Судебная реформа Александра II

Судебная реформа Александра II — комплексная реформа судоустройства и судопроизводства, разработанная в 1861—1863 годах, утвержденная в 1864 году и проведенная в 1866—1899 годах. Реформа предусматривала полное изменение судоустройства, с созданием двух ветвей судов — мировых и общих судебных установлений, каждая из которых имела по две инстанции (мировые судьи и мировые съезды; окружные суды и судебные палаты) и Кассационных департаментов Сената как общей третьей инстанции. Реформа существенно изменила принципы и процедуры судопроизводства: суд стал гласным, открытым и устным, с состязательным процессом, при котором стороны получили равные права на предоставление и опровержение доказательств; в уголовный процесс было введено судебное следствие, на котором проверялись данные предварительного следствия. Был создан институт присяжных, созывавшихся для суда над обвиняемыми в тяжких уголовных преступлениях. Рассмотрение дела в судах было ограничено двумя инстанциями (первой и апелляционной), для суда присяжных — одной инстанцией, и для всех дел — одной кассационной инстанцией. Судебная власть была полностью отделена от административной; судебное следствие было отделено от полицейского и стало процессуально независимым. Судьи общих судов стали несменяемыми, а мировые судьи — выборными на срок. Кроме непосредственно суда были реформированы судебное следствие, прокуратура, нотариат, создано сословие присяжных поверенных (адвокатура). Реформа сопровождалась заменой персонала судебных учреждений, приведшей к существенному повышению квалификации судебных чинов и искоренению коррупции. Основополагающими документами реформы были Судебные уставы 1864 года (Учреждение судебных мест, Устав уголовного судопроизводства, Устав гражданского судопроизводства, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями).

Дореформенные судебные учреждения

Дореформенное судоустройство

Существовавшая к началу царствования Александра II в России судебная система в основных чертах была определена «Учреждением о губерниях» 1775 года. Судебная система состояла из трех уровней: уездного, губернского, и общегосударственного. Система отражала общие черты законодательства эпохи Екатерины II — широкую выборность, коллегиальность, сочетание раздельных сословных учреждений на нижнем уровне, смешанных коллегий с представительством разных сословий на среднем уровне и правительственных учреждений на верхнем.

На уездном уровне мелкие судебные дела государственных крестьян разбирались выборными сельскими расправами, имевшимися в каждом сельском обществе, и волостными расправами. Дела купцов и мещан разбирались не отдельными судами, а соответствующими органами сословного самоуправления — магистратами и ратушами, состоявшими из выборных бургомистров и ратманов. Уголовные дела средней тяжести (с исправительными наказаниями, то есть наказаниями ниже каторги и ссылки в Сибирь), гражданские тяжбы ниже 600 рублей, а также все дела лиц, не принадлежавших к числу государственных крестьян, мещан и купцов, разбирали выборные уездные суды, состоявшие из председателя, двух членов от дворянства и двух членов от сельского сословия. Вместе с уездными судами в столицах действовали надворные суды с судьями по назначению от правительства, разбиравшие иски разночинцев и иногородних. При магистратах состояли выборные торговые словесные суды, решавшие мелкие коммерческие споры.

В губерниях действовали Гражданские и Уголовные палаты, смешанные судебные учреждения, состоявшие каждая из выборного от дворянства председателя, назначенного от правительства товарища председателя и четырех выборных членов (двух от дворянства и двух от городского общества губернского города); в некоторых палатах были и добавочные асессоры от правительства. Палаты были как судами второй инстанции, стоящими над уездным уровнем судопроизводства, так и судами первой инстанции для крупных гражданских исков, тяжелых преступлений и различных особых групп сторон в гражданских спорах и обвиняемых. Семейные дела и дела о преступлениях, совершенных несовершеннолетними, разбирали совестные суды. В крупных торговых городах действовали выборные от купечества коммерческие суды, разбиравшие тяжбы по торговым оборотам.

Правительствующий Сенат, учреждение с пожизненно назначаемыми правительством сенаторами, представлял собой верхний, общегосударственный уровень судебной системы. Гражданские и уголовные дела рассматривались различными департаментами; четыре департамента располагались в Санкт-Петербурге, два в Москве и два в Варшаве. Департаменты были преимущественно судами второй и третьей инстанции, рассматривая основную массу дел в ревизионном (то есть без жалоб сторон) порядке, однако же для крупнейших дел они могли быть даже первой инстанцией. Решение дела в департаменте Сената требовало консенсуса. При разногласии сенаторов дело передавалось в одно из Общих собраний Сената, при отсутствии в нем большинства в две трети — на консультацию в Министерство Юстиции и обратно в Общее собрание, при повторном отсутствии решения — в один из Департаментов Государственного Совета, при разногласии в Департаменте — в Общее собрание Государственного Совета, мнение которого, с свою очередь, представлялось на утверждение императору.

Судебная власть принадлежала не только судам, но и, для определенных категорий судебных дел, административным учреждениям. Дела о мелких проступках разрешала непосредственно полиция (полицейское учреждение уездного уровня даже именовалось Земским судом); межевые споры разрешались обособленными судебными учреждениями; некоторые категории дел разрешались губернскими правлениями.

Недостатки дореформенной судебной системы

Крупным недостатком судебной процедуры была её продолжительность и многоступенчатость. Судебные процессы могли затягиваться до бесконечности: дело проходило через множество стоящих друг над другом инстанций, любая из которых любое число раз могла отменить решение нижестоящего суда и вернуть дело для повторного рассмотрения. Часть дел подлежала ревизии в вышестоящем суде в обязательном порядке, часть дел подавалась на пересмотр по требованию губернаторов и прокуроров; единая кассационная инстанция, решения которой не подлежат отмене ни в каком случае, отсутствовала (точнее, ей являлся только император). Судебная власть не была четко отделена от административной; хотя губернаторы обладали непосредственно судебными правами (за исключением небольшой категории дел), они могли отменять решения всех губернских и уездных судебных инстанций. Право подсудимых подавать частные жалобы на судебные решения было, при этом, весьма ограниченным. Рассмотрение дел на уровне Сената и Государственного Совета могло проходить через шесть последовательных инстанций, что занимало долгие годы. Гражданские процессы затягивались из-за имеющейся у сторон возможности многократно вводить в дело новые доказательства. Считается, что непосредственным поводом к реформам послужило поступление на утверждение Александра II нескольких крупных дел, рассмотрение которых в судах разных уровней заняло более 20 лет.

Не отличалась судебная процедура и однообразием. Для запутанной правовой системы было характерным наслоение многочисленных исключений из общей процедуры для различных видов дел, сословий, групп сторон и обвиняемых. Исключения касались не только непосредственно подсудности, но и судебной процедуры, и характера уголовных наказаний. Раздельные судебные процедуры предусматривались лиц на государственной службе, дворян, лиц неподатных сословий, лиц податных сословий. Для судебного процесса закон предполагал 4 основных процедуры прохождения дела через суды и 16 особенных.

Закон чрезвычайно ограничивал свободу действий судей, требуя формального отношения к статусу представляемых доказательств, вместо стремления к установлению истины или сравнения позиций сторон. Большое место в судопроизводстве занимали письменные действия, в то время как устное рассмотрение дела играло ограниченную роль, а устное и состязательное — было почти что невозможным. В большинстве случаев судьи вообще не видели подсудимых, а решали дело по документам, составленным судебной канцелярией. Поскольку закон признавал совершенными доказательствами только синхронные показания двух свидетелей, уголовный суд часто не подвергал наказанию таких подсудимых, вина которых была для судей очевидной, приговаривая их к оставлению в подозрении.

Личный состав судебных учреждений также вызывал нарекания. Непрофессиональные выборные судьи были зависимы от губернского начальства, привыкшего считать их своими подчиненными. Выборные члены судов не имели элементарных юридических познаний, а члены от сельского сословия часто были и просто неграмотными. Это ставило их в полную зависимость от судебных чиновников, которые не только готовили дело к рассмотрению, но и традиционно представляли судьям готовые проекты решений. Считалось, что в суде правят не судьи, а секретари, сословные же заседатели подписывают решения, не читая их. Жалованье у судей, по сравнению с чиновниками равного ранга на административных должностях, было невысоким, а у судейских чиновников — просто ничтожным (канцеляристы получали от 35 до 90 рублей в год). Как и следовало ожидать, это приводило к широкому распространению в судебной среде коррупции.

Рассмотрение дел в судах было негласным и, по преимуществу, письменным. Состязательное судоговорение отсутствовало. Судебные решения подготавливались на основании изложения дел судебными канцеляриями, которые, в свою очередь, составляли их по материалам различных процессуальных действий (допросов, объяснений сторон, представления документов, экспертиз, актов и т. п.), производимым раздельно и не составлявшим единый судебный процесс. Основная часть следственных действий по уголовным делам производилась полицией (имевшей наихудшую репутацию) и в судебном процессе не проверялась. Право сторон и подсудимых на защиту, прежде всего на ознакомление и оспаривание выдвигаемых против них доказательств, было ограниченным. Адвокатура, как сословие с определенными квалификационными и этическим требованиями к его членам, отсутствовала.

