Суинбёрн, Алджернон Чарльз
| Алджернон Чарльз Суинбёрн | |
| Algernon Charles Swinburne | |
 А.Ч. Суинбёрн. Художник Уильям Белл Скотт | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
Алджернон Чарльз Суинбёрн (англ. Algernon Charles Swinburne; 5 апреля 1837, Лондон — 10 апреля 1909, Лондон) — английский поэт.
Биография
Суинбёрн родился 5 апреля 1837 года в Лондоне на Честер-стрит, дом 7. Он был самым старшим из шестерых детей в семье капитана (позднее адмирала) Чарльза Генри Суинбёрна и леди Джейн Генриетты, дочери графа Эшбернэма. Суинбёрн вырос в небольшой деревне Бончёрч на острове Уайт. С 1849 по 1853 год учился в Итон-Колледже, где впервые начал писать стихи, затем с 1856 по 1860 годы с небольшими перерывами (с 1859 года по май 1860 года Суинбёрн в качестве наказания был временно исключен из колледжа) учился в Бейллиол-Колледже Оксфордского университета.
Суинбёрн проводил летние каникулы в графстве Нортумберленд, в доме своего деда — сэра Джона Суинбёрна (1762—1860) в Capheaton Hall. В доме была знаменитая библиотека— его дед являлся президентом Литературно-философского общества в Ньюкасле-апон-Тайн. Суинбёрн считал Нортумберленд своим родным домом, его чувства отразились в таких патриотических поэмах как «Нортумберленд» (англ. Northumberland), «Грейс Дарлинг» (англ. Grace Darling) и др. Он любил кататься на своем пони по полям, поросшим вереском, и считался бесстрашным наездником. Суинбёрн никогда не называл эти поля границей Шотландии.
В 1857—1860 годах Суинбёрн стал одним из членов интеллектуального кружка леди Паулин Тревельян в Веллингтон Холле, а после смерти своего деда в 1860 году какое-то время гостил в Ньюкасле у Уильяма Белла Скотта. В декабре 1862 года Суинбёрн вместе с Беллом Скоттом и его гостями — возможно, среди них даже был Данте Габриэль Россетти — совершили путешествие в Тайнмут. Скотт писал в своих воспоминаниях, что когда они проходили рядом с морем, Суинбёрн прочитал свои стихи,— которые еще не были опубликованы,— с какой-то необыкновенной интонацией; как будто волны «во всю длину набегали на песок к берегам Каллеркоатс и звучали словно отдаленные приветствия».
Во время учебы в университете Суинбёрн общался с прерафаэлитами, его лучшим другом был Данте Габриэль Россетти. После окончания колледжа жил в Лондоне, где и начал активно писать стихи. Россетти был в восторге от своего «маленького нортумберлендского друга».
Его поэтические работы включают: «Аталанта в Калидоне» (англ. Atalanta in Calydon, 1865), «Поэмы и баллады», Первая серия (англ. Poems and Ballads I, 1866), «Песни перед восходом солнца» (англ. Songs before Sunrise, 1871), «Поэмы и баллады», Вторая серия (англ. Poems and Ballads II, 1878), «Тристрам из Лайонесс» (англ. Tristram of Lyonesse, 1882), «Поэмы и баллады», Третья серия (англ. Poems and Ballads III, 1889), а также новеллу «Лесбия Брандон» (англ. Lesbia Brandon), которая была опубликована посмертно.
«Поэмы и баллады». Первая серия вызвала настоящую сенсацию, когда была впервые опубликована; особенно поэмы, написанные с почтением к знаменитой древнегреческой поэтессе Сапфо из Лесбоса, такие как «Анактория» (англ. Anactoria) и «Sapphics». Другие поэмы в этом сборнике, такие как «Прокаженный» (англ. The Leper), «Хвала Венере» (англ. Laus Veneris) и «Святая Дороти» (англ. St.Dorothy) пробуждают восхищение викторианской эпохой и Средневековьем, и это отчётливо видно в блестящем средневековом стиле, тоне и конструкции. Также эти черты можно увидеть в «Гимне Прозерпине» (англ. Hymn to Proserpine), «Триумфе времени» (англ. The Triumph of Time) и «Долорес» (англ. Dolores (Notre-Dame des Sept Douleurs)).
