Стюарт, Луиза Мария

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луиза Мария Стюарт
англ. Louisa Maria Stuart

Портрет Луизы Марии кисти Алексиса Саймона Белла[en], 1704 год
Имя при рождении:

Луиза Мария Тереза

Дата рождения:

28 июня 1692(1692-06-28)

Место рождения:

Сен-Жермен-ан-Ле, Королевство Франция

Дата смерти:

18 апреля 1712(1712-04-18) (19 лет)

Место смерти:

Сен-Жермен-ан-Ле, Королевство Франция

Отец:

Яков II

Мать:

Мария Моденская

Луи́за Мари́я Стю́арт (англ. Louisa Maria Stuart; 28 июня 1692, Сен-Жермен-ан-Ле18 апреля 1712, там же) — младшая дочь свергнутого короля Якова II; среди якобитов признавалась королевской принцессой, хотя старшей дочерью монарха не была.

Документы Royal Stuart Society[en] называют Луизу Марию Принцессой за морем, как намёк на неофициальный титул якобитских претендентов Короля за морем[en], ни один из которых не имел законных дочерей[1].





Рождение

Луиза Мария родилась в 1692 году в Сен-Жермен-ан-Ле в семье бывшего короля Англии, Шотландии и Ирландии Якова II и его второй жены, Марии Моденской, находившихся во Франции в изгнании. Рождение брата Луизы Марии, Джеймса, сопровождалось скандалом и обвинением Якова и Марии Моденской в подмене умершего сына другим младенцем; во избежание нового скандала, Яков направил приглашение на роды не только своей дочери-королеве Марии, но и многим другим дамам-протестанткам[2]. Среди законнорожденных детей Якова, кроме Луизы Марии, зрелого возраста достигли две дочери от первого брака, Мария и Анна, и сын Джеймс от второго. Мария умерла, когда Луиза Мария была ещё ребёнком, но она имела дружеские отношения с Анной[3].

Историк-виггист[en] Маколей позже прокомментировал предосторожность Якова[4]:

Если бы некоторые из этих свидетелей имели приглашение в Сент-Джеймсский дворец на утро десятого июня 1688 года, дом Стюартов мог бы, пожалуй, и сейчас быть правящим на нашем острове. Но проще удержать корону, чем вернуть её. Могло быть правдой и то, что клеветническая басня была придумана ради привлечения внимания к Революции. Но и теперь из этого ни в коем случае не следовало полного опровержения той басни и последующей за ним Реставрации. Ни одна леди не пересекла море по зову Якова. Его королева благополучно разрешилась дочерью; но это событие не произвело никакого эффекта на общественное сознание в Англии.

Новорождённой принцессе было дано имя Луиза и Мария при крещении; имя Тереза было дано позже при конфирмации[5]. Луизой девочка была названа в честь своего крёстного короля Людовика XIV; крёстной Луизы Марии стала невестка Людовика XIV Елизавета Шарлотта Пфальцская, герцогиня Орлеанская[5].

После рождения девочки Яков II объявил, что принцесса была послана Богом своим родителям, находившихся в бедственном положении, в качестве утешения; впоследствии Луизу Марию нередко называли La Consolatrice[6].

Жизнь

Луиза Мария воспитывалась вместе со старшим братом Джеймсом во Франции. Домашним учителем принцессы был католический священник-англичанин падре Констебль, который преподавал Луизе Марии латынь, историю и религию. Гувернанткой девочки была графиня Миддлтон, жена якобитского пэра Чарльза Миддлтона[en]. Несмотря на положение её родителей, принцесса росла милой и приветливой, что отмечал живший во Франции граф Перт[en][7].

Наиболее тёплые отношения у Луизы Марии сложились именно со старшим братом, который горячо любил сестру и оберегал её. Отношения принца и принцессы аллегорически изобразил художник Алексис Саймон Белл в портрете, написанном в 1699 году: Джеймс изображён ангелом-хранителем, ведущим Луизу Марию под взорами херувимов[8].

К лету 1701 года бывший король Яков был серьёзно болен и вместе с женой стал искать помощи врачей вдали от Сен-Жермена. Однако, в июне пара вернулась домой, чтобы отметить дни рождения детей; два месяца спустя Яков перенёс инсульт и умер 16 сентября. За несколько дней до смерти его навестили Луиза Мария и Джеймс, и он сказал дочери[7]:

Адьё, моё дорогое дитя. Служи создателю твоему в дни своей юности. Прими во внимание добродетель, поскольку она является главным украшением вашего пола. Следуй советам лучшего образца, твоей матушки, что была не меньше, чем я сам омрачена клеветой. Но время — мать истины, и я надеюсь, в конце концов, её добродетели засияют также ярко, как солнце.

