Султан-Галиев, Мирсаид Хайдаргалиевич

Мирсаид Хайдаргалиевич Султан-Галиев
тат. Мирсәет Хәйдәргали улы Солтангалиев
политический деятель
Дата рождения:	13 июля 1892(1892-07-13)
Место рождения:	Уфимская губерния
Гражданство:	СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	28 января 1940(1940-01-28) (47 лет)

Мирсаи́д Хайдаргали́евич Султа́н-Гали́ев (тат. Мирсәет Хәйдәргали улы Солтангалиев, 13 июля 1892, д. Елимбетово, Уфимская губерния (ныне Стерлибашевского района Башкортостана), в других источниках село Кармаскалы — 28 января 1940, Москва) — татарский революционер.

Биография

Родился в татарской семье. Окончив педагогическое училище (Казань), работает учителем, библиотекарем, выступает в татарской периодической печати, принимает активное участие в студенческом революционном движении «Ислах».

После поражения революции 1905 г. Султан-Галиев переезжает в Баку. Здесь он также работает учителем и библиотекарем, выступает в печати.

В мае 1917 года Султан-Галиев участвует в работе Всероссийского мусульманского съезда в Москве и избранного им Всероссийского мусульманского совета. В июле он возвращается в Казань, совместно с Муллануром Вахитовым участвует в создании Мусульманского социалистического комитета (МСК) в г. Петроград, секретарь исполкома. В ноябре 1917 года он вступает в РСДРП.

С 1917 г. в руководстве мусульманской секции Народного комиссариата по делам национальностей (Наркомнац), его секретарь — Мустафа Субхи. В мае 1918 г. участвует в подготовке к Учредительному съезду будущей Татаро-Башкирской Советской Республики (ТБСР). В 1918—1920 гг. председатель Центральной мусульманской военной коллегии при Народном комиссариате по делам национальностей РСФСР (1919). При переходе башкирских войск на сторону Красной армии, 10 июля 1919 года подписал приказ № 10 о недопустимости агитации против Башкирской республики и репрессий в отношении башкирского народа.

По мнению историка Т. Б. Быкова, М. Х. Султан-Галиев внёс ключевой вклад в остановку красного террора в Крыму. В марте 1921 года, желая удалить национального татарского лидера из Москвы на время проведения X съезда РКП(б), чтобы помешать ему встретиться с другими лидерами мусульманских регионов Советской России, прибывавшими на съезд, он был послан в Крым для налаживания большевистской и национальной работы. Проведя полтора месяца в Крыму, Султан-Галиев смог разобраться в обстановке, наладить работу татарского бюро Крымского обкома РКП(б) и подготовить правдивый доклад «О положении в Крыму», в котором, в частности, писал:

Первой и очень крупной ошибкой в этом отношении явилось слишком широкое применение в Крыму красного террора. По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает во всем Крыму от 20 до 25 тысяч. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 000… Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твёрдым решением честно служить Советской власти…

— Султан-Галиев М. [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/1997_3_4/03/03_2/ О положении в Крыму]. Докладная записка (14/IV-21 г. г. Москва). [www.webcitation.org/6ETRre6U2 Архивировано из первоисточника 16 февраля 2013].

В 1919—1921 гг. председатель Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б). Член Коллегии Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР (1920—1923). Основатель и руководитель Российской мусульманской коммунистической партии. Преподавал в Коммунистическом Университете трудящихся Востока.

Был арестован в 1923 г., исключён из ВКП(б). В 1928 году Султан-Галиев арестовывается повторно и приговаривается к расстрелу, который впоследствии заменяется десятью годами лагерей. В 1934 году он освобождается. Жил в ссылке в Саратове. В 1937 снова арестовывается. Расстрелян в 1940 году. Реабилитирован посмертно в 1990 году.

Идейное наследство

Султан-Галиев был основателем исламско-социалистической идеологии, соединявшей в себе элементы марксизма и ислама. «Исламский марксизм» позже нашел некоторое распространение в странах третьего мира. По утверждению некоторых татарских публицистов, с идеями Султан-Галиева были знакомы такие деятели стран третьего мира, как бывший президент Египта Гамаль Абдель Насер и бывший президент Алжира Ахмед Бен Белла.

Память

Его именем в 1992 году названа площадь в историческом центре Казани. Стела установлена в с. Кармаскалы республики Башкирия.

См. также

• Союз воинствующих безбожников Татарии

Литература

• Сагадеев А.В. [www.inion.ru/product/russia/zvetkov.htm(недоступная ссылка — история, копия) Мирсаид Султан-Галиев и его идеи. Большевизм, ислам и национальный вопрос.] // Россия и современный мир : сборник. — М., 1998. — № 3(20).
• Мухамадиев Р.С. Мост над адом. — М.: Голос, 1996. — С. 480.
• [trotsky.ru/about_ld/mv_sultangaliev.html Марк Васильев, Дело Султан-Галиева](недоступная ссылка — история, копия)
• М. Султангалиев [www.revkom.com/index.htm?/naukaikultura/islam-sg.htm Методы антирелигиозной пропаганды среди мусульман]

Ссылки

• Мирсаид Султан-Галиев. [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/res/fck/Image/prilogenia/1_0002.pdf Избранные труды]. Казань: Издательство «Гасыр». Приложение к журналу «Гасырлар авазы — Эхо веков». 1998
• [www.stalinwerke.de/band05/b05-039.html Речь Сталина о «деле Султан-Галиева» на 4-м совещании ЦК РКП(б)] (нем.)
• Ланда Р. Г. [historystudies.org/?p=202 Мирсаид Султан-Галиев. — Вопросы истории. — 1999. — № 8. — С. 53-70.]
• Дороненко М. [www.rwp.ru/History/HRR/m000002.htm Мирсаит Султан-Галиев — революционер и мыслитель.].
• Matthieu Renault, [viewpointmag.com/2015/03/23/the-idea-of-muslim-national-communism-on-mirsaid-sultan-galiev/ «The Idea of Muslim National Communism: On Mirsaid Sultan-Galiev» (2015)] (англ.)
• Maxime Rodinson, [www.europe-solidaire.org/spip.php?article3638 «Sultan Galiev — a forgotten precursor» (1961)] (англ.)

Отрывок, характеризующий Султан-Галиев, Мирсаид Хайдаргалиевич

– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.