Суздальское княжество

Суздальское княжество
1216 — 1218 1238 — 1341 →
Герб
[[Image:|288px|Суздаль на карте Русских княжеств]]
Столица	Суздаль
Язык(и)	Древнерусский
Религия	Православие
Форма правления	Раннефеодальная монархия

К:Появились в 1216 годуК:Исчезли в 1341 году

Су́здальское княжество — территориально-административное образование времён феодальной раздробленности средневековой Руси с центром в городе Суздаль.

Образование

Суздаль впервые упоминается в летописи под 1024 годом. Первый век своего существования Суздаль был центром волости сначала киевских князей, потом переяславских; князья в нём не жили и для управления оставляли наместников. После раздела Руси между сыновьями Владимира Мономаха (1125 год) Суздаль получил Юрий Владимирович Долгорукий и сделал его столицей Ростово-Суздальского княжества. Сын Юрия Андрей Юрьевич Боголюбский перенёс во Владимир столицу княжества, ставшего в его правление великим. Вышедший победителем из борьбы за власть после гибели Андрея его младший брат Всеволод Юрьевич Большое Гнездо построил в Суздале крепость и несколько церквей. По смерти Всеволода Суздаль достался его сыну Юрию, некоторое время (1216—1218) был центром особого княжества, затем вновь вошедшего в состав Владимирского. В первых числах февраля 1238 года Суздаль был сожжён Батыем, его окрестности разорены.

С 1238 года Суздальским княжеством правил Святослав Всеволодович, который в 1246 году занял владимирский престол после гибели Ярослава Всеволодовича. После смерти Святослава Всеволодовича (1252) Александр Невский отдал Суздаль своему брату Андрею, наследственным владением потомков которого стало княжество. В 1257 году монголы провели перепись в Суздале и поставили в нём баскаков для сбора податей, что вызвало восстание 1262 года. После смерти Андрея Ярославича (1264) в Суздале правили его сыновья.

Суздальско-Нижегородское княжество

После смерти Ивана Калиты Узбек-хан в 1341 году отдаёт Нижний Новгород, Городец и Унжу во владение суздальскому князю Константину Васильевичу, младшему брату бывшего владимирского князя Александра.

Князь Константин Васильевич в 1350 году перенёс свою резиденцию в Нижний Новгород, подчинил своей власти значительную часть мордовских земель, заселил их русскими поселенцами и вообще весьма значительно расширил пределы своего княжества.

Последнее, включавшее теперь города Нижний Новгород, Суздаль, Городец, Бережец, Юрьевец и Шую, получило название Нижегородско-Суздальского княжества, которое просуществовало всего 42 года.

В 1392 году Нижний Новгород был взят великим князем московским; одновременно был изгнан из Суздаля и его последний князь, Симеон Дмитриевич, умерший в Вятке в 1402 г. С тех пор в Нижнем Новгороде и Суздале правили московские наместники, а потомки суздальских князей частью служили при дворе московского князя, частью пребывали в орде. Во время борьбы Василия Васильевича Тёмного с Юрием Дмитриевичем и его сыновьями, правнуками Дмитрия Константиновича, Василию и Фёдору Юрьевичам удалось снова водвориться в Суздале на правах самостоятельных князей, но не надолго: после победы над Дмитрием Юрьевичем Шемякой (1446) Василий Васильевич потребовал от них полного подчинения своей власти и лишил права сноситься с ордою, вследствие чего Константиновичи навсегда оставили Суздаль.

Список князей суздальских

• Юрий Долгорукий (1125—1149);
• Василько Юрьевич (1149—1151);
• Юрий Долгорукий (1151—1155);
• Святослав Всеволодович (1238—1252);
• Андрей Ярославич (1252—1264);
• Юрий Андреевич (1264—1279);
• Михаил Андреевич (1279—1305);
• Василий Андреевич (1305—1309);
• Александр Васильевич (1309—1331);
• Константин Васильевич (1331—1341, затем нижегородский);
• Дмитрий Константинович (1355—1365, затем нижегородский);
• Борис Константинович (1383—1392).

Литература

• «Историческое собрание о богоспасаемом граде Суздале» Анания Фёдорова («Временник Московск. общ. истории и древностей рос.», т. XXII);
• Протопопов, «Исторический очерк гор. С.» («Владимирские губ. ведомости», 1839, № 25—37);
• Кисленской, «История С. и его древности» (СПб., 1848);
• гр. М. В. Толстой, «Путевые заметки из древней суздальской области» (СПб., 1869); Тихонравов,
• «Археологические заметки о городах С. и Шуе» («Записки Русского археологического общ. по отд. русско-славянской археологии», т. I, СПб., 1851).
• Кучкин В. А. [history.tuad.nsk.ru/Author/Russ/K/KuchkinVA/N_O_Russ/index.html Формирование государственной территории северо-восточной Руси в X—XIV вв]. — М., 1984.
• Варганов А. Д. [www.russiancity.ru/books/b80.htm Из ранней истории Суздаля (IX—XIII вв)]. — Вып. 12. — М.: КСИИМК, 1946. — С. 127—134.
• Пудалов Б. М. [www.opentextnn.ru/history/rushist/dorevigu/pudalovbook2/ Русские земли среднего поволжья (вторая треть XIII – первая треть XIV в.)].
• Пудалов Б. М. К вопросу о происхождении суздальских князей //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 4 (18). С. 46–53.

Ссылки

• [www.suzdalonline.ru/history/ История Суздаля] — ряд статей, охватывающих период от создания Суздаля до наших дней.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Суздальское княжество

Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.