Критика старого суда и требования реформы

Сложная, многоступенчатая судебная система обладала многочисленными недостатками, к началу царствования Александра II в полной мере осознанными на всех уровнях российского общества, в том числе и бюрократией. Устарелые судебные порядки со всех сторон подвергались критике, раздражали общество и власть, не имели защитников. Судебная реформа признавалась необходимой и Министерством юстиции, и большинством членов Государственного Совета, и многими крупными государственными деятелями, имевшими личное влияние на Александра II. По мере смягчения цензуры в печати судебная система стала подвергаться и нападкам в прессе. Общественное же мнение о судебном строе уже много лет было устойчиво негативным.

Кроме того, весь комплекс проводившихся и проектируемых в тот период реформ способствовал развитию стремления к преобразованию судебной системы. Освобождение крепостных крестьян вывело значительную часть населения из-под неформального («домашнего») суда помещиков. Хотя, в теории, помещики располагали правом суда над крестьянами только при мелких проступках, на деле крепостные оказывались в государственном суде в редких случаях. Теперь же дела массы освобожденных подданных должен был разбирать общий суд. Освобождение крестьян дало возможность задуматься о введении суда присяжных — при крепостном праве всякая коллегия, сформированная из лично свободных людей, оказалась бы непредставительной по отношению к населению в целом. Появление в губерниях земского самоуправления существенно облегчило возможную организацию выборов внесословных судей — теперь их можно было выбирать в объединяющих сословия земских собраниях. Идея гласности суда поддерживалась быстрым развитием эффективного инструмента этой гласности — независимой прессы.

Дополнительным фактором были и определенные успехи образовательной системы. Количество профессиональных юристов с высшим образованием постепенно увеличилось, и к началу 1860-х годов уже стало возможным заполнять ими вакансии в губернских судебных палатах. Постепенно увеличивалось и количество лиц с непрофильным высшим и средним образованием. Это обстоятельство давало возможность ввести специальные и общие образовательные цензы для судебных должностей разных уровней и сформировать профессиональную адвокатуру. Условием привлечения этих образованных людей к службе в судах было радикальное улучшение репутации судебного ведомства, полностью подорванной взяточничеством и волокитой.

Подготовка и проведение судебной реформы

Деятельность графа Д. Н. Блудова

Крупный сановник граф Д. Н. Блудов выступал с инициативами, связанными с улучшениями судебной системы, еще с середины 1840-х годов. В 1844 году он подал Николаю I подробную записку, предлагающую значительные изменения судебных порядков. Николай I, хотя и многократно выражавший недовольство работой судов, не был расположен к проведению реформ. Законодательные работы графа Блудова в его царствование шли вяло и были безрезультатны. После воцарения Александра II, в 1858 году, Блудов, на тот момент главноуправляющий II отделением Собственной Е. И.В. канцелярии, подал свою записку повторно и встретил со стороны императора поддержку. II отделению было поручено разработать и внести в Государственный Совет предложения по усовершенствованию судебной системы. В 1857—1860 годах на рассмотрение в Государственный Совет было внесено 14 законопроектов, посвященных судоустройству, организации адвокатуры, усовершенствованию уголовного и гражданского процесса; многие из них были развитием идей 10-20 летней давности.

Предложения графа Блудова оказались промежуточной стадией между старым законодательством и принятыми в 1864 году новыми Судебными уставами. С одной стороны, предложения предусматривали гласный и частично устный характер судопроизводства, широкое право на юридическую защиту, создание профессиональной адвокатуры. Но сам судебный процесс при этом не предусматривал состязательного судоговорения — стороны могли лишь однократно заявить о своем несогласии с докладом, рассматриваемым судом; проверки предварительного следствия в уголовном суде не предусматривалось. Существующее судоустройство в основных чертах сохранялось; предлагалось по-прежнему выбирать большую часть судей губернского и уездного уровня по дворянству, но с введением образовательного или профессионального ценза. Сословный суд магистратов и ратуш упразднялся. Суд присяжных не предусматривался. Земский суд (полицейское учреждение), разбиравший мелкие проступки, предлагалось заменить независимым, выборным от населения мировым судом. При формально гласном судопроизводстве от сторон по-прежнему требовалось представлять все объяснения в письменном виде, сохранялась пронизанная недоверием к судьям формальная градация доказательств. Существенным недостатком предложений Блудова была их фрагментарность и отсутствие комплексности. Это объяснялось историей законопроектов: первоначально граф Блудов полагал, что достаточно улучшить законодательство некоторыми частными поправками; по ходу работы он все более убеждался в необходимости полной замены судебной процедуры и принципов судопроизводства. Однако же, законодательные работы, начатые как набор несвязных законов, так и не стали единым целым. К моменту внесения законопроектов в Госсовет Блудов был уже стар (он родился в 1785 году) и не имел уверенности, что сможет довести свои работы до конца. К началу 1861 года планы судебной реформы в том виде, в каком они сформировались под руководством Д. Н. Блудова, не пользовались широкой поддержкой в Государственном Совете, министр юстиции граф В. Н. Панин был противником всяких перемен; будущее законопроектов представлялось неопределенным.

Одну из реформ, проектированных Блудовым, удалось провести в жизнь. В июле 1860 года следствие было изъято из ведения полиции и был создан особый институт судебных следователей, подчинявшихся палатам уголовного суда.

Предварительные работы Государственной канцелярии

Основные разработчики судебной реформы Бутков, Владимир Петрович Ровинский, Дмитрий Александрович Зарудный, Сергей Иванович Буцковский, Николай Андреевич Стояновский, Николай Иванович Плавский, Александр Михайлович Ковалевский, Михаил Евграфович Есипович, Яков Григорьевич Даневский, Пий Никодимович Перетц, Егор Абрамович Книрим, Александр Александрович

Рассмотрение законопроектов в Государственном совете (в Соединенных департаментах законов и гражданском) привел к неожиданному результату: Государственный Совет предположил, что рассматривать законопроекты далее и действовать путём внесения в них изменений и поправок нецелесообразно, а вместо этого следует создать единую концепцию предполагаемой судебной реформы, обсудить и утвердить её, после чего разработать Судебные уставы заново. В октябре 1861 года Александр II запросил у Госсовета отчет о ходе судебной реформы; обширная записка с изложением мнения Департаментов, составленная и.д. статс-секретаря С. И. Зарудным, была вскоре доложена императору государственным секретарем В. П. Бутковым. Александр II полностью согласился с мнением Государственного Совета, и 23 октября 1861 Высочайшим повелением Соединенным департаментам было предписано составить «общую записку обо всем, что может быть признано относящимся к главным, основным началам предположений для устройства судебной части в Империи», с непосредственным поручением этой работы чинам Государственной канцелярии. Это был переломный момент в истории судебной реформы — проекты Блудова были, по существу, отброшены, а дело было передано в руки реформаторски настроенной группы государственной деятелей.

Государственная канцелярия сформировала группу, ответственную за составление концепции, включив в неё и.д. статс-секретарей С. И. Зарудного и Н. И. Стояновского, помощников статс-секретарей П. Н. Даневского и Д. П. Шубина, обер-прокурора Сената Н. А. Буцковского, помощника обер-прокурора Сената К. П. Победоносцева, московского губернского прокурора Д. А. Ровинского, чиновников Государственной канцелярии А. П. Вилинбахова и А. М. Плавского. Блудов продолжал формально считаться руководителем работ, но на деле он утратил всякое влияние. Выбор сотрудников оказался удачным. Привлеченные к работе чиновники были относительно молодыми, энергичными, хорошо образованными людьми, заинтересованными в порученном деле и имевшими реформаторский настрой. Лидером, «душой дела», стал С. И. Зарудный, которого участники событий признавали лицом, внесшим наибольший вклад в создание новых Судебных уставов. Зарудный, знавший четыре иностранных языка, был хорошим знатоком современного европейского законодательства.

Государственная канцелярия работала быстро, и за январь-март 1862 года были составлены Соображения, обширный предварительный проект судебной реформы, заключающий в себе вопросы судоустройства, гражданского и уголовного судопроизводства. 9 апреля 1862 года Александр II повелел передать Соображения на рассмотрение в Соединенные департаменты законов и гражданский Государственного Совета. Соединенные департаменты, посвятив делу 16 заседаний, вынесли огромное по объему решение (журнал решения состоит из 370 страниц), представлявшее, в целом, одобрение и дальнейшую проработку предлагаемой реформы. Консервативные члены Госсовета, выступавшие с многочисленными возражениями (граф В. Н. Панин, А. С. Норов, принц Петр Ольденбургский), неизменно оказывались в меньшинстве. Постановление Соединенных департаментов было затем в 3 заседаниях рассмотрено Общим собранием Государственного Совета и представлены Александру II. 4 сентября 1862 года император приказал приступить к разработке новых Судебных уставов, установив срок окончания работы 15 января 1863 года; 29 сентября император утвердил «Основные положения преобразования судебной части в России» (сокращенное изложение проекта) и предписал опубликовать этот документ. В октябре 1862 года министром юстиции был назначен активный сторонник судебной реформы Д. Н. Замятнин, усилиями которого была начата некоторая гуманизация материального права: в апреле 1863 года были отменены наиболее жестокие виды телесных наказаний.

Разработка и принятие новых Судебных уставов

Государственный Совет образовал для разработки новых Судебных уставов комиссию, которая включала в себя всех лиц, ранее работавших над законопроектами. Председательствовал в комиссии государственный секретарь В. П. Бутков, а в его отсутствие — А. М. Плавский. Комиссия разделялась на три отделения, отделение судоустройства возглавлял А. М. Плавский, отделение уголовного судопроизводства — Н. А. Буцковский, отделение гражданского судопроизводства — С. И. Зарудный. Всего в комиссию входило 34 лица. Разработкой законодательства о судопроизводстве в мировых судах занималось II Отделение Собственной Е. И.В. канцелярии.

