Султанша

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px; font-size: 120%; background: #A1CCE7; text-align: center;">«Султанша»</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:4px 10px; background: #E7F2F8; text-align: center; font-weight:normal;">SS Sultana</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
</th></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; ">
«Султанша» за несколько часов до катастрофы.
</th></tr>

<tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Флаг</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Класс и тип судна</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> Пассажирский речной колёсный пароход </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Изготовитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> John Lithoberry Shipyard (Цинциннати) </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Спущен на воду</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 1863 год </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Выведен из состава флота</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 27 апреля 1865 </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; padding:6px 10px;background: #D0E5F3;">Основные характеристики</th></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Движитель</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 2 боковых гребных колеса </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Скорость хода</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 23 км/ч </td></tr><tr><th style="padding:6px 10px;font-weight:normal; background: #E7F2F8;border-bottom: 1px solid #D9EAF4;">Пассажировместимость</th><td class="" style="padding:6px 2px 6px 8px;border-bottom: 1px solid #E7F2F8;"> 276 каютных и 400 палубных </td></tr>

«Султа́нша» (англ. Sultána) — деревянный колёсный пароход, построенный в Соединённых Штатах Америки на верфи в Цинциннати, расположенной на реке Огайо, в 1863 году[1].

Затонул 27 апреля 1865 года на реке Миссисипи близ Мемфиса вследствие взрыва парового котла. Пароход перевозил с юга США освобождённых из плена солдат северян. В результате катастрофы погибли 1653 человека (более семидесяти скончались от ран и травм позже), спаслись 741 человек. Это кораблекрушение по числу жертв является самой масштабной катастрофой XIX века и по сей день удерживает печальный рекорд по числу жертв на речном транспорте.





Перед катастрофой

В начале второй половины XIX века пароход «Султанша» являлся одним из самых больших судов США, вместимость корабля составляла 1719 регистровых тонн. Пароход имел три палубы. Судно было способно развивать скорость до 23 км/ч. Пароход был рассчитан на перевозку до 276 каютных и 400 палубных пассажиров. Экипаж корабля составлял 85 человек. Пароход совершал регулярные рейсы по маршруту Сент-ЛуисНовый Орлеан — Сент-Луис.

Во время гражданской войны в ходе боевых действий между аболиционистскими штатами Севера и 11 рабовладельческими штатами Юга большинство кораблей были либо уничтожены, либо повреждены, и поэтому регулярные пассажирские рейсы по реке Миссисипи совершали, помимо «Султанши», только два судна — «Паулина Кэролл» и «Оливковая ветвь».

Война закончилась, и в апреле 1865 года штаб Улисса Симпсона Гранта принял решение возвратить домой северян — пленников конфедератов. В городе Виксберге бывшие заключённые из тюрем Мейсона, Андерсонвиля, Кахабы и Фиско взошли на борт парохода, который должен был доставить их домой после почти двухлетнего плена.

Когда на судне уже находилось около семидесяти каютных пассажиров, капитан корабля Дж. Мэсон (англ. J. C. Mason) получил приказ, который предписывал ему принять на борт парохода 2239 освобождённых пленников. Таким образом, на судне на момент отплытия вместе с экипажем насчитывалось 2394 человека, в 3,5 раза больше расчётного. Один из участников событий, солдат Честер Берри, который был взят южанами в плен в боях близ Фредериксбурга, так описал происходящее:

Когда мы садились на пароход, на его палубах царило веселье, словно на свадьбе. Я никогда в жизни не видел более радостной толпы, чем эти бедные голодные парни. Большинство из них долгое время находились в плену, некоторые даже по два года, многие из них были ранены. В счастливом ожидании скоро увидеть отчий дом они не обращали внимания на эту страшную тесноту. На нижних палубах солдаты лежали вплотную друг к другу. У всех была одна заветная мечта — быстрее попасть домой[2].

Паровые котлы были весьма чувствительны к глине и песку, поэтому судно, использовавшее для котлов взмученную забортную воду, было вынуждено периодически останавливаться на пути следования, чтобы продуть и прочистить от грязи паровую машину. На этом категорически настаивал старший механик корабля Нэйт Уинтрингер.

К пристани Мемфиса пароход пришвартовался вечером 26 апреля. На корабль погрузили горючее и провиант и провели необходимое техническое обслуживание. Около полуночи корабль отшвартовался и продолжил движение по заданному маршруту. Вахту у штурвала занял сам капитан, ибо эта апрельская ночь выдалась тёмной, а кораблю предстояло пройти мимо островов, которые на лоцманской карте обозначались как «Старая курица с цыплятами», и места эти буквально кишели отмелями. В машинном отделении дежурил второй механик «Султанши» Клеменс.

27 апреля около двух часов ночи корабль миновал неосвещённую пристань Тэглеман и первый остров «Старой курицы». Бывшие пленники погрузились в сон, заполнив не только палубы корабля, но и все внутренние проходы, трапы, коридоры, а некоторые были вынуждены разместиться в машинном отделении. До катастрофы оставалось менее часа.

Катастрофа

Приблизительно в восьми милях вверх по реке от Мемфиса, когда корабельные часы показывали 02.40, на «Султанше» взорвался правый котёл. Мощность взрыва была такова, что палубы вместе с людьми рухнули вниз, а одна из труб была отброшена за борт. Вторая труба обрушилась на переполненную спящими пассажирами носовую надстройку. Возникший в результате взрыва пожар в течение нескольких секунд охватил практически всю среднюю часть деревянного судна. Левый котёл и паровая машина судна не пострадали, и корабль продолжал движение, а возникающий встречный ветер раздувал огонь по всему кораблю. Вскоре большая часть парохода была объята пламенем. В том месте, где произошла катастрофа, ширина Миссисипи достигала пяти километров.

