Субх

Субх умм Валад
Рождение:	930-е
Смерть:	999(0999)
Супруг:	ал-Хакам II

Субх умм Валад (930-е годы — 999) — супруга правителя Кордовского халифата ал-Хакама II, мать халифа Хишама II, одна из наиболее влиятельных женщин в истории раннесредневековой Испании.

Биография

Супруга ал-Хакама II

Субх была родом из народа басков. Её настоящим именем было имя Аврора («утренняя заря»), которое на арабский язык было дословно переведено как Субх.

В юности она попала в плен и как рабыня была продана в гарем ал-Хакама II, который к моменту своего вступления на престол в 961 году ещё не имел сыновей. Красавица Субх вскоре стала любимой женой халифа. Её влияние на него ещё больше возросло, когда в 962 году она родила ему первенца — Абд ар-Рахмана, а в 965 году второго сына, Хишама. Ал-Хакам II, которому к этому времени было уже около 50 лет, дарил своей жене богатые подарки (в том числе и сохранившийся до наших дней так называемый «Ларец из Саморы»), поместья и выполнял все её просьбы. Являясь весьма либеральным для того времени мусульманским правителем, ал-Хакам II даже позволял Субх покидать территорию дворца и гулять по Кордове, однако при этом она должна была одеваться в мужское платье и пользоваться данным ей халифом специально для подобных случаев именем Кафар (Chafar).

В 967 году при дворе халифа появился молодой и энергичный Мухаммад ибн Абу Амир (впоследствии больше известный как аль-Мансур), занявший должность управляющего имениями старшего сына халифа, Абд ар-Рахмана. Он вскоре стал оказывать на Субх значительное влияние. Предполагается даже, что они были любовниками. Субх стала покровительствовать аль-Мансуру, добиваясь от халифа назначения Мухаммада на всё более и более ответственные должности: аль-Мансур стал управляющим и её поместьями, затем начальником монетного двора, а после смерти в 970 году Абд ар-Рахмана — управляющим имениями нового наследника престола, Хишама.

Мать халифа

Начало правления Хишама II

1 октября 976 года умер халиф ал-Хакам II. В последовавшем за этим противостоянии сторонников и противников возведения на престол Хишама II, Субх находилась в лагере сторонников своего сына, однако о её действиях в этих событиях ничего не известно.

2 октября состоялось торжественное возведение нового халифа на престол Кордовского халифата. В стране, в связи с малолетством Хишама, сложилась ситуация, когда реальная власть оказалась поделена между двумя наиболее видными чиновниками страны, хаджибом Джафаром аль-Мусхафи и аль-Мансуром. Субх, как мать халифа, имела статус верховной правительницы, без одобрения которой не принималось ни одно из решений по управлению государством. Только получив формальное согласие Субх, аль-Мансур смог сначала избавиться от аль-Мусхафи, а затем от излишнего влияния на халифа слуг-сакалиба и евнухов.

Изоляция Хишама II

В результате укрепления власти аль-Мансура в конце 978 или начале 979 года произошло объединение его врагов, которые приняли решение убить Хишама II и возвести на престол своего ставленника. Убийство вызвался осуществить один из бывших командиров сакалиба Джаузар, но совершённое им во время аудиенции нападение на халифа не удалось. Заговор был раскрыт.

Под предлогом возможности повторного нападения, аль-Мансур с полного согласия Субх начал постепенную изоляцию халифа в его дворце ас-Захра. Так как в 980 году Хишам должен был достигнуть своего совершеннолетия, аль-Мансур и Субх, не желавшие терять власть над страной, стали внушать Хишаму, что главное предназначение халифа — показывать своим подданным пример истинно благочестивой жизни, а управление государством должно быть возложено на его преданных слуг. Такие слова оказали на поддающегося влиянию Хишама II огромное воздействие. В результате халиф, став совершеннолетним, не предпринял никаких попыток получить в свои руки реальную власть в стране, полностью посвятив себя молитвам и изучению Корана. Перевод органов государственного управления в построенный за пределами столицы дворец Медина ас-Захара в 981 году ещё больше усилил отрешённость Хишама II от власти.

Заговор Субх

О жизни Субх в 980—990-е годы известно не очень много. Первое время она разделяла с аль-Мансуром реальное управление государством, однако по мере укрепления единоличной власти аль-Мансура Субх оказалась отстранена даже от формального одобрения принимаемых им решений. Такое положение перестало её устраивать и в 997 году она организовала заговор против аль-Мансура.

С помощью приближённых к ней евнухов и государственной казны, находящейся во дворце халифа, она распространила по Кордове слухи о серьёзных разногласиях между Хишамом II и аль-Мансуром и о намерении её сына взять на себя управление страной. Жители Кордовы находились на грани мятежа против аль-Мансура, когда тот потребовал передать ему государственную казну, но получил от Субх отказ. К тому же о поддержке халифа и о намерении явиться с войсками в столицу объявил наместник северо-африканских владений Кордовского халифата Зири ибн Атийя.

В этот момент проявился политический талант аль-Мансура, которому удалось добиться аудиенции у халифа и убедить его в своей верности. В конфликте между матерью и аль-Мансуром Хишам II встал на сторону последнего: он торжественно поручил ему управление государством и публично проявил к нему знаки уважения. Видя, что ей не удалось добиться от сына поддержки против аль-Мансура, Субх удалилась в одно из своих поместий, где умерла в 999 году.

Литература

• Мюллер А. История ислама: От мусульманской Персии до падения мусульманской Испании. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2004. — С. 705—736. — 894 с. — ISBN 5-17-022031-6.

Ссылки

• [www.covadonga.narod.ru/Almanzor-2.html Альманзор (939—1002)]. [www.webcitation.org/65QCEBNF6 Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].
• [www.andalucia.cc/viva/mujer/vidas/subh.html Subh] (исп.). Проверено 16 января 2009. [www.webcitation.org/66OwMmCjL Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
• [www.discoverislamicart.org/database_item.php?id=object;ISL;es;Mus01;14;es Bote de Zamora] (исп.). Проверено 16 января 2009. [www.webcitation.org/66OwNFgAz Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Субх

– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.