В декабре 1864 года комиссия закончила работы и внесла законопроекты в Соединенные департаменты. Новые Судебные уставы состояли из четырех основных законов: Учреждения судебных мест, Устава уголовного судопроизводства, Устава гражданского судопроизводства, Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, и сопровождались рядом технических норм, определяющих штаты судебных учреждений и переходные положения в процессе их введения. В марте-июле 1864 года законопроекты были рассмотрены Соединенными департаментами, утвердившими их практически без разногласий, а в сентябре-октябре — Общим собранием Государственного Совета. 20 ноября 1864 года Александр II утвердил новые Судебные уставы. В императорском указе Сенату объявлялось: «Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию Нашему утвердить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных Наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе Нашем то уважение к закону, без которого невозможно общественное благосостояние».

Введение Судебных уставов

При принятии Судебных уставов Государственный Совет высказался за распространение их на всю империю в течение 4 лет. В действительности же процесс затянулся более чем на 25 лет, причем при введении Уставов во многих местностях были допущены существенные отклонения от их первоначальных идей.

Первые новые суды были открыты в 1866 году в Санкт-Петербургской, Новгородской, Псковской, Московской, Владимирской, Калужской, Рязанской, Тверской, Тульской и Ярославской губерниях. Открытие первых судов в столицах в апреле 1866 года сопровождалось торжественной церемонией с участием министра юстиции Д. Н. Замятнина, многочисленных почетных гостей и иностранных дипломатов. В 1868 году новая судебная система была распространена в полном объеме на Харьковскую, Курскую, Орловскую и Воронежскую губернии, на Закавказский край (Ставропольская, Тифлисская, Бакинская, Кутаисская, Эриванская, Елисаветпольская губернии), а в 1869 — на Бессарабскую, Екатеринославскую, Нижегородскую, Полтавскую, Таврическую и Херсонскую губернии В 1870—1871 годах новые суды в полном объеме были введены в Казанской, Симбирской, Самарской, Саратовской, Пензенской, Тамбовской, Смоленской и Костромской губерниях, в Области Войска Донского. В 1871 году судебные учреждения были введены в Пермской губернии и в части Вологодской губернии. В 1873 году новые судебные учреждения были введены в Черниговской и Вятской губерниях, а в 1876 году — во всех 10 Привисленских губерниях (Царство Польское). В 1878 году новые судебные учреждения предполагалось ввести в 9 губерниях Западного края, но процесс был остановлен из-за Русско-турецкой войны; в 1880 году реформа была проведена только в Киевской, Подольской и Волынской губерниях. В 1879 году новые Судебные уставы, также с исключениями, были распространены на Батумскую и Карсскую области. Таким образом, за первые 14 лет новые Судебные Уставы были распространены, частично или полностью, на 54 губернии и области.

В 1883 году новые судебные учреждения были введены в Северо-Западном крае (Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской, Могилевской и Витебской губерниях), после чего процесс введения нового суда был приостановлен, и возобновился лишь через 7 лет. В 1890 году новые судебные учреждения, с существенными изменениями, были введены в Прибалтийских губерниях (Лифляндская, Курляндская и Эстляндская губернии). В 1894 году Судебные уставы в полном объеме были введены в Олонецкой, Оренбургской, Уфимской и Астраханской губерниях. Таким образом, в царствование Александра III Судебные уставы были распространены еще на 13 губерний.

В 1896 году новые суды были открыты в Архангельской губернии, а в 1897 году (с существенными изменениями) — в Сибири (Иркутская, Енисейская, Тобольская и Томская губернии, Забайкальская, Якутская, Амурская, Камчатская, Приморская и Сахалинская области). B 1899 году, также с существенными отклонениями, Судебные уставы были введены в Средней Азии (Акмолинская, Закаспийская, Самаркандская, Семипалатинская, Семиреченская, Сыр-Дарьинская, Тургайская, Уральская и Ферганская области) и в северной части Вологодской губернии, чем и был полностью завершен процесс распространения Судебных уставов 1864 года.

При открытии новых судов Министерству юстиции пришлось решить сложную кадровую проблему: в реформированные суды надо было назначать людей с юридическим образованием, судебным опытом и безупречной репутацией. Первые послереформенные министры юстиции, Д. Н. Замятнин и граф К. Н. Пален, приложили огромные усилия к правильному подбору кадров, они лично объезжали губернии и знакомились с возможными кандидатами. В целом, в первое десятилетие новая судебная система комплектовалась лучшими кадрами, переводимыми из губерний со старыми судами, а затем юристы с достаточным стажем, выросшие из кандидатов на судебные должности, начали появляться уже внутри новых судов. Кадровая политика министерства оказалась чрезвычайно удачной, новый судейский корпус с первого дня отличался компетентностью, преданностью делу и честностью.

Одновременно с началом постепенного открытия новых судов были проведены и ограниченные реформы в сохранявшихся старых судах, имевшие сходство с предшествующими предложениями Д. Н. Блудова. В октябре 1865 года были приняты Временные правила, которые отменили канцелярскую тайну, дали подсудимым право присутствовать при докладе судам их дела и представлять возражения, лишили губернаторов права отменять судебные решения, сократили процессуальные сроки, отменили часть процедур переноса дел в вышестоящие инстанции. Временная и неполная реформа оказалась эффективной, и скорость прохождения дел через старые судебные учреждения заметно повысилась.

Основные принципы судебной реформы

Основные принципы, положенные в основу судебной реформы, были следующими:

• полное отделение судебной власти от административной;
• процессуальная независимость судей;
• единый суд для всех сословий (кроме крестьянского суда по мельчайшим делам);
• гласность судопроизводства;
• устный и состязательный характер судопроизводства;
• право сторон и подсудимых на защиту в суде, право на представление в суде корпорированным адвокатом;
• открытость для сторон и подсудимых всех доказательств, выдвигаемых против них;
• ограничение рассмотрения дела по существу двумя инстанциями, первой и апелляционной (для судов присяжных и для мельчайших дел — одной инстанцией);
• право сторон и осужденных на подачу кассационной жалобы;
• единство кассационной инстанции и кассационной практики;
• упразднение ревизионного (без жалоб сторон и протеста прокурора) пересмотра дел вышестоящей инстанцией;
• решение дела на основании внутреннего убеждения судей или присяжных, без принятия любого рода доказательств за заведомую истину;
• передача менее значимых дел мировым судам, а более значимых — общим судам; подсудность гражданских дел определялась по сумме иска, уголовных — по тяжести возможного наказания.

Кроме того, для судов общей юрисдикции (но не мировых судов) были приняты следующие принципы:

• назначение судей от правительства, образовательный и профессиональный ценз для всех судебных чинов;
• несменяемость судей;
• решение всех дел коллегией (либо судей, либо присяжных), простым большинством голосов.

В части уголовного судопроизводства принципы реформы были также следующими:

• отделение следствия от полицейского дознания, процессуальная независимость следствия;
• поддержание обвинения в суде прокуратурой, обособленной от суда;
• суд присяжных для обвиняемых в преступлениях средней и большой тяжести;
• предание суду обвиняемых в тяжких преступлениях как отдельное судебное действие;
• право подсудимого на оспаривание в судебном заседании любых доказательств, представленных следствием, в том числе и право повторно опросить в суде свидетелей и экспертов;
• невозможность пересмотра вступившего в силу приговора при открытии новых обстоятельств, указывающих на виновность подсудимого;
• вынесение только обвинительного либо оправдательного приговора, упразднение приговоров «об оставлении в подозрении»;

В части гражданского судопроизводства принципы реформы также были следующими:

• наличие сокращенного порядка судопроизводства при желании к тому обеих сторон;
• предварительное направление иска ответчику и его письменный ответ;
• предупредительные меры против затягивания процесса сторонами путём введения в дело новых доказательств;
• предупредительные меры против затягивания процесса сторонами путём неявки в суд.

Мировой суд существенно отличался от общих судов и строился на следующих принципах:

• выборность судей на срок;
• решение уголовных и гражданских дел в одном суде и единолично судьей;
• отсутствие профессионального ценза для судей;
• крайнее сокращение и упрощение судебной процедуры;
• отсутствие досудебного следствия и поддержания обвинения прокурором (для уголовных дел);
• направленность суда на прекращение тяжб мировым соглашением;
• специальные меры, обеспечивающие доступность суда для необразованных или неграмотных истцов, не могущих себе позволить профессиональное представительство в суде.

Реформа в части судопроизводства и судоустройства для судов общей юрисдикции не затрагивала материального права, определявшегося сложным и мозаичным комплексом действующих законов. Часть из этих законов, например Уложение о наказаниях, была пересмотрена и кодифицирована значительно позже и без всякой связи с реформой; часть законов, прежде всего гражданское законодательство, так никогда и не получила кодификации. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, был, напротив, актом материального права (процессуальное право для мирового суда было создано Уставами гражданского и уголовного судопроизводства), и его принятие сопровождалось отменой всех действующих норм материального права, касавшихся сферы деятельности полицейского суда, заменяемого новым мировым судом.

Судоустройство

Судебная система (судебное ведомство) состояла из собственно судов (из которых мировые судьи были единоличными властями, а все остальные суды — коллегиальными учреждениями), прокуратуры, судебных следователей, судебных приставов, кандидатов на судебные должности, нотариусов и присяжных поверенных. Судебное ведомство было отнесено к Министерству юстиции, при этом юридическое положение всех входящих в него лиц и учреждений было различным. Министр юстиции не был главой судебной власти, суды с процессуально независимыми и несменяемыми судьями, процессуально независимые и несменяемые судебные следователи находились в его ведении только в административно-хозяйственном отношении, а Сенат формально считался независимым органом верховной власти. В то же время министр был генерал-прокурором, то есть лично возглавлял прокурорский надзор и мог прямо распоряжаться всеми прокурорами. Судебные приставы были чиновниками, находившимися в распоряжении судов, и при этом составлявшими корпорацию с солидарной ответственностью. Кандидаты на судебные должности были полностью подчиненными министерству стажерами. Нотариусы были процессуально независимыми, но сменяемыми чиновниками под надзором судов. Присяжные поверенные не состояли на государственной службе и образовывали корпорации под надзором судов.

Судебные учреждения

Судебные учреждения были разделены на две ветви: мировые суды (для дел меньшей важности) и общие суды. Каждая из этих ветвей имела по две инстанции, высшая же инстанция — Сенат — была общей для них обеих. Подсудность между двумя ветвями судебной власти была строго разделена, по цене гражданских исков и по предельному наказанию, возможному для обвиняемого.

Мировые судьи и мировые съезды

Мировые судьи рассматривали: гражданские иски на сумму не свыше 500 рублей, иски о личных обидах и оскорблениях, иски о восстановлении нарушенного владения; дела по обвинению в проступках, наказанием за которые мог быть выговор, штраф на сумму не свыше 300 рублей, арест на срок не более 3 месяцев, заключение в тюрьму на срок не более одного года. На практике это означало, что самыми крупными уголовными делами, попадавшими к мировым судьям, были кражи.

Мировой судья представлял собой единоличную власть. Мировые судьи были выборными, что отличало их от всех остальных, коронных, судей. Мировые судьи избирались в земских избирательных собраниях (в Санкт-Петербурге и Москве — городскими думами), на три года. Мировые судьи назывались участковыми, так как их полномочия распространялись на участок, не обязательно совпадавший с какими-либо административно-территориальными единицами. Кроме участковых, существовали еще и внештатные почетные мировые судьи, также выборные, служившие без жалованья. Почетные судьи не имели своего участка и были прикреплены к мировому округу, совпадавшему с уездом; стороны обращались к их суду добровольно; таким образом почетные мировые судьи не рассматривали уголовные дела. На практике оказалось, что к почетным мировым судьям тяжущиеся обращались редко, однако они активно участвовали в заседаниях мировых съездов. Существовали также выборные и оплачиваемые добавочные мировые судьи, которые замещали участковых судей в случае их отъезда или болезни.

Мировой съезд объединял мировых судей одного округа, в сельской местности всегда совпадавшего с уездом. Крупные города составляли отдельный мировой округ, а в Санкт-Петербурге и Москве округов было несколько. Съезд возглавлял председатель, один из участковых мировых судей, избираемый всеми мировыми судьями округа на три года. Съезды рассматривали апелляционные жалобы на решения мировых судей, их решения были окончательными, но была возможна подача кассационных жалоб в Кассационные департаменты Сената. При рассмотрении уголовных дел публичного обвинения в работе съезда участвовал товарищ прокурора окружного суда, дававший необязательные для исполнения заключения по делам. Съезды собирались периодически, как правило, один раз в месяц. Решения съезда были окончательными, но на них можно было подавать кассационные жалобы в Уголовный и Гражданский кассационные департаменты Сената.

Мировая юстиция была максимально приближена к тяжущимся и потерпевшим, судопроизводство было упрощенным и быстрым, так что у мирового судьи можно было успешно судиться без помощи адвоката. Более того, мировые судьи могли начать рассмотрение дела по устной жалобе потерпевшего или истца, что делало их правосудие доступным для неграмотных и бедных. Теоретически, мировые судьи должны были стремиться к решению максимального количества тяжб мировым соглашением (именно поэтому они и назывались мировыми).

Окружные суды

Для рассмотрения более серьезных гражданских и уголовных дел предназначались окружные суды. Один окружной суд обслуживал несколько уездов, но, как правило, не целую губернию; эта территория именовалась округом окружного суда (в отличие от судебного округа судебной палаты). В окружном суде судили профессиональные и несменяемые коронные (то есть назначаемые императором) судьи. Суды разделялись на несколько уголовных и гражданских департаментов (судебных составов), в каждом из которых было не менее четырех судей. Один из департаментов возглавлял председатель суда, а остальные — товарищи председателя суда. Окружные суды проводили во всех городах своего округа регулярные выездные сессии, как правило, от 2 до 6 раз в год. При необходимости, на выездной сессии в судейскую коллегию вместо двух судей допускалось приглашать местных почетных мировых судей и судебных следователей.

Гражданские дела и уголовные дела выше подсудности мирового судьи, ниже подсудности присяжных (наказываемые заключением от года до 16 месяцев, преимущественно кражи со взломом) слушались департаментом, причем коллегия должна была состоять не менее чем из трех судей. Дела решались большинством голосов судей.

Обвиняемых в преступлениях, за которое было возможным присудить к лишению общих или особенных прав (что означало тюремное заключение на срок от 1 года 4 месяцев и все более тяжкие наказания) судил суд присяжных под председательством одного судьи. Коллегия присяжных состояла из 12 действующих и 6 запасных заседателей. Присяжные избирались по сложной процедуре. Вначале составлялся широкий уездный список, включавший представителей всех сословий, обладавших определенным цензом. Затем комиссия уездного земского собрания отбирала узкий список. Затем из узкого списка жребием отбиралось 30 присяжных для серии процессов, из них для каждого отдельного процесса сторонами отводилось по 6 присяжных, а оставшиеся жребием разделялись на основных и запасных. Присяжные, следуя вопросам судьи, определяли наличие события преступления, виновность подсудимого, необходимость в снисхождении; судья определял наказание.

Окружные суды самостоятельно начинали судебные дела по гражданским делам и уголовным преступлениям, судимым без присяжных. Обвиняемые, судимые с присяжными, предавались суду решением судебных палат.

На гражданские и уголовные решения, вынесенные коллегией судей, можно было подать апелляционную жалобу в судебную палату. Приговоры суда присяжных апелляции не подлежали, но на них можно было подать кассационную жалобу в Уголовный кассационный департамент Сената.

При окружных судах состояли прокуроры и их товарищи (распределенные по всем городам в округе суда), судебные следователи (являвшие членами суда, но служившие в своих участках), судебные приставы и нотариусы.

Судебные палаты

Окружные суды объединялись в судебные округа во главе с судебными палатами. В судебных палатах судили профессиональные и несменяемые коронные судьи — члены судебной палаты, палаты разделялись на уголовные и гражданские департаменты (судебные составы), в различных палатах было от 1 до 4 департаментов каждого рода. Департаменты были возглавляемы председателями, а вся судебная палата — старшим председателем. В каждом департаменте было не менее 4 членов, включая председателя. Судебные палаты были полностью коронным судом, то есть судили без присяжных. Хотя судебные палаты возглавляли судебную систему округов, окружные суды были административно и хозяйственно независимы от палат.

Основной функцией судебной палаты было рассмотрение апелляционных жалоб на решения окружных судов (кроме решений судов присяжных, не подлежащих апелляции). Решения суда первой инстанции в апелляционных процессах пересматривались по существу, но только в тех их частях, на которые указывала жалоба. Палаты не имели права отменять приговоры окружных судов, возвращая дело на пересмотр; они должны были либо отказать в жалобе, либо самостоятельно пересмотреть приговор суда первой инстанции.

Судебные палаты также выступали как обвинительные камеры по уголовным делам, подлежащим рассмотрению окружными судами с присяжными. Поскольку ни следствие, ни прокуратура не имели право самостоятельно прекращать уголовные дела, судебные палаты в распорядительных заседаниях рассматривали представления о прекращении уголовных дел тех же категорий дел, для которых они выносили определения о предании суду.

Кроме того, судебная палата как суд первой инстанции решала дела о государственных преступлениях (преступления против императора и особ Императорского дома, бунт против верховной власти, государственная измена). Эти дела не подлежали суду присяжных, и для их решения палата образовывала особый судебный состав с сословными представителями. В качестве сословных представителей в суд вызывались губернский предводитель дворянства и по одному из уездных предводителей дворянства, городских голов и волостных старшин. Четверо сословных представителей не составляли особой коллегии, они заседали совместно с пятью коронными судьями уголовного департамента палаты и их голоса учитывались при постановлении приговоров наравне с голосами судей. Существовало и еще одно исключение: судебные палаты выступали как суд первой инстанции для преступлений по должности, совершенных чиновниками в должностях V—VIII классов (от статского советника до коллежского асессора).

Постановления судебных палат были окончательными, апелляционных жалоб на них не полагалось, кассационные жалобы рассматривались Уголовным и Гражданским кассационными департаментами Сената.

Для различных внутренних административно-распорядительных действий (например, для распределения отпусков судей) собиралось Общее собрание палаты. Оно же могло выступать в качестве дисциплинарного суда для судей младших рангов (ниже председателей окружных судов).

