Стэн Лорел

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Лорел и Джефферсон

Стэн Лорел
Stan Laurel
Имя при рождении:	Артур Стэнли Джефферсон
Дата рождения:	16 июня 1890(1890-06-16)
Место рождения:	Алверстон, Великобритания
Дата смерти:	23 февраля 1965(1965-02-23) (74 года)
Место смерти:	Санта-Моника, США
Профессия:	актёр
Карьера:	1917—1951

Стэн Лорел (англ. Stan Laurel; наст. имя Артур Стэнли Джефферсон, англ. Arthur Stanley Jefferson; 16 июня 1890, Алверстон, Фернесс-Ланкашир, Великобритания, — 23 февраля 1965, Санта-Моника, США) — комедийный актёр, сценарист и режиссёр, ставший известным благодаря комическому дуэту Лорел и Харди, в котором он выступал более 30 лет.

Биография

Ранние годы

Родители Стэна, Артур и Маргарет Джефферсон, активно занимались театральной деятельностью и практически не уделяли времени сыну. Большую часть детства он провел в Бишоп-Окленде (графство Дарем), у своей бабушки Сары Меткалф, окруженный любовью и заботой. Он учился в бишоп-оклендской школе Якова I, в тайнмутской королевской школе, и некоторое время посещал рутергленскую академию. Отец Стэна управлял различными театрами — одним из которых был впоследствии снесенный театр «Эдем» в Бишоп-Окленде. Стэна влекло к театру, и в 16 лет он впервые появился на сцене театра «Британский паноптикум» в Глазго. В 1910 году он присоединился к труппе Фреда Карно, в которую также входил молодой Чарли Чаплин (сохранилась фотография труппы, где артисты запечатлены вместе). Некоторое время Стэн выступал как дублер Чаплина. Вместе они и остались в Америке, когда труппа Карно приехала туда на гастроли. С 1916 по 1918 год он выступал вместе с Алисой и Болдуином Кук, с которыми подружился на всю жизнь, — и в этот период впервые встретился с Оливером Харди, снявшись вместе с ним в короткометражном фильме «Пёс-талисман».

В это же время Стэн встретил Мэй Дальберг, сильно повлиявшую на его жизнь. По её предложению он взял псевдоним «Лорел». Пара выступала вместе, когда Лорелу предложили сняться в кино за 75 долларов в неделю. После выхода его первого фильма «Майские орехи» «Universal Pictures» предложила ему контракт, вскоре, однако, расторгнутый из-за реорганизации студии.

В 1924 году Лорел покинул сцену и занялся только кино, подписав контракт с Джо Роком на 12 фильмов, — причем одним из условий контракта было неучастие Дальберг в этих фильмах, так как её темперамент мог помешать карьере Лорела. В 1925 году, когда она начала вмешиваться в работу Лорела, Рок предложил ей денег и билет в один конец в Австралию, на что она ответила согласием. В 1926 году Стэн женился на Лоис Нильсон.

Лорел и Харди

Вскоре Лорел начал работать на киностудии «Hal Roach Studios» режиссёром и сценаристом, и в 1925 году на съемках фильма «Да, да, Нанетт!» вновь встретился с Харди, игравшим одну из ролей. Лорел не помышлял о возврате к актёрской карьере, но в 1927 году с Харди произошел несчастный случай, и Лорелу было предложено вернуться на съёмочную площадку в качестве актёра. Тесное сотрудничество Лорела и Харди началось со съемок в фильмах «Утиный суп» и «Скользкие жёны». Довольно быстро они сдружились и прекрасно дополняли друг друга в паре. Режиссёр студии «Hal Roach Studios» Лео Маккэри заметил большой интерес аудитории к совместным работам Харди и Лорела и в дальнейшем стал умышленно снимать их вместе, что в итоге к концу того же года привело к появлению дуэта под названием «Лорел и Харди».

С участием этого дуэта вышло огромное количество фильмов, в том числе «Битва века», «Спешат ли мужья домой?», «Двое опростоволосившихся», «Будь больше!», «Доходное дело» и многих других. В 1929 году Лорел и Харди успешно перешли в звуковое кино с фильмом «К такому мы не привыкли». В том же году их фильм стал гвоздём киноальманаха «Голливудское ревю 1929 года», а в следующем году вышел их первый цветной фильм «Песня мошенника». В 1931 году они впервые появились в полнометражном фильме «Простите нас», хотя вплоть до 1935 года продолжали появляться и в короткометражках — одна из которых, «Музыкальная шкатулка», получила в 1932 году «Оскар» за лучший короткометражный фильм.

В 1928 году у Стэна родилась дочь, которую назвали Лоис в честь матери, а в 1930 году — сын, Стэн-младший, умерший через 9 дней. Оправившись от потрясения, Лорел ещё сильнее привязался к дочери, и эта привязанность была взаимной. Даже после развода с женой Стэн старался видеть дочь как можно чаще.

В 30-е годы отношения Лорела и Хола Роуча стали напряженными, и в конечном итоге контракт между ними был расторгнут. После этого Лорел был осужден за вождение в пьяном виде, и затем подал иск к «Hal Roach Studios». В конце концов дело было прекращено, и Лорел вернулся к Роучу.

