Субординационизм

Субординациони́зм (от лат. sub — под, ordinatio — упорядочение) — учение о неравнозначности и соподчинённости ипостасей Троицы в ранней христианской теологии (II—III века), согласно которому Сын-Логос и Дух Святой происходят от Бога-Отца и подчинены Ему.

В ранних формах субординационизма утверждалось, что Сын и Дух Святой являются творениями Бога-Отца. Ранними представителями этого течения являются Иустин Философ и его ученик Татиан: согласно их учению, Сын-Логос не существовал предвечно, а был порождён или рождён Богом-Отцом. Порождение Логоса Богом-Отцом связывалось у них с сотворением мира: Бог-Отец, порождая Сына, сотворяет через Него всё сущее.

По Иустину Философу ипостаси Троицы находятся в состоянии иерархического подчинения Мы чтим Творца вселенной, сущего Бога; знаем Сына Его и имеем Его на втором месте, и Духа пророческого имеем на третьем месте. Элементы этого учения восходят к апостолу Павлу (1Кор. 11:3):

Христу глава — Бог

В дальнейшем крупнейшими представителями субординационизма в Римской Империи были Тертуллиан на западе и Ориген на востоке, последним крупнейшим течением в христианстве, включавшим элементы субординационизма, было арианство, борьба с которым и стала одним из главных поводов утверждения догмата Троицы, а вместе с ним — и догмата о полноте божественности во Христе как Боге и Сыне Божьем.

Богословское представление о едином в трёх лицах Боге (Боге-Отце, Боге-Сыне и Духе Святом) было, в противовес субординационизму, закреплено как догмат на Никейском (325) и Константинопольском (381) Вселенских соборах.

Отрывок, характеризующий Субординационизм

По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке: