Суам, Жозеф

Жозеф Суам
фр. Joseph Souham
генерал Суам
Дата рождения	30 мая 1760(1760-05-30)
Место рождения	Люберсак
Дата смерти	28 апреля 1837(1837-04-28) (76 лет)
Место смерти	Версаль
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Пехота
Звание	Дивизионный генерал
Командовал	9-я дивизия 7-го корпуса, 3-м армейским корпусом (1813)
Сражения/войны	Война Первой коалиции, Война Второй коалиции, Пиренейские войны, Война Шестой коалиции
Награды и премии

Жозеф Суам (фр. Joseph Souham; 1760—1837) — граф, французский дивизионный генерал, участник Наполеоновских войн.

Биография

Родился 30 мая 1760 года в Люберсаке. В военную службу вступил 17 марта 1782 года рядовым в королевский кирасирский полк.

В 1792 году Суам вступает во 2-й Коррезский добровольческий батальон революционной армии и сражается в первой коалиционной войне. В сражении при Жемаппе он командовал батальоном, затем находился в деле под Дюнкерком. 30 июля 1793 года был произведён в бригадные генералы, а уже 30 августа становится дивизионным генералом в армии Журдана.

В сентябре того же года, в намерении разделить силы союзников, расположенных на реке Самбре, Суам предпринял диверсию во Фландрию, овладел Мененом и Маршиенном и одержал успех в своем предприятии, хотя и понёс значительный урон во время отступления.

В 1794 году он служил на том же театре войны под начальством Пишегрю; предводительствовал разными дивизиями и в конце апреля, приступом овладев укреплёнными высотами при Костеле, опрокинул неприятеля с потерей нескольких орудий и множеством пленных в Турне. 29 апреля он нанёс поражение австрийцам около Куртре. В сражении при Туркуэне, 18 мая, Суам и Моро, в отсутствие Пишегрю, управляли армией; в июне он прикрывал осаду Ипра, покорил Герцогенбуш, а в ноябре Нимвеген и спас голландский гарнизон от опасности потонуть во время наводнения, причём сделал это под выстрелами английских батарей.

В 1795 году он принял участие в завоевании Голландии. В 1796 году находился в Германии в армии Журдана, который, однако, упрекал его за недостаток энергии в сражении при Штокахе и, вследствие этого, поражении французов.

В 1800 году Суам командовал дивизией в Рейнской армии генерала Моро, и, состоя на левом крыле под начальством Сен-Сира, имел в мае и июне несколько упорных дел в окрестностях Ульма. В день Гогенлинденской победы, он действовал на левом берегу Дуная против генерала Кленау и занял Регенсбург. По тесной его дружбе с Моро и Пишегрю и ревностной их защите против обвинений Бонапарта, Суам обратил на себя гнев Первого консула, был на несколько месяцев заключён в тюрьму и потом отставлен от службы.

В 1807 году его снова определили начальником 9-й дивизии в 7-м корпусе Сен-Сира в Каталонии. Суам прикрывал в 1808 году осаду Розаса и 24 ноября разбил испанского генерала Альвареса на реке Флувии. Столь же отличны были действия его в сражении на Ллобрегате (21 декабря) и в победе, одержанной над генералом Редингом при Вальсе (25 февраля 1809), где Суам удержал натиск превосходящих неприятельских сил, и, получив в подкрепление дивизию Пино, отбросил испанцев к Таррагоне, отбив у них всю артиллерию, обозы и несколько тысяч пленных.

Осенью того же года, прикрывая осаду Жиронны, он удачно отбивал все попытки генерала Блека освободить эту крепость, но едва успел спастись от плена, когда генерал О’Доннелл, внезапной вылазкой, пробился с частью гарнизона сквозь осаждавший французский корпус.

По взятии Жиронны, он был послан с дивизией в Верхнюю Каталонию: там, в продолжение 1810 года, окруженный герильясами и беспрерывно тревожимый ими и генералом О’Доннеллом, Суам и его войска оказали мужество и деятельность, особенно в сражении при Вихе, в котором 4000 французов несколько часов защищались против 10 000 испанцев и принудили их отступить.