При судебных палатах состояли прокуроры судебных палат, их товарищи, кандидаты на судебные должности, старшие нотариусы, судебные приставы, присяжные поверенные (составлявшие корпорацию со своим советом); судебных следователей при палатах не было.

Сенат

Правительствующий Сенат — старейшее высшее государственное учреждение Российской империи, основанное Петром I. Компетенция Сената неоднократно и существенно изменялась за длительное время его существования. К началу царствования Александра II важнейшей из функций Сената оказалась его деятельность как верховного судебного места. Судебные реформы 1864 года окончательно завершили превращение Сената в верховный суд. Однако, функции этого учреждения продолжали быть смешанными и сложными. Кроме судебных департаментов, в составе Сената до 1917 года находились и несудебные (Первый, Второй (Крестьянский), Герольдии, Межевой). Для рассмотрения дел, поступающих из новых судебных учреждений, в 1866 году были созданы Гражданский и Уголовный кассационные департаменты. Дела же, поступающие из старых судебных учреждений, рассматривались Судебными департаментами, полномочия которых существенно отличались от кассационных. В 1864 году существовало 8 Судебных департаментов Сената в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, в 1866 году департаменты в Москве и Варшаве были ликвидированы, а к 1917 году, по мере замены судов старого строя новыми, количество судебных департаментов сократилось до одного.

Основной функцией Кассационных департаментов по Судебным уставам 1864 года было рассмотрение дел в качестве кассационной инстанции. Поводы для подачи кассационной жалобы были достаточно разнообразны. С одной стороны, это были формальные поводы, то есть нарушение норм материального права и порядка судопроизводства, неправильное толкование закона, превышение власти судебными местами второй инстанции. С другой стороны, в Сенат можно было жаловаться и при вновь открывшихся исключительных обстоятельствах разного рода (подложность актов, на которых основан приговор; лицо, за убийство которого был осужден жалобщик, оказалось живым и т. п.). Сенат мог либо оставить приговор в силе, либо отменить его и направить дело на повторное рассмотрение другим составом суда; разрешение дела по существу, равно как и изменение уголовных наказаний, не входило в компетенцию Сената. Сенат был последней инстанцией, и его решения нельзя было обжаловать.

Сенат рассматривал дела по существу как суд первой инстанции в одном исключительном случае, по обвинению в должностных преступлениях чиновников в должностях от IV класса (действительный статский советник) и выше. На такие решения можно было приносить кассационные жалобы собиравшемуся только для этого случая Общему собранию кассационных департаментов.

Уголовный и Кассационный департаменты первоначально имели по 8 сенаторов, каждый из департаментов возглавлял первоприсутствующий сенатор. Департаменты могли заседать по раздельным отделениям. Дела в департаментах и отделениях решались большинством голосов, с перевесом голоса председателя при равенстве голосов. Кассационные департаменты имели кворум в три сенатора при заседании отделения и семь сенаторов при заседании департамента. Заседания, кроме особых случаев, были публичными.

Решения кассационных департаментов Сената по существу получали правообразующее значение, хотя прецедентная судебная практика формально не предусматривалась российским правом. Сенатские решения, имеющие прецедентное значение, публиковались в особых тематических сборниках и включались в комментированные издания законов. Суды всех инстанций, как правило, ориентировались при решении дел на сложившуюся практику Сената. Наиболее представительный корпус, «Свод кассационных положений» сенатора В. Л. Исаченко, перечислял 19000 прецедентных тезисов только по гражданскому праву.

Сенат не был возглавляем никем (по выражению закона «единое лицо Императорского Величества председательствует в Сенате»), все сенаторы назначались непосредственно императором и, по обычаю, занимали свои должности пожизненно. На практике же Сенат превратился в подразделение Министерства юстиции. В то время как судьи были несменяемыми, сенаторы в любой момент могли быть переведены императором (по представлению министра юстиции) в неприсутствующие, то есть отправлены в почетную отставку.

При каждом Кассационном департаменте состоял обер-прокурор и его товарищ.

Верховный уголовный суд

Верховный уголовный суд назначался ad hoc (индивидуально для каждого случая) лично императором, и состоял из председателей всех (в том числе и несудебных) департаментов Сената под председательством председателя Государственного Совета; обязанности прокурора выполнял министр юстиции. Суд мог созываться только для суждения государственных преступлений, состоящих в «общем заговоре против верховной власти», либо для суждения преступлений по должности министров, равных им лиц и членов Государственного Совета. Приговоры суда были окончательными и не подлежали обжалованию.

Верховный уголовный суд по новым Судебным уставам созывался только дважды: в 1866 году, для суда над Д.Каракозовым и его сообщниками, в 1879 году — над А.Соловьевым; в обоих случаях подсудимые покушались на жизнь Александра II.

Император и судебная система

Император не имел судебной власти и сохранял за собой только право на помилование (но не принимал на себя обязанности рассматривать все прошения о помиловании), при этом на его утверждение в обязательном порядке представлялись все приговоры к лишению прав состояния по отношению к дворянам, чиновникам и офицерам, а также приговоры судов, в которых судьи просили о назначении наказания ниже низшего предела, определенного законом.. Император назначал всех судей (кроме выборных мировых судей); судебные приговоры выносились от лица императора, начинаясь с формулы «По указу Его Императорского Величества…».

Должностные лица и службы судебного ведомства без судейских функций

Прокуратура

Судебные уставы 1864 года предусматривали создание прокуратуры как обособленной ветви судебного ведомства. Прокуроры состояли при общих судах всех уровней. При Гражданском и Уголовном кассационных департаментах Сената состояли обер-прокуроры и их товарищи; при судебных палатах — прокуроры судебных палат и их товарищи; при окружных судах — прокуроры окружного суда и их товарищи. Один окружной суд приходился на несколько городов, но товарищи прокурора окружного суда распределялись по участкам таким образом, чтобы в каждом городе на постоянной основе находился хотя бы один из них. Прокуратура представляла собой независимую службу, подчиненную министру юстиции, имевшему звание генерал-прокурора. При мировых судебных установлениях не было отдельной прокуратуры, их делами занимались товарищи прокуроров, в участках которых находились данные суды.

Судебные обязанности прокуроров были достаточно многообразны. Прокуроры имели факультативное право возбуждения уголовного преследования (наряду с судьями). На стадии дознания прокурор имел право непосредственно руководить чинами полиции, а также был обязан надзирать за их действиями. На стадии предварительного следствия прокурор не мог самостоятельно совершать следственных действий, но имел право наблюдения за следователем и мог делать ему предложения совершить те или иные действия. После окончания предварительного следствия прокурор составлял обвинительное заключение (или предложение о прекращении дела), представлял его при процедуре предания суду, а затем поддерживал обвинение в суде. Прокуроры также контролировали исполнение судебных приговоров. Прокуроры имели право подачи апелляционных и кассационных жалоб на судебные решения (как против обвиняемых, так и в их пользу). Прокуроры участвовали в гражданских процессах, если надо было представлять интересы казны. При составлении обвинительных заключений и поддержании обвинения в суде прокуроры были процессуально независимыми, а при участии в дознании и следствии были подчинены министру юстиции.

Административные обязанности прокуроров делились на две группы. Во-первых, прокуроры следили за законностью содержания под стражей. Им направлялись все документы о взятии под стражу и освобождении, они имели право посещения мест заключения и могли отдавать приказы о немедленном освобождении незаконно лишенных свободы. Во-вторых, прокуроры входили в ряд междуведомственных совещаний, надзирая за законностью принимаемых ими решений.

Судебные следователи

Судебные следователи состояли при окружных судах, они были распределены по участкам, так чтобы в каждом городе в округе суда был хотя бы один следователь. Следователи были процессуально независимыми и несменяемыми чиновниками особого рода, они являлись членами окружных судов, и даже, при нехватке судей, могли призываться в состав суда. Круг их деятельности объединял дознание и следствие (в современном их понимании). Следователь возбуждал следственное дело, как только находились достаточные данные для уверенности в событии преступления, руководил оперативной деятельностью полиции, опрашивал свидетелей и подозреваемых, собирал доказательства. Следователь извещал прокуратуру о начале всякого следственного дела и был обязан открывать все свои действия прокурору; прокурор мог делать предложения по порядку ведения следствия, которым следователь не был обязан подчиняться. Следователь не имел право закрыть начатое следственное дело и не делал никаких юридически значимых выводов из следствия. Как только следователь усматривал, что для обвинения в суде либо для прекращения дела имеются надлежащие доказательства, он передавал следственное дело прокурору.

Судебные приставы

Судебные приставы состояли при судах всех уровней. Их задачей было вручение участником процессов повесток и судебных бумаг, а также совершение всех действий, необходимых для исполнения судебных решений. При необходимости приставы могли обращаться за содействием к полиции. Приставы были объединены в самоуправляемые корпорации по округам судебных палат, солидарно отвечавшие за ущерб от неправомерных действий своих членов, и имевшие дисциплинарную власть. При вступлении в должность приставы вносили залог. Приставы получали жалованье, их действия дополнительно оплачивались по особой таксе теми, в чью пользу они совершались.

Кандидаты на судебные должности

Кандидаты на судебные должности были стажерами, чиновниками министерства юстиции с профильным высшим образованиям. Кандидаты прикомандировывались к судам, и, по усмотрению председателей судов, направлялись в помощь либо к судебным следователям, либо к прокурорам; при нехватке присяжных поверенных суд мог назначить их защищать подсудимых по праву бедности.

