Стюарт, Джеб

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

О киносценаристе — см. Стюарт, Джеб (сценарист).

Джеймс Юэлл Браун (Джеб) Стюарт
James Ewell Brown «J.E.B.» Stuart
Прозвище

«Джеб» («J.E.B.»)

Дата рождения

6 февраля 1833(1833-02-06)

Место рождения

округ Патрик, Виргиния, США

Дата смерти

12 мая 1864(1864-05-12) (31 год)

Место смерти

Ричмонд, Виргиния, США

Принадлежность

США США,
КША

Род войск

кавалерия

Звание

генерал-майор

Автограф

Джеймс Юэлл Браун «Джеб» Стюарт (англ. James Ewell Brown «J.E.B.» Stuart; 6 февраля 1833, округ Патрик, Виргиния, США — 12 мая 1864, Ричмонд, Виргиния, США) — американский военный, кавалерист, генерал-майор армии Конфедеративных Штатов Америки.





Детство и юность

Джеймс Юэлл Браун (прозвище «Джеб» происходит от английских инициалов его полного имени) Стюарт родился в округе Патрик (штат Виргиния) 6 февраля 1833 года.

Американские корни виргинских Стюартов берут начало от Арчибальда Стюарта, который с семьей в 1726 году укрылся в Новом Свете от религиозных преследований на родине. Следующее поколение Стюартов прославил майор Александр Стюарт, тяжело раненый в сражении при Гилфорд Корт Хауз. Его сын, Джон Александр, служил федеральным судьей в Иллинойсе и Миссури, а также избирался спикером палаты представителей штата. Сын Джона Александра — Арчибальд Стюарт — адвокат, офицер во время англо-американской войны, член палаты представителей Виргинии, женился на наследнице аристократического рода Летчеров, и его отпрыск в будущем стал выдающимся кавалерийским командиром Конфедерации, фигурой легендарной, героической и овеянной многими мифами и даже народным фольклором.

Детские и юношеские годы Стюарта прошли в учебе — сначала в колледже Эмори и Генри, затем в Военной академии в Вест-Пойнте, которую он окончил в 1854 году 13-м по успеваемости из сорока шести кадетов.

Начало военной карьеры

Получив звание второго лейтенанта, он служил сначала в Техасе против апачей в полку конных стрелков, а затем в мае 1855 года был переведён в только что сформированный 1-й кавалерийский полк в Форте Ливенуорт. 14 ноября 1855 года, за месяц до присвоения звания первого лейтенанта, Стюарт в Форте Райли женился на мисс Флоре Кук, дочери полковника Филипа Джорджа Кука. После свадьбы он остался в Канзасе и был ранен в бою с индейцами при Соломонз-Ривер. Будучи раненым, Джеб смог провести своих людей обратно в форт через 200 миль пустыни, без компаса, карты и скаутов. В октябре 1859 года молодого офицера назначили адъютантом подполковника Роберта Эдварда Ли, который руководил войсковой операцией в Харперс-Ферри против отряда под руководством известного аболициониста Джона Брауна из Канзаса. Именно Стюарт передал Брауну ультиматум о немедленной сдаче, который мятежники отвергли.

Служба в армии Конфедерации

В апреле 1861 года Стюарт был произведен в капитаны, но вскоре подал в отставку из армии США и присоединился к вооруженным силам Конфедеративных Штатов Америки, получив 10 мая того же года звание подполковника виргинской пехоты под командованием Томаса Дж. Джексона. Уже 16 июля Стюарт становится полковником кавалерии, служа «глазами» армии Джексона и Джозефа Э. Джонстона, причём так эффективно, что Джонстон потом писал ему с Западного театра:
Отныне, зная, что не Вы у меня в дозоре, я не могу ни спать, ни есть, ни отдыхать в мире.
Именно кавалерия Стюарта прикрывала передвижение частей Джонстона к Манассасу, а в ходе самого сражения 21 июля она же атаковала федеральную пехоту, преследовала бегущих янки двенадцать миль и заняла высоты, с которых уже открывался вид на Вашингтон.

24 сентября 1861 года Джеб Стюарт был произведён в бригадные генералы и уже в этом качестве бился с северянами у Мансонз-Хилл и в Дрейнсвилле, а в дальнейшем, в начале 1862 года, был переведён на Виргинский полуостров, где прикрывал отступление конфедератов от Йорктауна, завязывал битву при Вильямсберге, а когда федералы стали угрожать Ричмонду, то Стюарт привлёк внимание и Юга, и Севера своим беспримерным рейдом вокруг МакКлеллана. Этот рейд положил начало его славе, с упоминания этого рейда начинается песня «Вступай в кавалерию» — своего рода гимн кавалерийского корпуса Стюарта.

25 июля 1862 году последовало производство Стюарта в генерал-майоры. Этим же летом его кавалерия совершила сначала отчаянный рейд в тыл федеральной армии генерала Джона Поупа, взяв в плен половину штабных офицеров последнего и захватив штаб-квартиру Поупа в Катлетс-Стейшн, а затем напала на федеральный склад в Манассас-Джанкшн и разрушила его. Далее Стюарт активно действовал на Вашингтонском направлении, и прикрывал ввод конфедеративных войск в Мэриленд во время Мэрилендской кампании.

