущий / The Runner Stumbles

Продюсер

неполный список

• 1949 — Чемпион / Champion
• 1949 — Дом храбрости / Home of the Brave
• 1950 — Мужчины / The Men
• 1950 — Сирано де Бержерак / Cyrano de Bergerac
• 1951 — Смерть коммивояжера / Death of a Salesman
• 1952 — Снайпер / The Sniper
• 1952 — Ровно в полдень / High Noon
• 1953 — Дикарь / The Wild One
• 1954 — Восстание Кейна / The Caine Mutiny
• 1963 — Ребёнок ждёт / A Child Is Waiting

Награды

• 1962 — Золотой глобус за лучшую режиссуру («Нюрнбергский процесс»)
• 1973 — Золотой приз Московского кинофестиваля за совокупность творческих работ в кино.

За всю свою долгую карьеру Стэнли Крамер сделал 40 фильмов, которые в целом получили 85 номинаций на «Оскар». Премию «Оскар» получили почти все актёры Крамера, его сценаристы, его композитор, но сам Крамер не получил ни одного.

Ссылки

• [www.kinopoisk.ru/level/4/people/187046/ Стэнли Крамер] на сайте КиноПоиск.Ru
• [www.svoboda.org/programs/OTB/2001/OBT.041201.asp Интервью — «Памяти кинематографиста Стэнли Крамера»]

Отрывок, характеризующий Крамер, Стэнли

– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.