Судьба резидента
Поделись знанием:
К:Фильмы 1970 года
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
| «Судьба резидента» | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
157 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| Предыдущий фильм | |
| Следующий фильм | |
| IMDb | |
«Судьба́ резиде́нта» — советский двухсерийный художественный фильм, поставленный на Центральной киностудии детских и юношеских фильмов имени М. Горького в 1970 году режиссёром Вениамином Дорманом.
Второй фильм тетралогии о профессиональном разведчике Михаиле Тульеве. Первая часть фильма называется «С открытыми картами», вторая — «Западный шлейф».
Содержание
Сюжет
После ареста Тульева советские контрразведчики начинают радиоигру с противником. В западный разведцентр вновь идут шифровки за подписью «Надежда». Офицер службы контрразведки КГБ СССР Синицын, испытывающий к Тульеву искреннюю симпатию, старается склонить его на свою сторону: возит по стране, устраивает встречу с Марией и сыном, которого Тульев видит впервые. Тульев узнаёт, что его отец не умер в своей постели, а погиб при неясных обстоятельствах, вероятно, убит.
Молодой советский учёный Борков на международной научной конференции, увлёкшись, рассказывает о своей работе чуть больше, чем следовало, и немедленно попадает в поле зрения иностранных спецслужб (Синицын выяснил это, пока находился в разведцентре на Западе, см. «Ошибка резидента»). Руководители Тульева проводят против Боркова вербовочную операцию — шантажируют его аморальным поведением за границей и склоняют к шпионажу. Борков, после некоторых колебаний, сообщает о происшедшем в КГБ[2]. Служба генерала Сергеева получает возможность разоблачить агентурную сеть в Москве, возглавляемую дипломатическим сотрудником Клотцем.
Западные хозяева Тульева подозревают, что «Надежда» провалился, и устраивают серию проверок. Благодаря проницательности генерала Сергеева их удаётся успешно пройти, хотя для этого приходится замаскировать мирную стройку под военный объект стратегического значения.
Тульев постепенно пересматривает свои взгляды и принимает сознательное решение работать в пользу СССР. Тульева отзывают, на смену ему из-за границы присылают известного по первому фильму Леонида Круга. Тульев отправляется на Запад уже как советский резидент, а Круг, едва сойдя в Одессе с теплохода, попадает под опеку Синицына-Бекаса.
В ролях
- Георгий Жжёнов — Михаил Александрович Тульев, резидент западной разведки, псевдоним «Надежда»
- Михаил Ножкин — Павел Синицын, офицер КГБ, по легенде вор-рецидивист по кличке Бекас
- Андрей Вертоградов — Владимир Борков, молодой физик
- Ефим Копелян — Андрей Михайлович Сергеев, генерал КГБ
- Ростислав Плятт — Николай Николаевич Казин, валютчик и агент западной разведки
- Николай Прокопович — Владимир Гаврилович Марков, полковник КГБ
- Эрнст Зорин — Алик Ступин
- Жанна Болотова — Юлия, подруга Алика Ступина
- Эве Киви — Римма, подруга Владимира Боркова, приятельница Юли
- Элеонора Шашкова — Мария Николаевна, жена Михаила Александровича Тульева
- Эдита Пьеха — Жозефина Клер, агент западной разведки
- Глеб Плаксин — шеф иностранного разведцентра
- Эрвин Кнаусмюллер — Себастьян, непосредственный начальник Тульева
- Олев Эскола — Фридрих Клотц, разведчик под дипломатическим прикрытием
- Георгий Шаповалов — банщик Василий (Кондрат) Акулов, военный преступник
- Бронюс Бабкаускас — директор-распорядитель научного симпозиума Филипп Кутюрье
- Николай Рыжов — профессор Васнецов
- Вадим Захарченко — Леонид Круг