Вскоре после смерти Якова II, Людовик XIV провозгласил брата Луизы Марии королём Англии, Шотландии и Ирландии; кроме того, Испания, Папская область и Модена также признали его королём. Луиза Мария и Джеймс были перевезены в Пасси под защиту Антуана Номпар де Комона[fr] и его жены; вместе с принцессой отправилась в Пасси и её гувернантка леди Миддлтон[9].

В 1705 году Луиза Мария стала почётной гостьей на балу в шато Марли, будучи четвёртой по титулованию персоной после французского короля, собственной матери и брата[9]. 23 марта 1708 года после задержки, вызванной корью, молодой Джеймс попытался высадиться[en] в Шотландии, в Ферт-оф-Форт, поддерживаемый французскими кораблями. Но силы Джеймса были разбиты королевским флотом во главе с адмиралом Бингом.

Луиза Мария обожала танцы и оперу и была популярна при Французском дворе. На руку и сердце Луизы Марии претендовали двое: внук короля Людовика, Шарль, герцог Беррийский, и шведский король Карл XII. Но брак с первым был невозможен из-за неясного положения принцессы, а шведский король не принадлежал к римско-католической церкви[9].

Принцесса остро чувствовала, что якобиты в изгнании многим пожертвовали ради её семьи, и потому она оплатила обучение дочерей многих из них. В этом случае она не делала различий между католиками и протестантами, поддерживая дочерей и тех и других[10].

Смерть

В апреле 1712 года и Джеймс и Луиза Мария заболели оспой. В то время как принц пошёл на поправку, его сестра не смогла справиться с недугом: Луиза Мария умерла 18 апреля и была погребена рядом с отцом в церкви английских бенедиктинцев в Париже[10]. Смерть принцессы опечалила многих представителей знати, даже тех, кто выступал против и открыто ненавидел её отца и брата; среди скорбящих была и сама королева Анна[3]. Конечно же, больше всех горевала мать девушки, Мария Моденская, для которой принцесса была не только любимой и единственной дочерью, но и ближайшей подругой[11]. Один французский дворянин писал своему другу в Утрехт[12]:

Милорд, с этим я посылаю вам печальные и прискорбные новости о сильно оплакиваемой смерти королевской принцессы Англии, которая умерла от оспы 18 числа сего месяца в Сен-Жермене и которая была величайшим украшением этого опечаленного двора и восхищала всю Европу; ещё ни одна принцесса не была так повсеместно оплакиваемой. Её смерть заполнила Францию вздохами, стонами и слезами. Она была принцессой с величественными видом и осанкой; каждое движение её говорило о величии, каждое действие было лёгким и без всякого жеманства и подлости, и провозгласило бы её героиней, унаследовавшей от великого рода черты многих героев…

Как и многие церкви в Париже, церковь английских бенедиктинцев была осквернена и разрушена во время Французской революции. По словам Жюля Жанина, останки бывшего короля и его дочери были перезахоронены на территории военного госпиталя Валь-де-Грас[13].

В культуре

Принцесса Луиза Мария в возрасте двенадцати лет появляется в плутовском романе Элизы Хейвуд[en] The Fortunate Foundlings (1744)[14].

Портреты

Сохранилось несколько портретов принцессы. На некоторые из них Луиза Мария изображена в одиночестве: работа де Труа ок. 1705 года и Алексиса Саймона Белла 1704 года, хранящиеся в Национальной портретной галерее в Лондоне. Также в НПГ хранится портрет кисти де Ларжильера, написанный в 1695 году, на котором принцесса изображена с братом. Именно с этой картины в 1699 году Джоном Смитом была сделана меццо-тинто гравюра[15]. Другой портрет Луизы Марии с братом, изображённым в образе ангела, хранится в Королевской коллекции и также приписывается Беллу[16]. Кроме того, с портрета Луизы Марии с её спаниелем приблизительно в 1700 году Бернардом Ленсом II была сделана меццо-тинто гравюра.

