Стюарт, Александр, граф Бьюкен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр, граф Бьюкен Стюарт
 

Александр Стюарт (гэльск. Alasdair Mór mac an Rígh, англ. Alexander Stewart, 1343 — возм. 20 июня 1405), граф Бухана (граф Бьюкен; с 1382 г.) — известный также как «Баденохский волк», был четвертым и самым младшим сыном короля Роберта II Шотландского от его первой супруги, Елизаветы Мур Ровалланской. Он был первым графом Бухана со времен Джона Комина, с 1382 года и вплоть до своей смерти. Александр женился на овдовевшей Ефимии, графине Росса, но от этого брака детей не было, хотя он имел большую семью от своей любовницы Мариоты, дочери Эхана. Александр некоторое время исполнял функции юстициара Северной Шотландии, но не справился со своими обязанностями. Он владел огромными территориями на севере страны, пока не потерял большую их часть. Александр известен, прежде всего тем, что он сжег королевский город Элгин и его собор. Своё прозвище он заработал за жестокость и жадность, хотя нет доказательств, что оно было дано ему при жизни.





Власть и влияние

В источниках Александр Стюарт упоминается под именем Александра Сенешаля (т.е. Стюарда). Первые сведения о нём датируются 14 августа 1370 года, когда он издал письменный патент из замка Рутвен, предоставлявший защиту епископу Морея и всем его землям, людям и собственности в Баденохе. Его отец, Роберт Стюарт, видимо приобрёл земли в Баденохе от Ефимии, графини Морея, которая стала его второй женой. Роберт имел плохие отношения со своим дядей, королём Давидом II Шотландским, будучи недовольным его политикой, направленной на усиление центральной власти в стране. В 1368 году он и его сыновья были вынужде принести клятву перед парламентом Давида II в том, что они будут держать своих людей в подчинении. Позднее, в том же году, Роберт и его сын Александр были заключены в замке Лохлевен, видимо из-за того, что данные клятвы оказались нарушенными. После восшествия Роберта на шотландский престол, Александру был формально пожалован титул лорда Баденоха 30 марта 1371 года.

Владения Александра в Баденохе были не затронуты раздачами земель в начале правления Роберта II — пожалованием графства Морей Джону Данбару в марте 1372 года, ЛохабераДжону Макдональду, лорду Островов, а также передачей земель в районе Аркарта (к югу от Инвернесса) Давиду, графу Стратерна, старшему сыну короля Роберта от его второй супруги Ефимии. Александр продолжил расширение своих территорий в 1371 году, арендовав земли Аркарт у своего младшего единокровного брата, а затем приобрёл во владение сеньорию Стратэйвон, граничащую с Баденохом. В октябре 1372 году, Александр был назначен королевским лейтенантом в землях графства Морей на севере и западе от Инвернесса, а также в Абердиншире и северном Пертшире. В тот же год он был назначен королевским юстициаром в Аппине Дуллском, в Пертшире, что означало, что Александру была предоставлена высшая судебно-административная власть от северного Пертшира до залива Пентленд. В то же время Александр де Ард, основной претендент на графство Кейтнесс, передал свои территории короне в пользу Александра и его единокровного брата Дэвида. Кроме того, Александр удвоил свои земельные владения, когда женился на Ефимии, графине Росса, в июне 1382 года. Он стал графом Росса по праву своей жены. Другими землями, принадлежавшими его супруге – включая Льюис, Скай, Дингвалл и Кингидвард в Абердиншире – он владел совместно с ней. Его права на сеньорию Кингидвард, занимавшую большую часть прежнего графства Бухан позволило Роберту II присвоить Александру титул графа Бухана спустя несколько дней после заключения его брака. По свидетельству современников, Александр управлял этими территориями при помощи своих гэльских приверженцев, зачастую — разбойников из Хайленда, что вызывало возмущение со стороны других землевладельцев региона, среди которых был Александр Бур, епископ Морея.