Кандидаты на судебные должности служили без жалованья. После пятилетней стажировки кандидаты могли быть назначены следователями, товарищами прокуроров, либо стать присяжными поверенными.

Нотариусы

Нотариусы состояли при окружных судах, но могли иметь свой офис в любых населенных пунктах округа суда. При самом окружном суде был нотариальный архив и состоял старший нотариус, положение и круг обязанностей которого были отличны от нотариусов. Нотариусы имели круг широкий круг обязанностей, достаточно точно совпадающий с современным представлением о нотариате; основной круг их деятельности состоял в составлении и заверении разного рода актов. Старшие нотариусы вели крепостные книги (реестры сделок с недвижимостью), обеспечивая государственную регистрацию прав на недвижимость.

Нотариусы были чиновниками особого рода: с одной стороны, они состояли на государственной службе и имели чин, с другой стороны, они не получали следующих чинов, наград, жалованья и пенсий, но вместо этого получали вознаграждение от клиентов по тарифу. Старшие нотариусы, напротив, были обыкновенными должностными лицами судебного ведомства.

Присяжные поверенные

Присяжные поверенные были частными адвокатами, объединенными в корпорации (сословия) по судебным округам; они могли иметь помощников, не входящих в корпорацию, но имевших право выполнять все их функции. Для принятия в присяжные поверенные надо было иметь профильное высшее образование и пятилетний стаж работ, либо в судебных учреждениях, либо помощником присяжного поверенного. Сословие присяжных поверенных судебного округа возглавлял выборный совет присяжных поверенных. Совет принимал новых членов в корпорацию, мог объявлять поверенным выговоры, временно приостанавливать их деятельность и исключать их из корпорации. Присяжные поверенные могли действовать лишь в судах того округа, при котором они состояли.

Услуги адвокатов оплачивались по письменному соглашению сторон, а если такого соглашения не было — по официальной таксе. Для подсудимых, не способных оплатить услуги защиты, председатель судебной палаты назначал одного из присяжных поверенных своего округа (так называемое право бедности). Работа этого поверенного оплачивалась из особого фонда, в который поступал определенный процент от гонораров всех присяжных поверенных округа.

Уголовный процесс

Первой (и факультативной) стадией уголовного процесса было полицейское дознание. Дознание предпринималось только в случае, если полиция не была уверена в наличии события преступления, или же если была необходимость в неотложных мерах (например, преступник мог скрыться). В ходе дознания полиция не проводила формальных допросов, не могла производить обыски и выемки. Судебный следователь извещался о начале дознания в течение суток. С прибытием следователя дознание превращалось в предварительное следствие, и вся оперативная деятельность полиции по раскрытию преступления происходила далее под руководством следователя.

Следующей стадией было предварительное следствие, производимое особым лицом — судебным следователем; судебный следователь являлся единоличной властью и был процессуально независимым. Судебный следователь мог начать следствие по сообщению полиции, должностных лиц и казенных учреждений, по жалобам частных лиц, по предписанию прокурора, по явке с повинной и по собственному усмотрению. Начало следствия по жалобе потерпевшего (в отличие от жалоб прочих лиц) было обязательным. Закон предусматривал очевидный набор следственных действий: допрос обвиняемых и свидетелей, личный осмотр, осмотр места происшествия, обыск, выемка, судебно-медицинское освидетельствование, получение заключения эксперта (сведущего лица). Было возможным и дознание через окольных людей, то есть массовый опрос соседей, сослуживцев и т. п. групп лиц. Результатом следствия была передача следственного производства прокурору, без всяких выводов со стороны следствия. Следователь не имел права самостоятельно прекратить следствие ни по какому поводу. Следователь имел право заключить подследственного под стражу, взять от него подписку о явке, взять от него залог, отдать его под наблюдение полиции, начальства или на поруки. Заключение под стражу допускалось только для обвиняемых в преступлениях, наказание за которые составляло более 16 месяцев тюремного заключения.

Следующая стадия процесса именовалась преданием суду. Прокурор рассматривал следственное дело, и готовил либо обвинительное заключение, либо представление суду о прекращении дела. Дела меньшей тяжести принимались к производству окружными судами непосредственно, а дела по более тяжким преступлениям поступали в судебные палаты, где проходили через особое слушание — предание суду. Вопрос о предании суду рассматривался коллегией судей по докладу одного из них и последующему докладу прокурора, без участия обвиняемого и его защиты, без вызова свидетелей и рассмотрения доказательств. После постановления о предании суду дело передавалось в окружной суд.

Кроме дел публичного обвинения, существовал ограниченный список преступлений, по которым допускалось частное обвинение (например, клевета). При частном обвинении не требовалось ни предварительного следствия, ни заключения прокурора, суд начинал действовать непосредственно по жалобе пострадавшего. Пострадавшие и третьи лица имели право участвовать в процессе в качестве самостоятельных гражданских истцов, заявляя к подсудимым свои требования независимо от обвинения. Лица, имевшие имущественные претензии к подсудимым, могли независимо от обвинения принимать участие в деле как гражданские истцы.

Рассмотрение дела окружным судом начиналось с распорядительного заседания. Обвиняемому предъявлялся обвинительный акт и список свидетелей обвинения, обвиняемый объявлял о выбранном им защитнике и вызываемых им свидетелях и экспертах, при этом обвиняемый имел абсолютное право на вызов любых лиц, допрошенных на предварительном следствии. Затем, там где дело слушалось с присяжными, происходило формирование коллегии присяжных.

Суд начинался с чтения обвинительного заключения, после чего судья спрашивал обвиняемого, признает ли он себя виновным. В случае положительного ответа суд имел право перейти к заключительным действиям без судебных прений, если против этого не выступили прокурор, присяжные или участвующие в деле лица. Если подсудимый не признавал обвинения, начиналось судебное следствие. Вначале допрашивались потерпевшие, затем свидетели со стороны обвинения, затем свидетели со стороны защиты. Потерпевшие, родственники потерпевших и подсудимого, наследники подсудимого свидетельствовали не под присягой. Свидетель вначале рассказывал все, что знает по делу, затем ему задавала вопросы вызвавшая его сторона, затем противная, затем суд и присяжные через председателя суда. При противоречиях допускалась очная ставка между свидетелями. Свидетелям можно было предъявлять вещественные и документальные доказательства. Поскольку при представлении доказательств защитой, а также при опросе свидетелей и экспертов, могли появиться сведения, не проверявшиеся при предварительном следствии, защита и обвинение имели право просить об отсрочках и вызове добавочных свидетелей и экспертов для опровержения этих утверждений. Таким образом, представление суду доказательств обвинением и защитой могло повторяться в несколько циклов. После завершения представления сторонами доказательств судебное следствие считалось законченным, и процесс переходил к заключительным действиям.

Заключительная часть процесса начиналась с прений. Вначале с обвинительной речью выступал прокурор; затем следовало выступление гражданского истца (если таковой имелся), которому не допускалось затрагивать в речи что-либо, не связанное с его требованием; последним выступал защитник. Стороны имели право в том же порядке еще раз выступить со вторыми речами. После окончания прений подсудимому предоставлялось последнее слово.

Затем судья составлял и объявлял присяжным вопросы. Вопросы были раздельными по каждому отдельному обвиняемому и пункту обвинения. Присяжные должны были установить, имело ли место событие преступления, виновен ли в нем подсудимый, имеются ли обстоятельства, смягчающие или отягчающие вину, просят ли они о снисхождении к подсудимому. После вручения присяжным вопросов судья обращался к ним с заключительным словом, представлявшим собой обширную речь. Судья был обязан объяснить присяжным их обязанности, разъяснить требования закона, в нарушении которого обвиняется подсудимый (но не предусмотренное наказание), объяснить требования закона к доказательствам в суде, еще раз кратко изложить дело и резюмировать аргументы, высказанные сторонами. Присяжные совещались в особой комнате без ограничения по времени, вердикт выносился простым большинством голосов, с открытым голосованием; при разделении голосов поровну вердикт выносился в пользу подсудимого.

Вердикт присяжных оглашался в суде. При оправдательном приговоре подсудимый освобождался немедленно. При обвинительном вердикте стороны получали право выступить с речами, посвященными определению наказания, в том же порядке, что и в прениях. Затем суд удалялся на совещание для постановления приговора, резолютивная часть которого объявлялась председательствующим либо немедленно, либо на следующий день; полный приговор затем объявлялся подсудимому в отдельном судебном заседании. Суд имел право сразу же после вынесения присяжными обвинительного вердикта отменить его и передать дело на повторное рассмотрение с новым составом присяжных, такие решения могли постановляться только всем составом суда единогласно и только однократно.

В случае суда без присяжных процедура вынесения приговора была проще: председательствующий составлял аналогичные вопросы для членов суда, суд в совещательной комнате голосовал по вопросам, также вынося решение большинством голосов. При равенстве голосов голос председательствующего решал дело.

В суде с присяжными участникам процесса запрещалось упоминать, к какому наказанию может быть приговорен подсудимый в случае признания его виновным. Эта предосторожность привела к неожиданному результату: юридически неграмотные (а частью вообще неграмотные) присяжные обычно представляли себе уголовный закон более суровым, чем он был на самом деле, и были склонны признавать подсудимых невиновными из милосердия, считая наказание слишком тяжелым для преступления. Суд не имел права присудить осужденного к наказанию ниже нижнего предела, установленного законом, но мог обратиться с ходатайством о том на Высочайшее имя (к императору).

