Сумгаитский погром

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сумгаитский погром
Тип

Массовое убийство, погром

Причина

Армяно-азербайджанский конфликт (митинги армян в НКАО и Армянской ССР с требованием присоединения НКАО к Армении, столкновения в Карабахе, прибывание в Сумгаит беженцев-азербайджанцев из Армении)

Место

Сумгаит

Страна

Азербайджанская ССР Азербайджанская ССР, СССР

Дата

27—29 февраля 1988 года

Погибших

официально — 32
неофициально — сотни

Пострадавших

сотни

Координаты: 40°35′30″ с. ш. 49°38′23″ в. д. / 40.591667° с. ш. 49.639722° в. д. / 40.591667; 49.639722 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.591667&mlon=49.639722&zoom=14 (O)] (Я)

Сумгаитский погром — беспорядки на этнической почве в городе Сумгаит Азербайджанской ССР 27—29 февраля 1988 г., сопровож­дав­ши­е­ся массовым насилием в отношении армянского населения, грабежами, убийствами, поджогами и уничтожением имущества.

По выражению британского журналиста Тома де Ваала, выпустившего в 2005 году художественно-документальную книгу «Чёрный сад» об истории карабахского конфликта, эти события стали «первой в современной советской истории вспышкой массового насилия»[1].

Сумгаитский погром явился знаковым событием и поворотным пунктом в обострении межнационального конфликта в Закавказье, вызвавшим первые потоки армянских беженцев из Сумгаита в Степанакерт (НКАО) и Армению[2].

По официальным данным Генпрокуратуры СССР, в ходе беспорядков погибло 26 граждан армянской и 6 граждан азербайджанской национальности[3][4], более ста человек было ранено[5]. По неофициальным же оценкам число убитых армян исчисляется сотнями (подробно см. раздел «Число жертв»). В ходе операции по наведению порядка телесные повреждения различной степени тяжести получили 276 военно­слу­жа­щих[6].

29 февраля 1988 года на заседании Политбюро ЦК КПСС в Москве было официально признано, что массовые погромы и убийства в Сумгаите осуществлялись по национальному признаку[1][7]. Однако, как указывается в материалах Правозащитного центра «Мемориал», отсутствие своевременного расследования обстоятельств погромов, установления и наказания виновных привело к дальнейшей эскалации карабахского конфликта[2][8].





Сумгаит

Сумгаит — новый промышленный центр в 25 км к северу от Баку — возник в 1949 году на месте небольшого селения в связи с развитием химической и металлургической промышленности в республике. Являлся вторым (после Баку) по промышленному значению городом Азербайджана[9].

Ведущие отрасли промышленности[9]:

  1. Химическая (завод синтетического каучука, производственное объединение «Сумгаитхимпром»)
  2. Металлургическая (трубопрокатный и алюминиевый заводы)
  3. Промышленность стройматериалов (комбинаты полимерных стройматериалов, домостроительный, заводы железобетонных изделий, оконного стекла)
  4. Другие отрасли: машиностроение (завод компрессоров), лёгкая промышленность (фабрика верхнего трикотажа), энергетика (теплоэлектроцентраль, ТЭЦ).

В Сумгаите работал филиал Азербайджанского института нефти и химии, химико-технологический и политехнический техникумы, медицинское и музыкальное училища.

По словам Тома де Ваала,
первыми его жителями были самые низы советского общества — зэки — политические заключённые, выпущенные из сталинских лагерей; азербайджанцы, покинувшие Армению, куда стали в массовом порядке возвращаться армяне-репатрианты; а также обнищавшие армянские рабочие из Карабаха… Население стремительно росло, составив <к 1980-м годам> четверть миллиона человек, и в городе стала остро ощущаться нехватка жилья. Рабочие ютились в перенаселенных общежитиях. Городские химические предприятия были среди первых в Советском Союзе по уровню загрязнения окружающей среды. Детская смертность была столь высока, что в Сумгаите возникло даже специальное детское кладбище. Средний возраст горожан составлял двадцать пять лет, причём каждый пятый житель Сумгаита имел судимость (эти цифры привёл министр внутренних дел СССР Виктор Власов на заседании Политбюро 29 февраля 1988 г.)[1]
Как пишет в своей книге «Мятежный Карабах» Виктор Кривопусков, в 1988 году — офицер Управления профилактической службы МВД СССР,
Из 250-тысячного городского населения около 18 тысяч были армяне. Строительству жилья, созданию соответствующей социальной сферы здесь внимания практически не уделялось. Десятки тысяч горожан жили в подвалах, в самовольно построенных и неприспособленных лачугах, в так называемом районе «Нахалстрой». Сумгаитские азербайджанцы являлись в основном выходцами из сельских районов, составляли наименее образованный и квалифицированный состав работающих, среди них была большая текучесть кадров, высокий уровень безработицы, правонарушений, пьянства, наркомании…
Распространение клеветнических слухов о том, что в Армении убивают и насилуют азербайджанцев, возбуждение ненависти к армянским землякам на фоне профессиональной и бытовой неустроенности и лишений, призывы освободить квартиры от армян и самим поселиться в них позволили организаторам легко спровоцировать определённую часть мусульманского населения города на погромы и убийства армян[10].

