Сузи, Томас Павлович

Томас Павлович Сузи
Дата рождения	29 августа 1901(1901-08-29)
Место рождения	Шлиссельбургский уезд, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя
Дата смерти	5 сентября 1939(1939-09-05) (38 лет)
Место смерти	Московская область, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Звание
Награды и премии

То́мас Па́влович Су́зи (фин. Tuomas Susi) (16 [29] августа 1901, деревня Рантолово, Шлиссельбургского уезда, Санкт-Петербургской губернии — 5 сентября 1939, станция Домодедово, Московская область) — советский лётчик-испытатель, кавалер ордена Ленина (1933) и ордена Знак Почёта (1936), полковник авиации (1936).

Биография

Ингерманладец. Отец — Пааво Сузи (1866—1921), мать Кайса-Мария (1869—1918), брат Пааво (1907—1921).

Родился в 1901 году в небольшой, состоящей из двух десятков дворов, деревне Рантолово Токсовской волости. Позднее родители перебрались в Санкт-Петербург.

В 1916 году, из-за недостатка средств оставил учёбу в 4-классном городском училище.

В 1917 году работал чернорабочим и помощником шофёра в автомастерских.

В 1918 году поступил добровольцем в Красную армию в 1-й Петроградский стрелковый полк.

В 1919 году, в составе 42-го стрелкового полка был направлен на борьбу с Юденичем. Участвовал в боях под Ямбургом, был ранен.

В 1920 году был направлен на Южный фронт.

В 1921 году вступил в ВКП(б). Участвовал в боях на Южном фронте, вновь был ранен и сильно контужен, затем отправлен для лечения в Петроград. В том же году участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа в качестве помощника начальника команды, за что был награждён комплектом кожаного обмундирования и часами.

В 1922 году закончил школу. Проходил службу в Кронштадте в должности помощника командира роты, командира роты, помощника командира батальона и начальника полковой школы младшего командного состава. Затем был направлен в форт Красная Горка на должность начальника строевой части форта.

В 1923 году был командирован в военную академию имени М. В. Фрунзе, но по прибытии в Москву был направлен в первый набор командного состава ВВС в Егорьевск, в теоретическую школу ВВС.

В 1924 году окончил школу авиации Рабоче-крестьянского Воздушного Флота РСФСР в Егорьевске и 2-ю военную школу лётчиков в городе Борисоглебск.

В 1925 году окончил 1-ю военную школу лётчиков в Севастополе.

В 1926 году окончил Военную школу воздушного боя в Серпухове. Служил в Ленинграде в 1-й отдельной истребительной эскадрилье.

В 1927 году был направлен в Оренбург на курсы инструкторов по вооружению ВВС.

В 1928 году, после окончания курсов, был оставлен лётчиком-инструктором в 3-й объединённой школе лётчиков и лётчиков-наблюдателей в городе Оренбурге. Занимал должности командира звена и отряда.

В 1930 году был назначен на должность лётчика-инструктора в НИИ ВВС, затем командира отряда. Первым в СССР в истребителе с открытой кабиной, без кислородного прибора, теряя сознание, достиг высоты 8000 метров.

В 1932 году он побил мировой рекорд, возглавив группу самолётов из трёх Р-6, одного Р-5 и одного И-4 в длительном перелёте на высоте 5000 метров по маршруту Москва — Харьков — Москва.

В 1933 году, во время испытаний авиапушки АПК-3бис произошла авария, но Т. П. Сузи сумел успешно посадить повреждённый самолёт. В том же году он был назначен командиром и военным комиссаром 116-й отдельной истребительной эскадрильи особого назначения, которая выполняла спецзадания НИИ ВВС РККА. Лётчики эскадрильи испытывали новые самолёты и авиационные приборы в сложных условиях. Эскадрилья базировалась в Переяславле и подчинялась непосредственно наркому обороны К. Е. Ворошилову. Её лётчики участвовали в воздушных парадах проходивших над Тушинским аэродромом.

В 1934 году провёл государственные испытания самолёта И-14. Затем на истребителе И-5 участвовал в испытаниях «Звена-2А» (тяжёлый бомбардировщик ТБ-3 и три истребителя И-5).

В 1937 году назначен начальником лётно-испытательной станции авиазавода № 21. Проводил испытания опытного истребителя И-16-6.

В 1938 году поднял в воздух конкурсный вариант многоцелевого самолёта «Иванов» Н. Н. Поликарпова.

В 1939 году проводил государственные испытания самолёта И-180-2. Участник парада в честь Дня Воздушного флота, причём накануне, во время генеральной репетиции у его И-180 отказал двигатель и он был вынужден совершить аварийную посадку.

5 сентября 1939 года погиб в авиакатастрофе во время испытания истребителя И-180-2.

Обстоятельства гибели

Полётное задание — подъём на максимальный потолок с выполнением горизонтальных площадок после каждой тысячи метров. Через 21 минуту после взлёта, в 9 часов 19 минут, наблюдатели заметили штопорящий на высоте 3000 метров самолёт, который затем перешёл в пикирование и врезался в землю с работающим мотором в районе станции Домодедово. Лётчик покинул машину на высоте 200—250 метров, однако парашютом не воспользовался и разбился.

Комиссия определила причину катастрофы: «по вине материальной части». Предполагалось, что на максимальной высоте лопнул маслорадиатор, пилота ослепило кипящим маслом, он потерял сознание и оставил управление, затем самолёт стал беспорядочно падать, пилот очнулся, попытался воспользоваться парашютом, но не успел. Лицо и комбинезон лётчика действительно были забрызганы маслом.

По другой версии, которую выдвинул начальник бригады № 3 Костенко, причиной катастрофы стала неисправность кислородной аппаратуры, так как нарекания на кислородное оборудование, установленное на самолёте, отмечались и ранее. По его мнению, пилот потерял сознание после подключения к кислородному прибору, его голова навалилась на левый борт кабины и частично выступала за козырёк. Двигатель при этом работал на максимальном режиме, маслорадиатор какое-то время спустя действительно разрушился, и кипящее масло стало выбивать из-под капота и растекаться по фюзеляжу. При попадании масла в лицо пилот очнулся от болевого шока и попытался возобновить управление самолётом. При этом он ничего не видел, попытка взять управление не удалась, и самолёт сорвался в штопор. Неудачным стало и покидание с парашютом — возможно, пилот вторично потерял сознание и разбился.

Согласно третей версии у лётчика случился сердечный приступ, из-за чего он утратил контроль над машиной.

По версии главного конструктора Н. Н. Поликарпова причиной катастрофы могла стать потеря сознания лётчиком ввиду недостатка кислорода в дыхательной смеси или из-за неисправности кислородного прибора.

Томас Павлович Сузи был похоронен в колумбарии Новодевичьего кладбища

Отрывок, характеризующий Сузи, Томас Павлович

Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.