В Шарпсберге (Энтитемское сражение, 17 сентября 1862 года) Стюарт держал левый фланг, и именно его конная артиллерия отразила наступление федерального корпуса под командованием генерала Эдвина Самнера. В октябре Стюарт отправился в очередной рейд на пенсильванский город Чамберсберг, вглубь позиций янки, на обратном пути проскочив между армией МакКлеллана и Вашингтоном, нанеся поражение многим посланным на перехват федеральным частям и потеряв за все время лишь одного человека раненым. Успехи Стюарта полностью деморализовали кавалерию Союза и практически вывели её из активных действий против Северовирджинской армии.

По ходу сражения при Чанселлорсвилле, когда к полночи 2 мая был тяжело ранен Томас Джексон, Стюарт принял на себя командование 1-м корпусом, а к 3 мая, благодаря личной храбрости и превосходному руководству войсками, а также отчаянной атаке 20 000 конфедератов на 80 000 янки, он смог продвинуться к дому Чанселлора и занять выгодную позицию. Стюарт продолжал командовать корпусом, пока разбитая армия Джозефа Хукера окончательно не отступила.

Стюарт командовал южными кавалеристами во время крупнейшего конного сражения в истории Америки — битвы при Бренди Стейшн 9 июня 1863 года, которая закончилась вничью, хотя конфедераты и оставили за собой поле боя. Это сражение свидетельствовало об усилении федеральной кавалерии и подавало тревожный знак южанам.

Во время Геттисбегргской кампании Стюарт, руководствуясь противоречащими друг другу приказами, снова обошел вокруг федеральной армии, пройдясь по её тылам, но своим отсутствием на поле брани лишил генерала Ли «глаз и ушей». Прибыв в Геттисберг лишь на вторые сутки сражения, Стюарт на следующий день попытался через фланг прорваться в тыл армии Джорджа Мида, но не смог этого сделать, потерпев неудачу в бою с кавалеристами Дэвида Грэгга и Джорджа Кастера. В ходе отступления из Пенсильвании ему удалось несколько реабилитироваться, когда он защитил от северян конфедеративные обозы в Уильямспорте.

Гибель

5 мая 1864 года кавалерия Джеба Стюарта шла в авангарде корпуса Эмброуза Хилла, который вёл наступление против Улисса Гранта. В попытке предупредить движение противника к Спотсилвейни, Стюарт попытался контратаковать основные силы янки, но был отвлечен внезапным рейдом кавалерии Филиппа Г. Шеридана.

11 мая в бою у Йеллоу-Таверн Джеб Стюарт был тяжело ранен и на следующий день скончался. Когда смертельно раненного Стюарта спросили, как он себя чувствует, он сказал: «Мне легко, и я готов к смерти, если Бог и моя страна считают, что я исполнил свой долг перед ними». Последние слова Джеба Стюарта были: «Я быстро ухожу. Я в отставке. Да исполнится воля Господня». Его смерть вызвала шок на всем Юге, сравнимый лишь с трауром по Джексону «Каменной Стене». Тело Джеймса Юэлла Брауна Стюарта покоится на кладбище в бывшей столице Конфедерации — городе Ричмонде.

Заключение

Стюарт стал (и имел все основания стать) для южан истинным народным героем. Отважный, мужественный, похожий на галантного рыцаря ушедших веков, открытый и весёлый, в шляпе с черным плюмажем и золотой звездой, он остался в памяти южан лучшим кавалеристом всех времён и народов, скачущим в атаку под виргинские мелодии, исполнявшиеся на банджо. И он же был вдумчивым и рассудительным командиром, когда этого требовали обстоятельства. Не случайно раненый при Чанселлорсвилле Джексон, передавая командование, сказал: «Пусть Стюарт действует на своё усмотрение. Я ему полностью доверяю». Инстинктивное понимание ситуации выдавало в нем прирожденного солдата. Отчаянный рубака, любитель карт и женщин, энергичный, постоянно обуреваемый жаждой действия искатель приключений, он любил своих кавалеристов, и они отвечали ему тем же.

Д. Денисон писал о нём:

Стюарт был в высшей степени талантливый кавалерийский офицер, редкой энергии, блестящей храбрости и вместе с тем отличавшийся решительностью и способностью находить выход из самых затруднительных положений, чем он нередко спасал свой отряд в очень критические минуты. Его умение добывать сведения о противнике и его движениях было изумительно. Смерть его была тяжкой потерей для всей армии, но никто не чувствовал потери этой сильнее главнокомандующего Ли, который обязан был своими лучшими планами и наибольшими успехами сведениям, доставленным Стюартом. Это выказалось вполне в очень скором времени в тех беспрестанных боях, которые разыгрались в том же 1864 году между Уайлдернессом, Ганновер-Курт-Хаузом и Питерсбергом и при которых Ли было чрезвычайно трудно получить какие-либо сведения от своей конницы. Он посылал на разведки одного кавалерийского офицера за другим и однажды в очень критическую минуту воскликнул: «О, если бы иметь генерала Стюарта хоть на час!» Затем, обращаясь к штабу, продолжал: «Я ничего не могу сделать, если не имею верных известий».

— [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/denis/05.php Денисон Д. История конницы.]

Память

Напишите отзыв о статье "Стюарт, Джеб"

Примечания

Литература

  • Денисон Джордж Тэйлор. [militera.lib.ru/h/denison/index.html История конницы] = A History of Cavalry from the earliest times with lessons for the future. — М.: АСТ, 2001. — 480 с. — (Военно-историческая библиотека). — 8000 экз. — ISBN 5-170-04683-9.
  • Robinson, Warren C. Jeb Stuart and the Confederate Defeat at Gettysburg. — University of Nebraska Press, 2007. — 217 p. — ISBN 0-8032-1101-5.


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Стюарт, Джеб

– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.