Предшествовавшие события

Армяно-азербайджанский конфликт, имеющий давнюю историю и глубокие национальные и политические корни, обострился в феврале 1988 года, когда в НКАО и Армянской ССР прошли многолюдные митинги с требованием присоединения НКАО к Армянской ССР, а 20 февраля сессия областного Совета народных депутатов НКАО в Степанакерте приняла обращение к Верховным Советам Азербайджанской и Армянской ССР и СССР с просьбой о разрешении выхода НКАО из состава Азербайджана и присоединении к Армении.

Как отмечает в своей книге Том де Ваал, с первого же дня после того, как армянское большинство облсовета НКАО приняло решение об отделении Нагорного Карабаха, «началось медленное сползание к вооружённому конфликту. Уже начали циркулировать и подогревать страсти в обеих этнических общинах первые слухи об актах насилия» на национальной почве[1].

21 февраля азербайджанские радио и телевидение сообщили о том, что волнения в НКАО организованы экстремистскими группировками[11].

Внезапный взрыв митинговой активности и призывов к отделению от Азербайджана в преимущественно армянском Степанакерте привёл к ответной реакции азербайджанской общины, в первую очередь в соседнем Шушинском районе НКАО и азербайджанском городе Агдаме, расположенном у границ области. 22 февраля у армянского населённого пункта Аскеран на территории НКАО произошло столкновение с использованием огнестрельного оружия между многочисленной толпой азербайджанцев из города Агдам, направлявшейся в Степанакерт[12] для «наведения порядка», милицейско-войсковыми кордонами, выставленными на их пути, и местным населением. В результате столкновения погибли два азербайджанца (причём по крайней мере один из них — от руки милиционера-азербайджанца), пятьдесят человек получили телесные повреждения[1][2][11][13][14]. Более масштабное кровопролитие в этот раз удалось предотвратить.

Томас де Ваал приводит свидетельства двух человек, утверждающих, что видели в Баку азербайджанских беженцев из Армении ещё в ноябре 1987 года и январе 1988 года. В то же время он пишет, что Арамаис Бабаян, в 1988 году второй секретарь Кафанского комитета КП Армении, говорил ему, что «не может припомнить ни одного случая, чтобы азербайджанцы покидали территорию района до февраля». При этом, по словам Томаса де Ваала, Арамаис Бабаян подтвердил, что в одну из ночей в феврале 1988 года «две тысячи азербайджанцев» действительно покинули Кафанский район, но приписал причину этого массового исхода слухам и «провокациям»[1][цитата не приведена 2779 дней]. Армянская сторона настаивает на том, что первые азербайджанские беженцы покинули Армению лишь в феврале 1988 г.[15]. Клер Мессина будучи представителем Международной организации по миграции и Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев занималась исследованием вопросов миграции и беженцев в странах СНГ и Балтии. Согласно её исследованию, первые сообщения о беженцах на территории Советского союза появились после Сумгаитского погрома армян в февраля 1988 года, когда почти полмиллиона человек, в основном армяне бежали в Армению, а азербайджанцы в Азербайджан[16]. Арсен Мелик-Шахназаров ссылается на Константина Воеводского, одного из создателей «Санкт-Петербургского Комитета гуманитарной помощи Арцаху», согласно которому 200 азербайджанцев выехали из Кафана в Баку одним поездом в ночь с 26 на 27 февраля, объясняя свой отъезд уговорами родственников[17]. Прибыв в Азербайджан, беженцы рассказывали о пережитых ужасах и применявшемся к ним насилии. Одновременно в Сумгаите под видом «беженцев из Кафана» могли действовать и провокаторы. Зардушт Али-Заде, активный участник общественно-политической жизни в Азербайджане в 1988—1989 гг. и один из создателей Народного фронта Азербайджана, посетивший Сумгаит спустя десять дней после погрома, встречался с рабочими местного алюминиевого завода. По его словам, рабочие говорили «о странных, нездешнего вида молодых мужчинах, которые заводили толпу»[18].

