Сумароков-Эльстон, Феликс Феликсович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Феликсович Сумароков-Эльстон

Портрет кисти Валентина Серова (1903, Русский музей)
Дата рождения

5 (17) октября 1856(1856-10-17)

Дата смерти

10 июня 1928(1928-06-10) (71 год)

Место смерти

Рим, Италия

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Звание

генерал-лейтенант

Командовал

Кавалергардский полк

Награды и премии

Иностранные:

Князь (с 1885) Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (5 (17) октября 1856 — 10 июня 1928) — русский генерал-лейтенант (1915), генерал-адъютант (1915), главный начальник Московского военного округа (5 мая — 19 июня 1915), главноначальствующий над г. Москвой (5 мая — 3 сентября 1915).

В связи с отсутствием сыновей у его тестя, последнего из Юсуповых, в 1885 году особым императорским указом граф Сумароков-Эльстон получил дозволение унаследовать его княжеский титул и фамилию. С тех пор именовался князем Юсуповым, графом Сумароковым-Эльстоном. Точно такой же титул носил и его сын.





Биография

Сын графа Феликса Николаевича Сумарокова-Эльстона и графини Елены Сергеевны, второй дочери генерал-адъютанта графа Сумарокова.

Учился в Пажеском Его Величества корпусе (не окончил), в 1876 выдержал офицерский экзамен при Чугуевском пехотном юнкерском училище. В 1876 выпущен в 10-й уланский Одесский полк; в 1879 прикомандирован к Кавалергардскому полку.

В 1882 женился на последней в роде княжне Зинаиде Николаевне Юсуповой. Высочайше утверждённым, 11 июня 1885 года, мнением Государственного совета гвардии поручику графу Феликсу Феликсовичу Сумарокову-Эльстон дозволено принять титул и фамилию тестя его, гофмейстера князя Николая Борисовича Юсупова и именоваться князем Юсуповым графом Сумароковым-Эльстоном с тем, чтобы княжеский титул и фамилия Юсуповых переходили только к старшему в роде из его потомков.

В 1883—1885 причислен к Министерству внутренних дел. С 1886 — адъютант великого князя Сергея Александровича. С 1904 — командир Кавалергардского полка. В 1905 получил чин генерал-майора и зачислен в Свиту Его Величества. В 1908—1911 — командир 2-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

С 1912 — председатель совета Императорского Строгановского Центрального художественно-промышленного училища. С 5 мая 1915 года — главный начальник Московского военного округа и главноначальствующий над г. Москвой. 19 июня 1915 года, после антигерманских погромов в Москве, которые он не смог оперативно пресечь, был освобожден от должности главного начальника Московского военного округа, а 3 сентября 1915 года — и от должности главноначальствующего над г. Москвой.

После организованного сыном убийства Г. Распутина попал в немилость. Вынужден был удалиться в курское имение Ракитное.

После Октябрьской революции уехал в Крым, а 13 апреля 1919 вместе с императрицей Марией Федоровной на крейсере «Мальборо» покинул Россию. Жил в Италии. Умер и похоронен в Риме на кладбище Тестаччо.

Награды

Иностранные:

Семья

Весной 1882 года граф Сумароков-Эльстон обвенчался с богатейшей наследницей России — последней представительницей княжеского рода Юсуповых, фрейлиной Зинаидой Николаевной (1861—1939). Из их детей зрелого возраста достигли лишь двое:

  • Николай (16 (28) февраля 188322 июня (5 июля1908) — любитель и участник театральных представлений, убит на Крестовском острове на дуэли мужем своей любовницы.
  • Феликс (11 (23) марта 1887 — 22 сентября 1967) — последний из князей Юсуповых, известный мемуарист.

Источники

  • Список генералам по старшинству. — Санкт-Петербург: Военная типография, 1906.
  • Список генералам по старшинству. — Санкт-Петербург: Военная типография, 1914.
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=549 князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон Феликс Феликсович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Напишите отзыв о статье "Сумароков-Эльстон, Феликс Феликсович"

Отрывок, характеризующий Сумароков-Эльстон, Феликс Феликсович

На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.