Тяжёлая рана, полученная в этой битве, заставила Суама удалиться во Францию, но в 1812 году он вернулся в Испанию, где командовал дивизией Северной армии генерала Дорсенна. Отряжённый на подкрепление португальской армии, разбитой при Саламанке, Суам присоединился к ней в сентябре близ Бривиеско, принял, как старший, главное начальство от генерала Клозеля и в октябре двинулся на освобождение Бургоса, осаждённого Веллингтоном. Но это предприятие не удалось, и Суам отступил, преследуемый союзниками.

В ноябре Португальская, Северная и Центральная французские армии соединились под начальством маршала Сульта и снова оттеснили англо-испанцев до Португалии. В это время Суам оставил армию из-за ссоры с королём Жозефом.

Весной 1813 года Суам сформировал в Майнце новую дивизию и поступил с ней в 3-й корпус маршала Нея. В сражении под Люценом Суам первый выдержал натиск союзных войск на селения Гросс-Гершен и Кляйн-Гершен и Рану, причём лишился почти половины своей дивизии. Наполеон, отдавая полную справедливость храброму генералу, пожаловал его кавалером ордена Почётного легиона, но и тут не согласился на просьбу благородного Суама — освободить из замка Гама друга его, генерала Дюпона, арестованного за капитуляцию при Байлене. При Бауцене Суам действовал на левом крыле французов против Блюхера и Барклая-де-Толли, и после Пойшвицкого перемирия и назначения Нея главнокомандующим армией вместо маршала Удино, принял командование 3-м корпусом. После неудачного сражения при Кацбахе Суам прикрывал, вместе с конницей Себастьяни, отступление Макдональда.

В сражении под Лейпцигом Суам, с двумя дивизиями корпуса Нея, расположенного против австрийской Силезской армии, был послан на подкрепление Наполеона в Вахау. Не успев дойти до этого селения, он получил приказ вернуться, чтобы помогать Мармону у Мекерна, но он прибыл туда уже после того, как французы были разбиты. В октябре Суам сражался на реке Парте, защищал деревню Шёнфельд и опять получил рану.

В кампанию 1814 года он состоял в корпусе Мармона, командуя дивизией, составленной из подвижной национальной гвардии; он участвовал в битве при Фер-Шампенуазе и при отражении штурма союзниками Монмартрских высот, и после капитуляции Парижа, отступил, вместе с корпусом, в Эссон, где присутствовал при переговорах Мармона с князем Шварценбергом, имевших целью отделить 6-й корпус от армии Наполеона в Фонтенбло и расположить его позади союзных войск. Когда же Мармон, Ней и Макдональд отправились в Париж, чтобы склонить союзных монархов к признанию преемником престола сына Наполеона, и получено было в Эссоне от императора повеление идти в Фонтнебло, то Суам, опасаясь открытия тайны условия с Шварценбергом, выступил немедленно в Версаль, не известив войска о настоящей цели похода.

Это движение корпуса Мармона полностью изменило положение дел. Союзные монархи потребовали тотчас безусловного отречения Наполеона от престола. Когда войска в Версале узнали подробности дела, они взбунтовались, и Суам вынужден был скрыться.

От Людовика XVIII он получил начальство над 20-м военным округом, оставался в бездействии во время стодневного правления Наполеона, был в 1816 году назначен генерал-инспектором всей пехоты, в 1818 году — военным губернатором 3-го военного округа, а 1 мая 1821 году был пожалован званием кавалера Большого креста ордена Почётного легиона.

По восшествии на престол Луи-Филиппа Суам был уволен от действительной службы и удалился в свои поместья.

Скончался Суам 28 апреля 1837 года в Версале. Впоследствии его имя было выбито на Триумфальной арке в Париже.

Источники

• Военный энциклопедический лексикон. 2-е изд. — Т. XII. — СПб., 1857.
• Энциклопедия военных и морских наук. — Т. VII. — СПб., 1895.

Отрывок, характеризующий Суам, Жозеф

Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…