Суд присяжных (опера)

Опера

Суд присяжных
Cтраница программы, 1875 г.
Композитор	Артур Салливан
Автор(ы) либретто	Уильям Гилберт
Язык либретто	английский
Жанр	драматическая кантата
Первая постановка	25 марта 1875 года
Место первой постановки	Театр Роялти, Лондон

Суд прися́жных (англ. Trial by Jury) — одноактная драматическая кантата, комическая опера или оперетта, композитора Артура Салливана и либреттиста Уильяма Гилберта. Премьера оперы состоялась 25 марта 1875 года в театре Роялти в Лондоне.

История

Премьера оперы состоялась через три года после предыдущего сотрудничества Гилберта и Салливана (опера «Феспис», 1871), после которого их пути временно разошлись. Начиная с 1873 года, Гилберт пытался несколько раз предложить своё либретто импресарио Ричарду Д’Ойли Карту, последний позже предложил ему обратиться к Салливану, который был очень доволен либретто и достаточно быстро написал музыку.

Как и большинство опер Гилберта и Салливана, «Суд присяжных» имеет весьма нелепый сюжет, но персонажи ведут себя так, будто всё происходящее соответствует здравому смыслу. Этот метод повествования притупляет некоторые колкости в адрес лицемерия, как власть имущих, так и якобы порядочных людей и учреждений. Опера изображает судебный процесс, рассматривающий дело о нарушении обещания жениться, в котором судья и правовая система являются объектами легкой сатиры.

Словесная пародия в опере дополняется пародиями музыкальными. Например, ария Ответчика пародирует итальянскую любовную арию:

Когда её я увидал, Я замер, поражённый: Я в ней увидел идеал Любви незамутнённой. Я клялся, что её удел — Конечно, брак законный, И я вздыхал, сопел, пыхтел, Как истинно влюблённый. Но оказалась она Занудой церемонной, И вмиг исчезла новизна Влюблённости бездонной. Другую деву встретил я И стал как вновь рождённый: Теперь, восторга не тая, Хожу, в неё влюблённый.

В течение первого года оперу дали 131 раз. Критики и зрители высоко оценили хорошую и жизнерадостную музыку этой оперы в сочетании с остроумной сатирой Гилберта.

Действующие лица

Роль	Певческий голос	Театр Роялти 25 марта 1875 года
Судья	комический баритон	Фред Салливан (F. Sullivan)
Адвокат истицы	лирический баритон	Джон Холлингсворт (J. Hollingsworth)
Старшина присяжных	бас	Чарльз Келлер (C. Kelleher)
Ответчик	тенор	Уолтер Фишер (W. H. Fisher)
Судебный пристав	бас-баритон	Белвиль Пеппер (B. R. Pepper)
Истица, невеста	сопрано	Нелли Бромли (N. Bromley)
Подружка истицы		Мэй Фортескью (M. Fortescue)
Хор подружек истицы, присяжных и публики

Музыкальные номера

• 1. «Hark, the hour of ten is sounding» (хор)
  • «Now, Jurymen, hear my advice» (Судебный пристав)
• 1a. «Is this the Court of the Exchequer?», соло и хор (Ответчик, ансамбль)
• 2. «When first my old, old love I knew» (Ответчик, хор)
  • «Silence in Court!» (Судебный пристав)
• 3. «All hail great Judge!» (ансамбль, Судья, хор)
• 4. «When I, good friends, was call'd to the Bar» (Судья, ансамбль)
• 5. «Swear thou the Jury» (Адвокат, Судебный пристав)
  • «Oh will you swear by yonder skies» (Судебный пристав, хор)
• 6. «Where is the Plaintiff?» (Адвокат, Судебный пристав)
  • «Comes the broken flower» (Истица, хор подружек истицы)
• 7. «Oh, never, never, never, since I joined the human race» (Судья, Старшина присяжных, хор)
• 8. «May it please you, my lud!» (Адвокат истицы, хор)
• 9. «That she is reeling is plain to see!» (Судья, Старшина присяжных, Истица, Адвокат, хор)
• 10. «Oh, gentlemen, listen, I pray» (Ответчик, хор подружек истицы)
• 11. «That seems a reasonable proposition» (Судья, Адвокат, хор)
• 12. «A nice dilemma we have here», секстет (ансамбль)
• 13 «I love him, I love him, with fervour unceasing», дуэт, хор и солисты (Истица, Ответчик, хор)
  • «The question, gentlemen, is one of liquor» (Судья, ансамбль)
• 14. «Oh, joy unbounded, with wealth surrounded» (ансамбль)

Содержание оперы

Зал Дворца правосудия.