Конфликт с епископом Морея

На протяжении XII и XIII века в Морее не было реального властителя, и епископы правили своими территориями с большой долей независимости. Этому пришёл конец, когда король Роберт I Брюс между в 1312 году назначил графом Морея своего близкого соратника Томаса Рэндольфа. Графы из дома Рэндольфов недолго владели графством: после смерти сына Томаса, Джона, в 1346 году графство вернулось в распоряжение короны. В течение последующих 26 лет пост графа оставался вакантным. В 1365 году епископ Бур убедил Давида II, что его земли в Баденохе и Стратспее должны управляться представителем короля. Чтобы подчеркнуть это, Бур, когда он заключил соглашение о защите с Александром в 1370 году, предусмотрел что де-факто лорд Баденохский не имеет власти над ним, ни над его землями и людьми. Спустя несколько месяцев, в марте 1371 года, после того как его отец взошел на трон, Александр официально получил титул лорда Баденохского. Грамотой Роберта II ему даровались земли в Баденохе, возможно с правом сюзеренитета над церковными землями. Епископ Бур, видимо, выразил протест против этого, поскольку во время предыдущих пожалований Баденоха, согласно Регистрам Большой печати, подобная власть над церковным имуществом не передавалась. Александр, таким образом, очевидно, обладал в отношении земель Баденоха не большим объёмом полномочий, чем Джон Комин веком ранее. Тем не менее, епископ продолжал испытывать притеснения от самого Александра и от его горцев-грабителей, которые, видимо, чувствовали себя вполне независимо. По данным, приводимым Стивеном Бордменом в его работе «The Early Stewart Kings: Robert II and Robert III», епископы Морея и Абердина находились в плохих отношениях с Александром из-за того, что его разбойники нападали на церковные земли и арендаторов. Бордмен также предполагает, что имело место насильственное занятие церковных земель, которые не приносили особого дохода церкви, что, возможно, послужило причиной того, что Бур «добровольно» отказался от своих прав на владения, такие как Розиемурхус, 20 апреля 1382 года. Дело усугубляло то, что ни один из епископов не мог обратиться за защитой к «законной верховной власти», которой являлся сам Александр как лорд Баденохский и королевский лейтенант, и это послужило причиной их апелляции непосредственно к королю.

Усиление гнета

Репутация короля Роберта II склонилась к закату из-за его поддержки методов Бухана, и поэтому в ноябре 1384, Джон, граф Каррика, при одобрении совета, принял исполнительную власть от своего отца для борьбы с разросшимся беззаконием на севере. Лордство Стратнайрн управлялось Буханом с согласия короля, но теперь под предводительством Каррика, сэр Дэвид Линдси был способен подтвердить на него своё право. В апреле 1385, на совете, единокровный брат Бухана, Дэвид, заявил, что Бухан владеет Аркартом незаконно, тогда как сэр Джеймс Линдси Крауфордский возобновил свои притязания на Бухан, и наконец, граф Морея обвинил некоторых людей Александра в убийстве нескольких своих человек. Помимо этих первых атак на свои позиции, Бухан значительно укрепил свои территориальные позиции, особенно в Великой долине, где он удержал за собой Аркарт, после смерти своего брата, а затем, осенью 1386 он приобрёл земли Бона в устье озера Лох Несс у графа Морея, а также присоединил земли в Абриахине, получив их от сэра Роберта Чишолма. Усиление влияния Бухана в шотландских делах проявилось, когда незадолго до февраля 1387, он был назначен юстициарием страны к северу от залива Форт.

Регентство Каррика не было успешным и несомненно попытка установить контроль в Бухане провалилась. Так продолжалось вплоть до 1388, когда третий сын короля Роберта, тоже по имени Роберт, граф Файфа, стал способным правителем королевства. В течение нескольких дней Файф отстранил Бухана от должности юстициария, а также поста лейтенанта и шерифа Инввернесса, назначив позднее своего сына Мурдоха юстициарием страны к северу от Форта. Файф был крайне бескомпромиссен к Бухану, о котором отзывался на встрече большого совета, как о “бесполезном для общества”. Бухан давно покинул свою жену и жил вместе с Мариотой, вместе с которой он обзавелся множеством детей, включая Александра Стюарта, графа Мара. Супружеский закон являлся прерогативой церкви, и посему, 2 ноября 1389, епископ Александр Бур Морейский вместе с епископом Александром Килкусом Росским, приказали ему вернуться к супруге, Ефимии. Бухан согласился на это, но не выполнил своего обещания, и поэтому Файф подговорил Ефимию Росскую, во время бракоразводного процесса, выступить против Александра. В 1392 Ефимия преуспела в своем воззвании к папскому двору в Авиньоне, и их брак был расторгнут. Из-за этого Бухан потерял все права на земли Ефимии, вернувшиеся к ней и её сыну Александру Лесли, который был обручен с дочерью графа Файфа.

