Суламита

Сулами́та (ивр. ‏שולמית‏‎, шулам(м)и́т) — так по месту происхождения называется в книге Песнь песней возлюбленная царя Соломона. Это слово в тексте Библии встречается лишь дважды, причём только в одном стихе (Песн. 7:1). В дословном переводе с иврита из канонического (масоретского) текста этот стих начинается так: «Вернись, вернись, „хаш-шуламмит“, вернись, вернись, и мы посмотрим на тебя». Свойственное некоторым старинным переводам восприятие слова «хаш-шуламит» как имени собственного грамматически некорректно из-за артикля, указывающего на то, что это имя нарицательное, обозначающее «жительницу селения Шулем (Шунем)». Как имя нарицательное это слово переведено и в части греческих рукописей. В русскоязычных источниках имя героини встречается также в форме Суламифь.

Наиболее часто слово «Суламита» считают производным от топонима Сунем (Сунам), в частности, существуют гипотезы, отождествляющие Суламиту и Ависагу Сунамитянку. Смуглая кожа невесты (Песн. 1:4) позволяет некоторым комментаторам предполагать тождественность Суламиты царице Савской или дочери фараона — одной из жён Соломона.

Группа «фольклорных гипотез», считающих Песнь песней сборником свадебных гимнов, предполагает, что имя Суламиты представляет собой производное, женскую форму от имени Соломона (ивр. ‏שְׁלמה‏‎, Шломо) и на самом деле означает торжественное именование невесты в ходе свадебного обряда, как Соломон — всего лишь символическое именование жениха.

Суламита в культуре и искусстве

• Повесть А. И. Куприна [ilibrary.ru/text/1023/index.html «Суламифь»] (1908 год).
• Ирина Богушевская — [bogushevich.theatre.ru/songs/sulamif/ «Суламифь»]
• Е. А. Евтушенко, [2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/01n/n01n-s19.shtml Триптих «Суламифь»]
• Пьеса А. Гольдфадена «Шуламис» (Суламифь, идиш)
• Песня М. Э. Шпилевского, Р. В. Гудиевского «Песнь песней»

В астрономии

В честь Суламиты назван астероид (752) Суламита, открытый в 1913 году российским астрономом Неуйминым, Григорием Николаевичем

Идеализм

Идеализация взаимоотношений двух библейских персонажей Суламиты (Песн. 7:1) и её Возлюбленного, показывает возвышенность взаимоотношений жениха и невесты, ещё не вступивших в законный брак. Данные идеальные взаимоотношения помогают избежать таких смертных грехов, как любодеяние, прелюбодеяние, блуда и т. п.

Тексты:

1. (Песн. 8:1). Говорится о возможном взаимоотношении родных братьев и сестер, что недопустимо для остальных (предосудительно);
2. (Песн. 8:2). О недопустимости уединенных встреч;
3. (Песн. 8:3). Описание целомудренного обращения;
4. (Песн. 8:8). Ограничения в возрасте.

Ссылки

• Суламита // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biblicalstudies.ru/Books/Dict3S.html Библейский словарь]

Отрывок, характеризующий Суламита

– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.