Апелляция была правом всех сторон уголовного процесса, но допускалась лишь на приговоры, постановленные судом без присяжных и сословных представителей. На подачу апелляционной жалобы давалось 2 недели. Апелляционный процесс по процедуре не отличался от суда первой инстанции, но был короче: рассматривалось лишь то, на что именно была принесена жалоба, свидетели вызывались по усмотрению суда. Апелляционный суд, каковым являлась судебная палата, должен был либо подтвердить решение первой инстанции, либо постановить новое решение, самостоятельно разрешив все вопросы; отмена решения и возвращение его на новое рассмотрение не допускались.

Кассационные жалобы в Кассационный департамент Сената подавались осужденными, прокурорами и гражданскими истцами в уголовных делах на все приговоры, но могли касаться лишь формальных нарушений закона судом, не затрагивая существо дела. Кассационная инстанция могла только отменить приговор полностью и направить дело на повторное рассмотрение другим составом суда. В редчайших случаях (лицо, за убийство которого осужден жалобщик, оказалось живым и т. п.) кассационные жалобы могли приноситься и в связи с вновь открывшимися обстоятельствами дела.

Судебные слушания были открытыми, закрытый суд допускался только для дел о богохульстве и сексуальных преступлений, и только на время судебных прений.

Гражданский процесс

Гражданский процесс начинался с подачи иска в суд и вызова судом ответчика. Явиться в суд следовало в месячный срок плюс один день на каждые 50-300 верст расстояния от места нахождения ответчика до суда (в зависимости от доступности транспорта). Явившись в суд, ответчик должен был указать свой (или своего поверенного) адрес в городе нахождения суда, и удаленность ответчика более не принималась во внимание. Исковое прошение, который истец должен был сопроводить всеми документами, на которых был основан иск, отправлялось судом ответчику, который был обязан дать в фиксированный срок письменный ответ на иск. Истец имел право дать на ответ возражение, а ответчик, в свою очередь, ответить на возражение опровержением. Достаточно длинная (8 недель) предварительная процедура гарантировала скорый суд — к началу устного судебного состязания стороны и суд были уже ознакомлены с аргументами сторон и основным комплексом письменных доказательств, дальнейшее введение доказательств в дело могло происходить только по разрешению суда. Истец не имел права увеличить свои требования сверх заявленных на стадии письменной подготовки.

Процедура судебных слушаний была простой. Вначале один из судей делал доклад, коротко излагая аргументы обеих сторон. После этого истец представлял суду свою позицию, разъясняя, на каких доказательствах основывается иск. Затем вызывались свидетели и эксперты со стороны истца, которые вначале допрашивались истцом, а затем ответчиком. После представления доказательств истцом наступало время для выступления ответчика, действовавшего точно в том же порядке. В случае противоречий в показаниях свидетелей суд мог произвести очную ставку между ними. Документальные доказательства были известны сторонам до начала слушаний, но устные показания представляли собой новые доказательства, поэтому каждая сторона имела право просить суд дать ей отсрочку для предоставления суду добавочных доказательств против показаний в суде. Таким образом, представление доказательств истцом и ответчиком могло последовательно повторяться до разъяснения дела. После окончания судебных прений председательствующий судья составлял вопросы для коллегии судей, судьи удалялись на совещание, голосовали в форме последовательных ответов на список вопросов, после чего выносилось решение. В суде объявлялась резолютивная часть решения, полное решение изготавливалось в двухнедельный срок.

На подачу апелляционной жалобы давалось 4 месяца. Апелляционный процесс по процедуре не отличался от суда первой инстанции, предварительная подготовка была короче — на апелляцию полагался только однократный отзыв, то, что не было затронуто жалобой, на этой стадии не рассматривалось. Апелляционный суд должен был либо подтвердить решение первой инстанции, либо постановить новое решение, самостоятельно разрешив все вопросы; отмена решения и возвращение его на новое рассмотрение не допускались.

Письменными доказательствами теоретически могли быть не только формальные акты, но и документы любого рода. Акты, составленные по установленным формам, имели преимущество перед показаниями свидетелей (если не оспаривались как подложные). Закон учитывал коммерческую практику, разделяя документы, подписанные одной и обеими сторонами. Например, запись об уплате кому-либо денег становилась доказательством лишь при расписке получателя. Доказательствами также признавались показания свидетелей и мнения сведущих лиц (экспертов). Специфической формой доказательства было дознание через окольных людей — выезд суда на место, связанное с иском, и непосредственный опрос судом массы свидетелей (соседей при земельных спорах, свидетелей при пожарах и т. п.). Также суд мог произвести и осмотр на месте, как с получением пояснения от экспертов, так и самостоятельно. По согласию сторон, дело могло решиться церковной присягой, присягнувший считался доказавшим свои утверждения; этот реликт средневекового судопроизводства в реальной судебной практике не применялся.

Обеспечительными мерами были наложения запрещения на недвижимость, арест движимого имущества и поручительство. Истцы, основывавшие своё требование на нотариально заверенных актах, имели абсолютное право на обеспечение иска ответчиком, во всех остальных случаях обеспечительные меры находились на усмотрении суда. Если возможность исполнения решения первой инстанции находилось под угрозой, выигравший процесс мог просить суд о предварительном исполнении до вступления решения в законную силу.

Судьи могли задавать всем участникам процесса вопросы и просить разъяснений по сообщенному ими в суде; в то же время судьи не могли требовать от сторон предоставления дополнительных доказательств. Судьи имели право прервать свидетеля, если он уклонялся от заданных вопросов, прервать слушания и вынести приговор, как только они усматривали, что дело полностью разъяснено (но при условии что стороны получили право на равное количество выступлений). Суды могли в процессе слушаний выносить любого рода частные определения (о привлечении свидетелей, об истребовании доказательств, о применении обеспечительных мер и т. п.).

Мировые соглашения допускались на любой стадии судебного разбирательства, утверждение их судом не требовалось. Если ответчик не являлся в суд в установленный срок, дело слушалось без него. В таком случае суд выносил заочное решение, на которое истец в течение месяца имел право подать отзыв. Если суд принимал отзыв, заочное решение отменялось и судебные слушания начинались снова.

После вынесения судом решения стороны, получившие право взыскания, получали также и право личного задержания должников, не исполнивших обязательства по приговору в установленный срок. Задержание, в зависимости от суммы долга, длилось от 3 месяцев до 5 лет; кредитор содержал должника, выплачивая тюрьме кормовые деньги. Если должник отсиживал весь срок, его обязательство считалось исполненным.

Уголовный и гражданский процесс в мировом суде

Производство мирового суда было существенно упрощено и ускорено по сравнению с общими судами, с намерением максимально приблизить мировой суд к тяжущимся и сделать его доступным для малограмотных и бедных лиц. Мировые судьи не были обязаны строго соблюдать обряды судопроизводства, им следовало терпеливо выслушивать подсудимых, выступавших без адвокатов, и разъяснять им судебную процедуру. Важным моментом была возможность начала дела в суде по устной жалобе, сообщенной судье; эта норма открывала суд для неграмотных. Судьям предписывалось стараться решать дела в один день.

Уголовный процесс начинался либо по жалобе потерпевшего, либо по сообщению полиции или административных учреждений. Предварительное следствие по делам, подсудным мировым судьям, не производилось; прокуратура обвинение не поддерживала и обвинительных заключений суду не представляла. Предварительного представления доказательств подсудимым не требовалось, он мог предъявлять их суду непосредственно в ходе заседания. Судебное заседание начиналось с выступления жалобщика, а затем судья резюмировал для подсудимого обвинение. После этого суд заслушивал свидетелей обвинения, которые вначале сообщали, что им известно по делу, а затем опрашивались жалобщиком, подсудимым и судьей. Если в деле были какие-либо вещественные и документальные доказательства, жалобщик предъявлял их суду и подсудимому. После этого подсудимый представлял свои доказательства и свидетелей со своей стороны, которые также опрашивались им, жалобщиком и судом. Как и в общих судах, суд мог произвести действия на выезде: осмотр и дознание через окольных людей. Стороны не говорили заключительных речей, а подсудимому не предоставлялось последнее слово. После окончания представления доказательств и допроса свидетелей суд выносил приговор. Суд немедленно объявлял резолютивную часть решения, а в течение трех дней — полное решение. По обвинениям в преступлениях, наказуемых тюремным заключением, суд применял предварительный арест, во всех остальных случаях обвиняемые подвергались штрафу за неявку в суд.

Гражданский процесс начинался по жалобе истца, копию которой суд направлял ответчику. Отзыва ответчика на иск, в отличие от общих судов, не полагалось. В случае, если обе стороны явились суд вместе, судья мог начать разбирательство немедленно. Судебное разбирательство начиналось с речей истца и ответчика, которые могли последовательно повторяться до разъяснения дела. После этого стороны начинали представлять доказательства. Если у сторон были какие-либо вещественные и документальные доказательства, стороны предъявляли их суду и другой стороне прямо в заседании. Вначале предъявлял доказательства и приглашал свидетелей и экспертов истец, затем ответчик. Свидетели и эксперты опрашивались представившей их стороной, затем противной стороной, затем судом. По окончании представлении доказательств истец и ответчик выступали с заключительными речами. Суд немедленно объявлял резолютивную часть решения, а в течение трех дней — полное решение.