С момента взрыва корабль около часа оставался на плаву. Когда в результате воздействия огня борта парохода прогорели ниже ватерлинии, полыхающее судно затонуло. Тех, кто ещё держался на воде, течение реки увлекло вниз.

Старший механик «Султанши» Нэйт Уинтрингер, единственный офицер из экипажа корабля, оставшийся в живых, написал в своём рапорте:

Сначала я оцепенел от ужаса. Это был какой-то кошмар. Выскочив наверх, я увидел, что кругом в воде плавают люди. Со всех сторон до меня доносился один и тот же крик: «Погасите огонь!» Пламя все увеличивалось. Кругом царил страшный хаос. Я понял, что огонь заставит меня покинуть палубу. Выломав из окна какой-то каюты деревянную штору, я прыгнул за борт[2].

Другой очевидец трагедии лейтенант Джо Эллиот написал в своих мемуарах:

Я не понимал, что творится вокруг меня. Всё это казалось кошмарным сном. Я встал и в каком-то охватившем меня забытьи пошёл на корму парохода. На моём пути находился женский салон. От мужского салона его отделял матерчатый занавес. Я откинул его, чтобы пройти дальше, но какая-то дама преградила мне путь. «Что вам здесь нужно, сэр», — спросила она. Но я не обратил на неё внимания и проследовал дальше. Пройдя женский салон, я оказался на корме парохода и по трапу поднялся на верхнюю палубу. Оттуда вдоль борта я посмотрел на нос судна. Картина была ужасная. Палубы обрушились, одна труба упала за борт, среди языков пламени метались солдаты. Выскакивая из огня, они бросились в воду, прыгали по одному и по нескольку человек. Вода повсюду была усеяна плававшими людьми. Прыгая за борт, солдаты ударялись не о воду, а о головы уже ранее прыгнувших туда, калеча и их и себя…[2]

Мичман Эрншоу, вахтенный броненосца «Эссекс», видел проходившую мимо вверх по течению «Султаншу», но не видел момент взрыва. Услышав грохот, он доложил капитану «Эссекса» лейтенанту Берри: «Близ нашей якорной стоянки взорвался большой колёсный пароход. Горит, искры летят в небо».

На следующий день капитан броненосца написал командованию отчёт об этих событиях, в котором, в частности, говорилось:

Я тут же отдал приказ готовить шлюпки к спуску на воду, это было исполнено незамедлительно. На восьмивёсельном катере, который спустили раньше других гребных судов, я направился на стремнину реки. Это было примерно за два часа до рассвета. Ещё было совсем темно, небо затянуло тучами. Горевший пароход ушёл вверх по реке. Единственным ориентиром для нас были крики раненых и тонущих людей. Первый человек, которого подняли мы с воды в наш катер, настолько окоченел, что отогреть мы его не смогли. Второй, которого мы нашли, тоже вскоре умер. Потом мы стали спускаться вниз по течению, к форту Пикеринг. Стоящий на берегу часовой форта выстрелил в нас и крикнул, чтобы мы причалили к берегу. Мы вынуждены были подойти к нему в то время, когда совсем рядом несчастные молили о помощи, но уже не могли больше держаться на воде. Мы догребли до берега. Часовой приказал мне выйти из катера на берег. Я спросил его, почему он в нас стрелял. Он ответил, что следовал инструкции. Я объяснил этому стражу, что случилось на реке и что мы спасаем тонущих. Он ничего не ответил, и мы снова направились на стремнину. Там мы встретились с нашей гичкой, которая спасла тонущих. Люди настолько окоченели в воде, что их грузили в шлюпки, словно мертвецов[2].

Когда катер лейтенанта Берри доставил вторую партию пострадавших, часовые форта Пикеринг вновь открыли огонь по спасательной команде. Северяне опасались вылазок партизан, которые не признавали капитуляции, и потому у стоявших в карауле был приказ не допускать неизвестные лодки близко к расположению. Ружейный огонь не прекращался до тех пор, пока начальник форта полковник Каппнер не обошёл все посты лично и не приказал прекратить стрельбу. Выстрелы прекратились лишь на рассвете, когда большинство находящихся в воде людей уже погибли.

Итоги катастрофы

Во время кораблекрушения парохода «Султанша» погибли 1653 человека, спаслись 741, однако в течение ближайшей недели в госпиталях умерли ещё около семидесяти человек. Общее число погибших превысило 1700 человек.

Печальное лидерство по жертвам на судах вне военных действий — за морским паромом «Донья Пас», столкнувшимся в 1987 году с нефтяным танкером. В столкновении и последующем за ним пожаре погибло более 4 тысяч человек. «Султанша» — вторая в этом списке и первая по числу жертв на речном транспорте. Событие не получило такого общественного внимания, как, например, катастрофа «Титаника» (третья по жертвам), ибо его затмили такие события, как окончание самой кровопролитной войны в истории США и убийство президента Авраама Линкольна.

Напишите отзыв о статье "Султанша"

Примечания

  1. Скрягин Л. Глава 1. Султанша шла вверх по Миссисипи // [www.cartalana.ru/shipwreck-02.php#0002ba Как пароход погубил город]. — М.: Транспорт, 1990. — 271 с. — 125 000 экз. — ISBN 5-277-01037-8.
  2. 1 2 3 4 Лев Скрягин. После убийства Линкольна // 300 катастроф, которые потрясли мир. — М.: Современник, 1996. — 270 с. — (Антология тайн, чудес и загадок). — 16 000 экз. — ISBN 5-270-01933-7.

См. также

Ссылки

  • [www.historynet.com/sultana-a-tragic-postscript-to-the-civil-war.htm Sultana: A Tragic Postscript to the Civil War] (анг).


Отрывок, характеризующий Султанша

«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.