Сулу (султанат)

Султанат Сулу
سلطنة سولو
Султанат
1457 — 1917 →   →
Флаг
Столица	Холо
Язык(и)	арабский, баджо, малайский
Религия	ислам (суннизм)
Форма правления	Абсолютная монархия

К:Появились в 1457 годуК:Исчезли в 1917 году

Султанат Сулу (араб. سلطنة سولو دار الإسلام‎) — государство в северной части острова Борнео, основанное в 1457 году. После брака между Абу Бакром и местной принцессой Парамисули, Абу Бакр основал султанат и принял титул султана, также принял ислам под именем Падука Манасари Хуссейн аль Шариф уль-Хашим. Шариф уль-Хашим считался прямым потомком исламского пророка Мухаммеда.

История

Древняя и средневековая история архипелага Сулу слабо изучена по причине недостатка источников. Ко времени проникновения сюда ислама (рубеж XIII — XIV вв.) здесь уже существовали относительно централизованные государства со своими династиями. Правители местных княжеств носили титулы багинда, сирипада и падука. На самом крупном острове архипелага Холо свои государства имели народности бурануна, тагимаа и баклайя. Столицей сирипада был Маимбунг, тагимаа — Буанса.

Мусульманские проповедники проникли сюда из Малайи и Явы. В конце XIV века заметный арабский судья и теолог по имени Карим аль-Maкдум прибыл из Мекки в Малакку. Он проповедовал ислам, поэтому многие жители, в том числе правитель Малакки, его приняли.

В 1380 году Карим аль-Maкдум прибыл в Малакку вместе с арабскими торговцами. Он проповедовал ислам в этом районе. Чтобы облегчить переход неверующих, он основал мечеть, которая стала первым исламским храмом построенным на Филиппинах. Он умер в Сулу, хотя точное местонахождение его могилы неизвестно.

Основателем султаната Сулу традиция называет араба Абу Бакра. В 1430-е гг. он находился при дворе султана Малакки, оттуда перебрался на Суматру в Палембанг, затем в Бруней и, наконец, в Буанса, где вскоре женился на дочери раджи Багинда. Около 1457 г. он наследовал власть, принял титул султана и стал именовать себя Шарифом ал-Кашимом. В годы его правления ислам стал государственной религией страны. Абу Бакр организовал управление государством по образцу арабского халифата и издал первый свод законов, основанный на шариате. Первоначально султанат объединял княжества Буанса и Холо.

С начала испанского завоевания Филиппин история Сулу известна лучше. В 1628 г. испанцы сумели захватить столицу султаната — Холо, разрушили султанский дворец, мечети, захватили много золота и жемчуга. Султан Муваллит Васит укрылся в крепости и сумел отбить все атаки осаждавших. Как только испанцы ушли, он опять отстроил город и хорошо его укрепил. Новое нападение в 1630 г. также было отбито с большим уроном для христиан. Однако в 1638 г. испанцы сумели овладеть Холо и построили здесь свою крепость. Чтобы отразить их нашествие, Муваллит Васит заключил союз с голландцами, которые высадились в 1645 г. в Холо и начали его осаду. Испанцам пришлось эвакуировать крепость и заключить в 1646 г. мир с султаном.

В 1748 г. султан Алим ад-дин I был обвинен своими приближенными в происпанской политике и свергнут заговорщиками, во главе которых стоял его брат дато Бантилан. Последний стал править государством под именем Муизз ад-дина. Алим ад-дин с семьей бежал на остров Минданао, в испанскую крепость Замбоангу. Оттуда его переправили в Манилу. Он выразил желание перейти в христианскую веру, изучал католическую доктрину у образованных иезуитов и в 1750 г. был крещен. Его сын Мухаммад Исраил получил мусульманское религиозное образование. В 1751 г. испанцы заподозрили султана в неблагонадежности и заключили его в форт Сан-Яго. Десять лет спустя, когда генерал-губернатором Филиппин стал архиепископ Мануэль Рохо, Алам ад-дину позволили вновь поселиться в Маниле и назначили специальную пенсию. В 1762 г. Манила ненадолго попала под власть англичан. В мае 1764 г. они доставили Алам ад-дина в Холо и после 16-летнего изгнания восстановили на престоле. В обмен на эту помощь султан не только подтвердил все договоры с англичанами, заключенные его предшественниками, но и согласился передать им в аренду несколько новых территорий на Северном Борнео.

В 1846—1848 гг. испанцы захватили острова Балангинги, находившиеся в вассальной зависимости от Сулу. Вслед за тем наступила очередь самого султаната. Султана Мухаммада Фадла обвинили в том, что он оказывает поддержку пиратам. Война началась в январе 1851 г. Испанская эскадра подошла к Холо. Город был захвачен и разрушен. Султан с оставшимися войсками укрылся в горных крепостях. Вскоре был подписан мирный договор, согласно которому Сулу переходил под протекторат Испании. В Холо разместился испанский гарнизон. Султан лишился права заключать соглашения с другими иностранными державами.

Султан Джамал ал-Азам, сменивший в 1862 г. Мухаммада Фадла, стал проводить независимую внешнюю политику и вновь установил прямые торговые отношения с европейцами. Когда филиппинская администрация усилила нажим, султан публично сжег испанский флаг и начал войну. В феврале 1876 г. на Сулу был направлен 9-тысячный испанский корпус. Он высадился на побережье восточнее Холо. Однако первая попытка прорваться к столице окончилась неудачей из-за упорного сопротивления мусульман. Тогда Холо был взят со стороны моря. Султан отступил в горные крепости. В июле 1878 г. он признал суверенитет Испании, сохранив автономию только в вопросах внутреннего управления.

В 1917 году внутреннее самоуправление Султаната было упразднено Американской администрацией. 17 ноября 2010 провозгласил независимость.

В настоящее время представители одного из трех претендентов воюют с Малайзией.

См. также

• Манильское соглашение
• Магинданао (султанат)

Отрывок, характеризующий Сулу (султанат)

– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.