Суд в Ривонии

Суд в Ривонии (англ. Rivonia Trial) — судебный процесс над десятью лидерами Африканского национального конгресса, времен апартеида в ЮАР в период между 1963 и 1964 годами. Назван по месту ареста — Ривония, пригород Йоханнесбурга, а сам суд проходил в Претории. Знаменитая речь лидера АНК Нельсона Манделы «Я готов к смерти», произнесённая в конце заседания, продемонстрировала невозможность отказа обвиняемых от своих убеждений. Итогом процесса стало осуждение 8 человек, в частности пожизненное заключение Манделы, из которого он отбыл 27 лет.

Аресты

19 лидеров АНК были арестованы 11 июля 1963 года на ферме Лилислиф, принадлежащей Артуру Голдрейху. Ферма использовалась в качестве укрытия для членов Африканского национального конгресса. Среди прочего, на ферме были найдены документы АНК и дневники Манделы. Нельсон Мандела переехал на ферму в октябре 1961 года и избежал ареста, назвавшись садовником и поваром Давидом Мотсамаи. Среди арестованных были Уолтер Сисулу, Гован Мбеки, Рэймонд Мхлаба, Эндрю Млангени, Элиас Мотсоаледи (профсоюзный деятель и член АНК), Ахмед Катрада, Билли Нэйр, Денис Голдберг (член Конгресса демократов), Лионель Бернстайн (член ЮАКП), Артур Голдрейх (владелец фермы), Гарольд Вольпе, Джеймс Кантор и др. Этнический состав арестованных был разным: белые и чернокожие, евреи и индийцы.

К лидерам АНК, привлечённым к ответственности в суде в Ривонии был присоединён Нельсон Мандела, уже начал отбывать пятилетний срок в форте Йоханнесбурга за подбивание работников на забастовку и нелегальный выезд из страны. Подсудимые находились 90 дней под арестом, без суда и в полной изоляции Между тем, Голдрейх и Вольпе подкупили охрану и бежали из тюрьмы 11 августа.

Юристы не видели своих подопечных до обвинительного заключения от 9 октября. Главой группы защиты был Брэм Фишер, помощниками стали Джоэл Иоффе, Артур Часкалсон, Джордж Бизос, Вернон Берранже и Гарольд Хансон. Отдельная команда состояла из Хансона и Гарри Шварца для защиты Кантора.

Председательствующим судьёй был Квартус де Вет, судья-президент Трансвааля. Главным прокурором был Перси Ютар, заместитель адвоката-генерала Трансвааля.

Судебный процесс начался 26 ноября 1963 года. После квалифицирования первого обвинительного заключения как неадекватного, 3 декабря было оглашено новое расширенное заключение. Каждый из десяти обвиняемых не признал себя виновным. Суд закончился 12 июня 1964 года.

Список обвиняемых

Список обвиняемых включал в себя 10 человек:

• Нельсон Мандела
• Уолтер Сисулу
• Денис Голдберг
• Гован Мбеки
• Ахмед Катрада
• Лионель Бернстайн
• Рэймонд Мхлаба
• Джеймс Кантор
• Элиас Мотсоаледи
• Эндрю Млангени

Гольдрейх и Вольпе сумели подкупить стражу и бежать из тюрьмы, затем перебравшись из Южной Африки в Свазиленд и далее в Ботсвану. Позже сумел освободиться и уехать из страны Хеппл.

Защита

К адвокату Джоэлю Иоффе обратились за помощью Хильда Бернстайн (жена Расти Бернстайна), Альбертина Сисулу (жена Уолтера Сисулу), Энни Голдберг (мать Дениса Голдберга) и Винни Мандела (жена Нельсона Манделы). Иоффе согласился выступить в качестве адвоката для всех обвиняемых, кроме Кантора, который потребовал отдельного адвоката, и Боба Хеппла. Иоффе с адвокатами Артуром Часкалсоном и Джорджем Бизосом, убедил Брама Фишера выступать в качестве ведущего адвоката. Позже к ним присоединился Вернон Беранже.

Основная группа:

• Вернон Беранже
• Джордж Бизос
• Артур Часкалсон
• Брам Фишер
• Гарольд Хансон
• Джоэль Иоффе

Вторая, для защиты Кантора:

• Джон Кокер
• Гарольд Хансон
• Джордж Ловен
• Х. К. Николас
• Гарри Шварц

Обвинения

Список обвинений включал в себя:

• найм людей с целью обучения и подготовки в использовании взрывчатых веществ и ведения партизанской войны с целью насильственной революции и совершения актов саботажа
• сговор с целью совершения этих актов и помощь иностранных военных подразделений, когда они (гипотетически) вторгнутся в Республику
• пособничество коммунизму
• вымогательство и получение денег для достижения этих целей от сочувствующих за пределами Южной Африки, в Алжире, Эфиопии, Либерии, Нигерии, Тунисе и других странах.

В вступительном слове прокурор Перси Ютар сказал, что запаса боеприпасов было достаточно, чтобы взорвать город размером с Йоханнесбург. По решению Совета Безопасности ООН и всех стран мира суд был признан незаконным, что привело к введению международных санкций.

Речь Нельсона Манделы

В начале судебного разбирательства, Нельсон Мандела произнёс трёхчасовую речь от скамьи подсудимых, в которой он объяснил и защитил ключевые политические позиции АНК. Он оправдал решение этого движения, в связи с растущими ограничениями на разрешённую политическую деятельность, выйти за рамки использования конституционных методов и ненасильственного сопроттивления, начать кампанию саботажа против собственности (с минимизацией рисков травматизма и смертности), в то же время обучая военное крыло движения для возможного использования в будущем. Он также затронул в речи некоторые детали отношений между АНК и ЮАКП, пояснив, что, в то время как эти движения сотрудничают в борьбе против системы апартеида, он верит в модель конституционной демократии в ЮАР, а также поддерживает рыночную экономику, а не коммунистического экономическую модель. Речь считается одним из основополагающих моментов в истории Южной Африки.

Всю жизнь я посвятил борьбе африканского народа. Я борюсь и против господства белых, и против господства чёрных. Мой идеал — демократическое свободное общество, в котором все люди будут жить в гармонии и иметь равные возможности. Ради этого идеала я живу и надеюсь добиться его осуществления. Если потребуется, во имя такого идеала я готов умереть.

Как рассказывала Альбертина Сисулу, «во время выступления Нельсона воцарилась гробовая тишина. Когда он заявил, что готов умереть за идеалы демократического свободного общества, свет померк в наших глазах. Нельсон отдавал нам всего себя. Его распяли на кресте, потому что он боролся за права своего народа».

Результат

Официальное обвинение не просило смертной казни. 12 июня 1964 года был зачитан приговор. Восемь обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению, Лионель Бернстайн был оправдан. Голдберг провёл в заключении двадцать два года.

Нельсон Мандела провёл двадцать семь лет и восемь месяцев в тюрьме (18 лет — на Роббенэйланде). Он был освобождён 11 февраля 1990 года.

Ссылки

• [britishlibrary.typepad.co.uk/sound-and-vision/2013/12/rescuing-the-rivonia-trial-recordings.html Записи с суда в Ривонии]
• [www.theguardian.com/world/2001/feb/11/nelsonmandela.southafrica2 Суд в Ривонии]
• [law2.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/mandela/mandelaimages.html Фото-материалы суда]

Отрывок, характеризующий Суд в Ривонии

и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.