Решения мировых судей об аресте на срок не более 3 дней и штрафах не более 15 рублей, а также по искам на сумму не свыше 30 рублей были окончательными и не подлежали обжалованию. Все остальные решения можно было обжаловать в апелляционном порядке в мировой съезд, в двухнедельный срок. Съезд рассматривал апелляции точно в том же порядке, что и в общих судах: по существу, но только то, что было обжаловано. На решения мировых съездов можно было подавать кассационные жалобы в Сенат, рассмотрение их не отличалось от жалоб на решения судебных палат.

При неявке ответчика мировой судья имел право вынести заочное решение. Ответчик в течение двух недель после получения решения сохранял право на отмену решения и повторное рассмотрение дела в его присутствии.

Исключения из юрисдикции новых судебных учреждений

Реформа не затронула специальных юрисдикций: военного и военно-морского судов (они были реформированы в 1875 году), церковного суда (рассматривавшего дела о разводах), коммерческих судов (рассматривавших дела по торговым оборотам в крупных городах); очень узкая реликтовая юрисдикция по делам о землеустройстве сохранилась у Межевого департамента Сената.

Самым крупным исключением из общей судебной системы были сословные крестьянские суды. После освобождения крестьян в каждой волости был учрежден выборный волостной суд, разбиравший мелкие иски и проступки. Суд действовал на основании местных обычаев, не следовал общему законодательству и к его процедуре не предъявлялось никаких требований. От судей не требовалась даже грамотность. Поскольку волостному суду были подсудны мелкие кражи, а его полномочия ограничивались 20-суточным арестом (по общему праву наказание составляло до полугода тюремного заключения), такой порядок ставил правонарушителей-крестьян в выгодное положение по сравнению с остальными сословиями. Дела инородцев разбирали низшие инородческие суды (имевшие разные наименования для разных народов), компетенция которых приблизительно совпадала с крестьянскими судами.

Вторым значительным исключением было отнесение рассмотрения ряда жалоб к полномочиям административной власти. Все действия и распоряжения правительства, государственных должностных лиц и учреждений, полиции, органов земского и городского самоуправления, не составляющие при этом уголовного преступления, принципиально не могли быть обжалованы в судах. Для их рассмотрения был учрежден ряд присутствий (межведомственных комиссий) на губернском уровне, а на общегосударственном уровне этими делами ведали Первый (административный) и Второй (крестьянский) департаменты Сената, также являвшиеся несудебными учреждениями. Обжалование законодательных и нормативных актов, равно судебное и внесудебное, было принципиально невозможным.

Ссылка и высылка (на срок до 5 лет) продолжали считаться административными мерами, а не наказаниями, и, таким образом, оказались вне компетенции судов. Вынесение решение о ссылке (высылке) было заочным, ссылаемым не объявлялась причина наказания, они не имели права предоставлять объяснения, защищать себя и обжаловать решение о ссылке. Ссылка и высылка продолжали оставаться часто используемым способом борьбы с инакомыслием до свержения монархии. Кроме того, сельские и мещанские сословные общества получили возможность высылать в Сибирь, по приговору сельских сходов, своих порочных членов; эта процедура также не могла быть обжалована в суде.

Текст Судебных уставов 1864 года

• Судебные Уставы 20 ноября 1864 года с изложением рассуждений, на коих они основаны / В 5 выпусках.. — СПб.: Изд. Гос. канцелярии, 1866. [www.library6.com/books/sudeb_ustav_1.pdf Часть первая] (Устав гражданского судопроизводства); [www.library6.com/books/sudeb_ustav_2.pdf Часть вторая] (Устав уголовного судопроизводства); [www.library6.com/books/sudeb_ustav_3.pdf Часть третья] (Учреждение судебных установлений); [www.library6.com/books/sudeb_ustav_4.pdf Часть четвертая] (Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями); [www.library6.com/books/sudeb_ustav_5.pdf Часть пятая] (Изменение судопроизводства в старых судебных местах). Издание Судебных уставов, сопровожденное развернутыми пояснительными записками и подзаконными актами.

Документы, составленные Государственной канцелярией при разработке судебной реформы

• [library6.com/books/gk01.pdf Историческая записка, с изложением прежних соображений и предположений Соединенных департаментов законов и гражданских дел Государственного Совета и II отделения Собственной Е.И.В. канцелярии]. — 1862.
• [library6.com/books/gk02.pdf Соображения Государственной канцелярии: а) о судопроизводстве гражданском, б) о судопроизводстве уголовном, в) об особенных родах судопроизводства уголовного, г) о судоустройстве, д) о переходных мерах, с приложениями, е) о штатах, с двумя ведомостями]. — 1862.
• [library6.com/books/gk03.pdf Основные положения преобразования судебной части, составленные Государственной Канцелярией]. — 1862.
• [library6.com/books/gk04.pdf Сравнение действующих ныне законов с прежними предположениями Соединенных департаментов и II Отделения: а) по судопроизводству гражданскому, б) по судопроизводству уголовному, и) по судоустройству]. — 1862.
• [library6.com/books/gk05.pdf Сравнение предложений Государственной канцелярии с прежними предположениями Соединенных департаментов: а) по судопроизводству гражданскому, б) по судопроизводству уголовному, и) по судоустройству]. — 1862.

Литература

• [library6.com/index.php/library6/item/судебные-уставы-20-ноября-1864-года-за-50-лет Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет] / В 2-х тт. и дополн. том. — Пг., 1914. — 786+831+191 с. Судебные уставы за 50 лет
• [library6.com/index.php/library6/item/министерство-юстиции-за-сто-лет Министерство юстиции за сто лет. 1802 -1902. Исторический очерк.]. — СПб., 1902. — 340 с. Министерство юстиции за сто лет
• Джаншиев Г. [library6.com/index.php/library6/item/джаншиев-г-основы-судебной-реформы-2 Основы судебной реформы (к 25-летию нового суда). Историко-юридические этюды.]. — М., 1891. — 523 с. Джаншиев
• Гессен И.В. [library6.com/index.php/library6/item/гессен-ив-судебная-реформа Судебная реформа.]. — СПб, 1905. — 267 с. Гессен
• [www.runivers.ru/lib/book7660/ История Правительствующего Сената за двести лет. 1711 - 1911.]. — СПб: Сенатская типография, 1911. — Т. 4. — 529 с. История Правительствующего Сената
• Лонская С.В. Мировая юстиция в России. — Калининград, 2000. — ISBN 5-88874-192-2. Лонская
• Судебные уставы, Высочайше утвержденные 20 ноября 1864 года, с разъяснением их по решениям Кассационных департаментов Правительствующего Сената.. — М.: Изд. А.Е.Гарнака, 1869. — 930 с. Судебные уставы 1864 года
• Немытина М.В. [library6.com/index.php/library6/item/немытина-мв-суд-в-россии-вторая-половина-xix-начало-xx-в Суд в России: вторая половина XIX - начало XX вв] / Дисс-я на соискание степени д.ю.н.. — М.: Академия управления МВД, 1999. — 403 с. Немытина
• Муравьев Н.В. [library6.com/index.php/library6/item/муравьев-нв-прокурорский-надзор-в-его-устройстве-и-деятельности Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности. Пособие для прокурорской службы]. — М.: 1889. — Т. I. — 552 с. Муравьев
• Корф С.А. [library6.com/index.php/library6/item/корф-са-административная-юстиция-в-россии Административная юстиция в России] / В 2-х томах.. — СПб., 1910. — 528; 507 с. Корф
• [library6.com/index.php/editors-choise/item/судебная-реформа Судебная реформа.] / Под редакцией Н.В.Давыдова и Н.Н.Полянского. В 2-х томах.. — М.: Объединение, 1915. — С. 1381; 310. Судебная реформа
• Лонская С.В. [library6.com/index.php/library6/item/873444 Мировая юстиция в России]. — Калининград, 2000. — 215 с.

Руководства и учебники по судопроизводству

• Яблочков Т.М. [www.library6.com/index.php/library6/item/600777 Учебник русского гражданского судопроизводства]. — СПб.: Изд. И.К.Гассанова, 1912. — 356 с.
• Гольмстен А.Х. [www.library6.com/index.php/library6/item/520999 Учебник русского гражданского судопроизводства]. — СПб., 1885. — 334 с.
• Энгельман И.Е. [www.library6.com/index.php/library6/item/780235 Курс русского гражданского судопроизводства]. — Юрьев, 1912. — 632 с.
• Васьковский Е.В. [www.library6.com/index.php/library6/item/308608 Учебник гражданского процесса]. — М.: Изд. бр. Башкамовых, 1914. — 372 с.
• Викторский С.И. [www.library6.com/index.php/library6/item/559091 Русский уголовный процесс]. — М.: Изд. А.А.Карцева, 1912. — 438 с.
• Духовской М.П. [www.library6.com/index.php/library6/item/442625 Русский уголовный процесс]. — М., 1910. — 448 с.
• Мирлес А. [www.library6.com/index.php/library6/item/501990 Краткий курс русского уголовного процесса]. — Киев: Изд. И.И.Самоненко, 1912. — 104 с.
• [xn--d1aml.xn--h1aaridg8g.xn--p1ai/19/sudebnye-ustavy-uchrezhdenie-sudebnykh-ustanovleniy/ Судебные уставы. Учреждение судебных установлений]. 20.11(02.12).1864. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
• Тимофеев А. Г. Судебная реформа в России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Судебная реформа Александра II

– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.