- Петер Боргельт — комиссар полиции
- Эрих Гербердинг — Макклоу
- Вальтер Кауфман — Вендель
- Вильгельм Кох-Хоге — Клаус
В эпизодах
- Е. Алексеев — эпизодическая роль в 1 серии
- П. Мар — эпизодическая роль в 1 серии
- Т. Спасова — эпизодическая роль в 1 серии
- Евгений Супонев — эпизодическая роль в 1-2 серии
- А. Уллема — эпизодическая роль в 1 серии
- В. Арсентьев — эпизодическая роль во 2 серии
- Николай Бриллинг — Александер
- Л. Будземский — эпизодическая роль во 2 серии
- Евгений Жуков — эпизодическая роль во 2 серии
- Петр Куриленко — сотрудник МИД Овчинников, приехавший в отделение милиции после задержания Клотца
- Р. Кизингер — эпизодическая роль
- Е. Ларионов — эпизодическая роль во 2 серии
- Е. Лосева — эпизодическая роль во 2 серии
- Бруно Ляуш — эпизодическая роль
- Николай Никитский — эпизодическая роль
- Ж. Пономарёва — эпизодическая роль во 2 серии
- Владимир Рудый — эпизодическая роль во 2 серии
- Георгий Тусузов — страховой агент
- Николай Граббе — Виктор Круг (в титрах не указан)
- Юрий Наумцев — тюремный охранник (в титрах не указан)
Съёмочная группа
- Авторы сценария — Олег Шмелёв[1], Владимир Востоков
- Постановка — Вениамина Дормана
- Оператор-постановщик — Михаил Гойхберг
- Художник-постановщик — Людмила Безсмертнова
- Композитор — Микаэл Таривердиев
- Звукооператор — Юрий Закржевский
- Режиссёр — С. Фёдоров
- Оператор — Р. Мусатов
- Монтаж — Б. Погребинская
- Редактор — Вера Бирюкова, В. Эк
- Костюмы — Мариам Быховской
- Грим — М. Шелег
- Мастер света — Л. Бровкин
- Ассистенты:
режиссёра — З. Царевская, А. Познанский
оператора — В. Звонилкин, Г. Переверзев
художника — А. Шварц, Р. Кромина
по монтажу — И. Дорофеев, Л. Дроздова - Комбинированные съёмки:
Оператор — К. Алексеев
Художник — В. Васильев - Консультант — А. Горбатенко
- Государственный симфонический оркестр кинематографии СССР (в титрах не указан)
Дирижёр — Давид Штильман? (в титрах не указан) - Директор фильма — Яков Сапожников
Технические данные
Интересные факты
- В качестве музыкальной темы для сцен с иностранными туристами в Одессе используется вариация на мотив «Марша полковника Боуги»
Напишите отзыв о статье "Судьба резидента"
Примечания
- ↑ 1 2 «Олег Шмелёв» — псевдоним генерал-лейтенанта О. М. Грибанова — бывшего начальника второго (контрразведывательного) главного управления КГБ
- ↑ В литературной основе фильма — романе О. Шмелёва и В. Востокова «Ошибка резидента» — Борков на самом деле лейтенант КГБ Кустов, и вся история с его вербовкой является операцией советской контрразведки. В фильме это обстоятельство опущено и вообще сильно сокращена вся сюжетная линия, связанная с Борковым.
Литература
- Олег Шмелёв, Владимир Востоков. Ошибка резидента. В 2-х кн. — М.: Правда, 1990. — (Мир приключений) — ISBN 5-253-00156-5 ; 5-253-00157-3
Ссылки
- [www.megabook.ru/Article.asp?AID=589104 «Судьба резидента»] [www.megabook.ru Онлайн энциклопедия Кирилла и Мефодия]
- [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=2&e_movie_id=6380 «Судьба резидента»] [www.russiancinema.ru/ Энциклопедия отечественного кино]
- [www.kinoros.ru/db/movies/1271/index.html «Судьба резидента»] [www.kinoros.ru/db/index.do Портал «Кино России»]
- «Судьба резидента» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| Фильмы о «Резиденте» | |
|---|---|
| Ошибка резидента (1968) | Судьба резидента (1970) | Возвращение резидента (1982) | Конец операции «Резидент» (1986) | |
| ||||||
Отрывок, характеризующий Судьба резидента
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