Напишите отзыв о статье "Стюарт, Луиза Мария"

Примечания

  1. [www.royalstuartsociety.com/publications.html Publications of the Royal Stuart Society] (англ.). Royal Stuart Society. Проверено 6 сентября 2015.
  2. Beatty, 2003, p. 83.
  3. 1 2 Stephen, 1845, pp. 83—84.
  4. Macaulay, 1858, p. 225.
  5. 1 2 Beatty, 2003, p. 83—84.
  6. Callow, 2004, pp. 203—204.
  7. 1 2 Beatty, 2003, p. 84.
  8. Corp, 2004.
  9. 1 2 3 Beatty, 2003, pp. 84—85.
  10. 1 2 Beatty, 2003, p. 85.
  11. Stephen, 1845, p. 84.
  12. Miller, 1971, p. 138.
  13. Janin, 1844, p. 26.
  14. Eliza Fowler Haywood. [books.google.ru/books?id=AK8QnQEACAAJ&printsec=frontcover&dq=editions:ISBN142644382X&lr=&hl=ru The Fortunate Foundlings]. — T. Gardner.
  15. [www.npg.org.uk/collections/search/person.php?LinkID=mp02801 Princess Louisa Maria Theresa Stuart (1692-1712), Daughter of James II] (англ.). National Portrait Gallery, London. Проверено 11 сентября 2015.
  16. [www.royalcollection.org.uk/eGallery/object.asp?maker=BELLEAS&object=401175&row=0 Prince James Francis Edward Stuart with his sister, Princess Louisa Maria Theresa] (англ.). The Royal Collection. Проверено 11 сентября 2015.

Литература

  • Beatty, Michael A. [books.google.ru/books?id=2xNmOeE7LH8C The English Royal Family of America, from Jamestown to the American Revolution]. — McFarland, 2003. — P. 82—85. — 261 p. — ISBN 0786415584, 9780786415588.
  • Callow, John. [books.google.ru/books?id=IhtrQgAACAAJ King in Exile: James II : Warrior, King and Saint, 1689-1701]. — London: Sutton Pub., 2004. — P. 203—204. — 454 p. — ISBN 0750930829, 9780750930826.
  • Corp, Edward. [www.oxforddnb.com/index/46/101046466/ Belle, Alexis-Simon (1674–1734)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004. — ISBN 9780198614128.
  • Janin, Jules Gabriel. [books.google.ru/books?id=zn4DAAAAYAAJ The American in Paris: During the Summer]. — Burgess, Stringer & Company, 1844. — P. 26. — 177 p.
  • Macaulay, Thomas Babington. [books.google.ru/books?id=IFUBAAAAQAAJ The history of England from the accession of James II.] / ed. lady Trevelyan. — 1858. — Т. 5. — P. 225. — 833 p.
  • Miller, Olive Peggy. [books.google.ru/books?hl=ru&id=MOogAAAAMAAJ James]. — Allen and Unwin, 1971. — P. 138. — 342 p. — ISBN 0049230565, 9780049230569.
  • Stephen, Thomas. [books.google.ru/books?id=X0IRAAAAIAAJ The history of the Church of Scotland]. — London: John Lendrum, 1845. — Т. 4. — P. 83—84.

Ссылки

Предки Луизы Марии Стюарт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Генри Стюарт
лорд Дарнли
 
 
 
 
 
 
 
8. Яков I
король Англии, Шотландии и Ирландии
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Мария I
королева Шотландии
 
 
 
 
 
 
 
4. Карл I
король Англии, Шотландии и Ирландии
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Фредерик II
король Дании и Норвегии
 
 
 
 
 
 
 
9. Анна Датская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. София Мекленбург-Гюстровская
 
 
 
 
 
 
 
2. Яков II
«король за морем»
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Антуан де Бурбон
герцог де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
10. Генрих IV
король Франции
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Жанна III
королева Наварры
 
 
 
 
 
 
 
5. Генриетта Мария Французская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Франческо I
великий герцог Тосканы
 
 
 
 
 
 
 
11. Мария Медичи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. Иоанна Австрийская
 
 
 
 
 
 
 
1. Луиза Мария
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Альфонсо III
герцог Модены и Реджио
 
 
 
 
 
 
 
12. Франческо I
герцог Модены и Реджио
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Изабелла Савойская
 
 
 
 
 
 
 
6. Альфонсо IV
герцог Модены и Реджио
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Рануччо I Фарнезе
герцог Пармы и Пьяченцы
 
 
 
 
 
 
 
13. Мария Фарнезе
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Маргарита Альдобрандини
 
 
 
 
 
 
 
3. Мария Моденская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Винченцо Мартиноцци
 
 
 
 
 
 
 
14. Джироламо Мартиноцци
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Маргарита Марчолини
 
 
 
 
 
 
 
7. Лаура Мартиноцци
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
30. Пьетро Маццарини[en]
 
 
 
 
 
 
 
15. Лаура Маргарита Маццарини[en]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
31. Ортензия Буффалини
 
 
 
 
 
 

Отрывок, характеризующий Стюарт, Луиза Мария

Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.