Сожжение Элгина

Король Роберт скончался в замке Дундональд, в Эйршире, 19 апреля 1390. Историк Винтон повествует, что Роберт был похоронен в Скуне лишь 13 августа 1390, за день до коронации его сына Джона, графа Каррика, ставшего королём Робертом III. Файф продолжал оставаться Хранителем Шотландии, видимо против надежд Бухана, который достиг зенита своей власти при графе Каррике. Епископ Бур обратился к Томасу Дунбару, шерифу Инвернесса и сыну графа Морея за защитой. События мая и июня 1390 в Лэйхе Морейском стали, вероятно, результатом различных обстоятельств повлиявших на Бухана. Первое, Джон Дунбар, граф Морея и его сторонник сэр Дэвид Линдси из Гленэска, покинули Морей, чтобы отправиться на большой турнир при дворе Ричарда II Английского. Помимо этого, участие епископа Бура в разводе Бухана с его женой, и последующая его коалиция с графом Морея, предоставили возможность для мести, вылившейся в разрушение Форреса в мае, а затем и Элгина, вместе с его собором, в июне. Уничтожение церковных владений в Элгине было полным – огню были преданы собор, францисканский монастырь, приходская церковь Св.Гиля, и госпиталь Мэйсон Дью. Церковь и народ теперь повернулись против Бухана. Отлученный Буром от церкви, он, в сопровождении своих братьев, короля Роберта III Шотландского и графа Файфа, присутствовал в храме в Перте, где они умоляли о прощении для него – оно было даровано епископом Уолтером Трейлом, епископом Сент-Эндрюса.

Дерзкая атака на Морей в 1390 являлась попыткой избавиться от господства Файфа, но оказалась полностью неудачной – Александр потерял своё лордство Аркарт в 1392, а затем свои притязания на Росс, после развода с супругой в 1392. Влияние Файфа ослабело в середине 1390 годов, когда король Роберт и его сын Давид, граф Каррика укрепили свою власть – король вернул себе ответственность за англо-шотландские связи и поставил Красного Дугласа, графа Ангуса, в доминирующую позицию на юго-востоке Шотландии вместо союзника Файфа, Чёрного Дугласа. Хотя влияние Файфа в шотландских делах снизилось, он все ещё сохранял большой вес в правительстве. Файф и Каррик вместе действовали против Бухана и его сыновей, а также других преступных элементов на севере и западе. Хотя Бухан и прекратил использовать свои насильственные методы, его сыновья нет. Сражение, произошедшее недалеко от Питлохри, было спровоцировано Дунканом и Робертом Стюартом во главе банды грабителей. В ходе него были убиты сэр Уолтер Огилви и Уолтер де Личтон вместе с их сторонниками. Далее трое сыновей Бухана были заключены в замке Стирлинг с 1396 по 1402 и Александр Грант предполагает, что бездействие Бухана в 90 годах 14 столетия было следствием ареста его сыновей.

Имя Бухана снова упоминается в замке Спини, 3 мая 1398, когда Роберт III приказал передать эту крепость Уильяму, епископу Морея. Бухан покинул север в последние годы своей жизни и упоминается как бэйлли графства Атолл в 1402, а затем его имя появляется в Перте в 1404.

Бухан обладая обширными территориями на севере, потерял большую их часть во время своей жизни (Росс и Аркарт). Он владел королевскими полномочиями, которые затем были отобраны у него (юстициарий Шотландии и королевский лейтенант к северу от залива Морей). Он был неспособен поддержать закон и порядок, и не смог удержаться на своих Росских территориях. Он скончался в 1405, и был похоронен в соборе Данкелда, Пертшир. Его гробница представляет из себя его изображение в доспехах и является одной из нескольких монументов, что сохранились в Шотландии с тех времен.

Дети


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Стюарт, Александр, граф Бьюкен"

Отрывок, характеризующий Стюарт, Александр, граф Бьюкен

– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.