Суинбёрн придумал стихотворную форму рондель (англ. roundel)(вариация французской стихотворной формы рондо (фр. rondeau), которая была использована в стихотворении «Сто лет рондо» (англ. A Century of Roundels), посвящённом Кристине Россетти.
Суинбёрн страдал алкоголизмом и алголагнией, также у него был очень легковозбудимый характер. В результате в 1879 году в возрасте 42 лет у Суинбёрна произошло физическое и психическое ухудшение здоровья. После этого его взял под свою опеку его друг Теодор Уоттс, который присматривал за ним до конца его жизни в пригороде Лондона Патни. Впоследствии у него пропал юношеский дух бунтарства, и он превратился в респектабельную фигуру. Суинбёрн умер на юго-западе Лондона от гриппа 10 апреля 1909 года в возрасте 72 лет и был похоронен в церкви Святого Бонифация в Бончёрче на острове Уайт, где прошло его детство.
Критика
Считается, что Суинбёрн был декадентом, но, возможно, он больше говорил о пороках, чем потворствовал им на самом деле.
Владение словом, рифмой и метром поставили Суинбёрна в один ряд с самыми талантливыми английскими поэтами, однако его подвергали критике за витиеватый стиль и подбор слов, что подходило больше только для схем рифм, чем для понимания смысла. Известный английский критик Джордж Сейнтсбери в своей знаменитой работе «История английского стихосложения», том III (англ. A history of English prosody, III) очень много писал о Суинбёрне.
Одно время работы Суинбёрна были весьма популярны среди студентов Оксфорда и Кембриджа, но ныне мода на него прошла. В этом сказывается определённое влияние исторического контекста, связанного с консенсусом между читателем и академическими кругами в отношении творчества Суинбёрна, хотя к таким произведениям, как «Поэмы и баллады, Первая серия» и «Аталанта в Калидоне», критики всегда были благосклонны.
То, что две книги Суинбёрна, вышедшие, когда ему было всего 30 лет, сделали его в общественном восприятии первым поэтом Англии и преемником таких великих поэтов, как лорд Альфред Теннисон и Роберт Браунинг, сыграли скорее отрицательную роль в его жизни. До самой смерти Суинбёрна воспринимали именно так, хотя, по мнению, например, такого искушённого критика, как Альфред Эдуард Хаусмен, звание одного из величайших поэтов Англии было для Суинбёрна непосильной ношей.
После первой серии «Поэм и баллад», более поздняя поэзия Суинбёрна посвящена больше философии и политике (особенно объединению Италии, в частности в сборнике «Песни перед восходом солнца»). Он не прекращал писать любовную лирику (включая его эпическую поэму «Тристрам из Лайонесса»), но содержание было уже менее шокирующим. Его стихосложение, в особенности техника рифмовки, оставались в самой лучшей форме до самых последних дней.
Сборники на русском языке
- Сад Прозерпины. Стихи. Перевод, предисловие и примечания Г. Бена. Санкт-Петербург, 2003.
- Молю, успейте внять стихам моим… / Heel Well This Rhyme Before Your Pleasure Tire… Москва, 2012. Переводы М. Донского, Б. Пастернака, Г. Бена, В.Рогова и др.
См. также
Напишите отзыв о статье "Суинбёрн, Алджернон Чарльз"
Ссылки
- [samlib.ru/editors/g/georgij_b/sad_prozerpiny.shtml Суинбёрн А. Ч. «Сад Прозерпины»]
- [www.poezia.ru/article.php?sid=29806 Суинбёрн А. Ч. «Книга начал»]
- [lib.1september.ru/articles/2008/16/02 Суинбёрн А. Ч. «Ночная стража»]
- [www.englishpoetry.ru/F_Swinburne.html Алджернон Чарльз Суинбёрн — биографическая справка и переводы Александра Лукьянова]
- [www.gutenberg.org/author/Algernon+Charles+Swinburne Работы Algernon Swinburne] в проекте «Гутенберг»
- [www.litandphil.org.uk/html_pages/LP_home.html The Literary & Philosophical Society (Lit & Phil)]
- [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=6303 Фотография могилы Суинбёрна на острове Уайт]
Отрывок, характеризующий Суинбёрн, Алджернон Чарльз
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