Кафедра судьи, ложа присяжных, места для участников судебного разбирательства, скамьи для публики. Судебный пристав предваряет рассмотрение дела, увещевает присяжных выслушать дело Истицы-невесты с разбитым сердцем и не возражать против того, что в своё оправдание скажет «хулиганский ответчик», и добавляет, что суд, рассматривая это дело, должен быть свободным от всяких предубеждений. Прибывает Ответчик (Эдвин) и присяжные встречают его с неприятием, хотя, на что он им указывает, они еще понятия не имеют об обстоятельствах этого дела. Он рассказывает им с удивительной откровенностью, что он бросил Истицу, потому что она стала «ревнивой занудой», и он быстро сошелся с другой женщиной. Присяжные вспоминают свою изменчивую молодость, но теперь они респектабельные господа и не имеют никакого сочувствия к Ответчику.

Во всем великолепии входит Судья и описывает как он получил эту должность, ухаживая за пожилой и некрасивой дочерью богатого атторнея, который помогал юридической карьере своего будущего зятя до тех пор пока Судья не бросил его дочь, став таким же богатым как банкиры Гёрни. Присяжные и публика в восторге от судьи, и игнорируют то, что он признал за собой тот же поступок, за который сейчас ххобвиняется Ответчик. Затем присяжные приводятся к присяге и вызывается Истица (Анджелина). Сначала входят подружки Истицы, одна из которых бросается в глаза судьи, затем в свадебном платье появляется сама Истица и мгновенно захватывает сердце как судьи, так и присяжных. Адвокат Истицы произносит трогательную речь с подробным описанием предательства Эдвина. Анджелина симулирует страдание и падает сначала в объятия Старшины присяжных, затем Судьи. Эдвин парирует, что его перемена чувств — абсолютно естественна.

Ответчик предлагает жениться одновременно на Истице и на его новой возлюбленной, если это могло бы удовлетворить всех. Судья сначала считает, что это разумное предложение, но Адвокат утверждает, что со времен Якова II, это является «довольно серьёзным преступлением». Озадаченные, каждый в суде размышляет над этой дилеммой, пародируя итальянский оперный ансамбль.

Анджелина отчаянно обнимает Эдвина, демонстрируя всю глубину своей любви и оплакивая свои потери, как доказательство ущерба, который он ей нанес и за который присяжные должны заставить его заплатить. Эдвин в свою очередь заявляет, что он является курильщиком, пьяницей и хулиганом, что Истица не вынесла бы даже одного дня с ним, следовательно, ущерб — незначительный. Судья предлагает напоить Эдвина, чтобы посмотреть, сможет ли он на самом деле ударить и пнуть Анджелину, но каждый, кроме Эдвина, протестует против подобного эксперимента. Тогда Судья, желая побыстрее управиться с этим делом, предлагает Анджелине выйти замуж за него самого. Это решение всех удовлетворяет, Анджелина соглашается и опера завершается «беспредельной радостью» (Oh, joy unbounded).

Примечания

Примечания

Источники

Литература

• Гилберт, Уильям. Предисловие // [www.ozon.ru/context/detail/id/7625050/ Пензанские пираты. Микадо. Гондольеры] / пер. с англ. Г. Бена. — Журнал «Звезда», 2008. — 160 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-7439-0125-8.
• Bradley, Ian. The Complete Annotated Gilbert and Sullivan. — Oxford, England: Oxford University Press, 1996. — ISBN 0-19-816503-X.
• Stedman, Jane W. W. S. Gilbert, A Classic Victorian & His Theatre. — Oxford University Press, 1996. — ISBN 0-19-816174-3.

Ссылки

• «Суд присяжных» Артура Салливана: ноты произведения на International Music Score Library Project
• Гилберт У., Салливан А. [www.ceo.spb.ru/libretto/reality/buff/sud.shtml Суд присяжных: Свободный перевод либретто опер(етт)ы] / пер. с англ. Юрия Димитрина. — 1996.

Отрывок, характеризующий Суд присяжных (опера)

– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).