Брамантино
| Брамантино | |
| Имя при рождении: |
Bartolommeo Suardi |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Влияние: | |
 Работы на Викискладе | |
Брамантино, наст. имя Бартоломео Суарди (Bartolommeo Suardi) (Милан, 1465—1530) — итальянский художник и архитектор.
Биография и творчество
Бартоломео Суарди родился в 1465 году в Милане.
В своём родном городе, где «царил» Леонардо, Брамантино создал яркий, острый стиль, хотя и страдавший иногда недостатками в передаче перспективы и неточностью изображения архитектурных элементов.
Брамантино сформировался под влиянием Бутиноне и графического стиля Падуи и Феррары. Впоследствии он многому научился у Браманте, у которого долгое время состоял помощником (чем и объясняется его прозвище Брамантино — букв. «Маленький Браманте»[1]) и у которого перенял любовь к монументальным формам и драматизму. Некоторые искусствоведы полагают, что Браманте поручал Брамантино, как живописцу, осуществление своих замыслов[1].
В зрелый период своего творчества, когда были выполнены шпалеры для созданного им мавзолея Тривульцио, художник придерживался строгой композиционной уравновешенности.
Переехав в Рим в 1508 году, где он расписывал лоджии в Ватикане, Брамантино начал работать в новой манере, близкой к маньеристскому стилю.
Брамантино умер в 1530 году.
Напишите отзыв о статье "Брамантино"
Примечания
- ↑ 1 2 Брамантино // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи о деятеле искусства. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 13 мая 2011 года. |
Отрывок, характеризующий Брамантино
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