Между тем, в 1935 году Лорел расторг брак с первой женой и женился на Вирджинии Рут Роджерс. В 1937 году они развелись, и в 1938 году Лорел женился на Вере Шуваловой.

В 1939 году Лорел и Харди подписали контракт со студией «20th Century Fox», согласно которому в течение пяти месяцев снялись в 10 фильмах.

После возвращения на «Hal Roach Studios» у дуэта вышли фильмы «Олух из Оксфорда» и «Простаки в море», и в апреле 1940 года контракт Лорела со студией был прекращен окончательно.

В мае он расторг брак с женой, и в январе 1941 года вновь женился на Вирджинии.

В годы войны фильмы дуэта стали более стандартными, что вызвало спад их популярности, хотя «Большие пушки», «Спасающиеся от преследования» и «Тореадоры» получили некоторые одобрительные отзывы. В это время у Лорела обнаружили диабет, и в двух фильмах Харди по просьбе Лорела снялся без него. В 1946 году Лорел вновь развелся с Вирджинией и женился на Иде Китаевой-Рафаэль, с которой счастливо прожил до своей смерти.

В 1950 году Лорела и Харди пригласили во Францию для съёмок в совместной французско-итальянской картине «Атолл К» (в американском прокате — «Утопия»), но фильм провалился. Во время съёмок дуэт серьёзно заболел, и после возврата домой долго восстанавливал силы. В 1952 году Лорел и Харди успешно гастролировали по Европе.

В следующем году они повторили турне с тем же результатом — даже несмотря на то, что Лорел заболел и несколько недель не выступал. В мае 1954 года у Харди случился инфаркт, и очередные гастроли были отменены.

В 1955 году они планировали сделать телесериал «Занимательные истории Лорела и Харди», основанные на рассказах для детей, но это не удалось — у Лорела случился инсульт. После выздоровления они начали подготовку к съемкам заново, но 15 сентября 1956 года Харди, в свою очередь, получил обширный инсульт. Прикованный к постели, он несколько месяцев не говорил и не двигался.

Смерть Харди

7 августа 1957 года Оливер Харди умер. Лорел, которому врачи запретили присутствовать на похоронах, заявил по этому поводу следующее: «Малыш поймет». Также Лорел принял решение завершить актёрскую карьеру и перейти на сочинение гэгов и скетчей для коллег. По словам людей, хорошо знавших Лорела, смерть Харди полностью опустошила его, и он не оправился от неё до конца своих дней.

Последующая жизнь

Последние годы жизни он жил в небольшом номере гостиницы «Океана» в Санта-Монике. Всегда любезный с поклонниками, он тратил много времени, отвечая на их письма. Его номер телефона был указан в телефонном справочнике, и его почитателей удивляло то, что они могут набрать номер и поговорить с Лорелом лично. В 1960 году Лорел получил почетный «Оскар» за выдающийся вклад в развитие киноискусства, и в том же году вышел фильм Джерри Льюиса «Посыльный», где в роли Лорела снялся Билл Ричмонд.

Смерть

Лорел был заядлым курильщиком, но ближе к 70 годам бросил курить. Он умер 23 февраля 1965 года через несколько дней после случившегося инфаркта. За несколько минут до смерти Лорел сказал медсестре: «Я был бы не прочь сейчас прокатиться на лыжах». Несколько озадаченно медсестра ответила: «А я и не думала, что вы катаетесь на лыжах». «Да нет, — пояснил Лорел, — я лучше сейчас прокатился бы на лыжах, лишь бы в меня не впивались эти иголки!» Через несколько минут медсестра заглянула к нему вновь и обнаружила его мёртвым.

Дик Ван Дайк, друг и протеже Лорела, в последние годы иногда бывший его импресарио, выступил на похоронах с речью. Также выступил Бастер Китон, в частности, сказавший: «Чаплин не был смешным. Не был смешным я. Смешным был этот человек».

Лорел сам придумал себе эпитафию: «Если на моих похоронах кто-то был с вытянутым лицом, я с ним больше разговаривать не буду». Он был похоронен на кладбище Голливуд-Хиллс.

Память

• В 1989 году статуя Лорела была возведена в Нортшилдсе у дома № 8 по Докрэй-сквер, где он жил в 1897—1902 годах.
• В 2006 году по телеканалу «Би-Би-Си 4» был показан фильм «Стэн», основанный на последних встречах Лорела и Харди и реминисценциях из их карьеры.
• Звезда Лорела на Голливудской аллее славы расположена у дома 7021 по Голливудскому бульвару.
• В честь Стэна Лорел назван астероид (2865) Лорел.
• В 2008 году памятник Лорелу был установлен в Бишоп-Окленде, на том месте, где раньше находился театр «Эдем».
• В апреле 2009 года бронзовая скульптура Лорела и Харди была установлена в Алверстоне.
• На доме, где жил Лорел, находится мемориальная доска.

Ссылки

• [www.laurel-and-hardy.com/ Официальный сайт Лорела и Харди] (англ.)
• [www.laurelandhardy.org/ Сайт популярного комического дуэта] (англ.)

Отрывок, характеризующий Стэн Лорел

– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.