В частном определении судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 18 ноября 1988 г. также говорится: «распространились слухи о массовых убийствах азербайджанцев в Нагорном Карабахе, однако никаких мер по их опровержению не принималось»[19].

Зардушт Али-Заде ссылается в своих мемуарах на свидетельство Фуада Мусаева, занимавшего в феврале 1988 г. пост первого секретаря Бакинского горкома КПАз:
Я и Джахангир Муслимзаде, первый секретарь Сумгаитского горкома КПА, отдыхали в феврале в Железноводске. Из Баку пришла информация о необходимости прервать отпуск и вернуться в связи с напряжённой ситуацией. Муслимзаде отказался прервать отпуск. Я же 20 февраля вылетел в Баку и созвал совещание руководства всех одиннадцати районов города. После докладов я проанализировал ситуацию, и выяснилось следующее: с середины февраля в Баку начали прибывать сотни беженцев из Армении. Они размещались в посёлках Апшеронского полуострова, заселённых выходцами из Армении. Утром туда подавались автобусы, они направлялись в город, однако беженцы шли жаловаться не в ЦК, Совмин и другие инстанции, а в рабочие и студенческие общежития. Их рассказы о притеснениях и оскорблениях, чинимых им армянами в Армении, крайне возбуждали толпу. Автобусы организовывал Зохраб Мамедов, первый секретарь Апшеронского райкома АКП, сам выходец из Армении, из кадров Гейдара Алиева. Я понял, что дело идёт к погрому, приказал перекрыть все дороги к городу из этих поселков. Приказ был выполнен. Автобусы направились в Сумгаит, город химиков в 25 километрах от Баку. 26-го февраля там начался погром[20].
Вот что пишет по этому поводу Томас де Ваал, также встречавшийся с Фуадом Мусаевым:
20 февраля Мусаев был отозван из отпуска… Он вернулся в Баку и увидел, насколько напряжена обстановка в городе: «Кто-то явно провоцировал людей, пропаганда работала вовсю». В тот же вечер под нажимом Мусаева городской комитет партии принял решение об ограничении въезда в Баку. Были сформированы группы дружинников, которые патрулировали улицы, внимательно следя за ситуацией в армянском квартале.
В Баку беду удалось отвести… Тем не менее, Мусаев лишь перенёс место взрыва в Сумгаит… В качестве меры предосторожности он запретил въезд в Баку тысячам рабочих, которые ежедневно приезжали сюда из Сумгаита, и разместил азербайджанских беженцев из Армении в двух деревнях Фатмаи и Сараи, в пригороде Сумгаита. И вот, когда Баку немного успокоился, забурлил Сумгаит[1].
Виктор Кривопусков об обстановке в городе непосредственно перед трагическими событиями:
Хорошо помню, что при подготовке статьи в журнал «Сборник МВД СССР» я специально проанализировал сводки об оперативной обстановке в Сумгаите за 1987 и начало 1988 годов. Ничего примечательного. Накануне трагических событий она характеризовалась в основном криминально-бытовым содержанием. Сообщение из МВД Азербайджана о том, что в Сумгаите немногочисленный митинг, состоявшийся 26 февраля 1988 года на центральной площади им. Ленина по случаю Обращения Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачёва к трудящимся, к народам Азербайджана и Армении в связи с событиями в Нагорном Карабахе и вокруг него[21], завершился в остром антиармянском настроении, озабоченности не вызвало ни на республиканском, ни на союзном уровне. Митинг был отнесён к разряду мероприятий со случайным завершением, не имевшим перспективных последствий. По крайней мере, я других резолюций руководства не нашел.[10]

Однако, продолжает автор, дальнейшее расследование событий показало, что организация и содержание митинга были не случайными. Прежде всего, в митинге принимали участие лишь представители азербайджанского населения. Во-вторых, в ходе этого мероприятия, формально организованного горкомом КПСС (митинг вела второй секретарь горкома Мелек Байрамова), прозвучали явные обвинения и угрозы в адрес армян за разрушение территориального единства Азербайджана, оглашались провокационные сообщения о притеснении азербайджанцев в Карабахе и Армении и даже о якобы уже имевших там место зверствах в отношении азербайджанцев. Среди участников митинга появились и так называемые «кафанские мученики», которые «подтверждали» факты зверств и наличия тысяч азербайджанских беженцев из Армении. Армяне обвинялись в том, что они живут в Сумгаите лучше многих азербайджанцев, имеют благоустроенные квартиры и дома, занимаются только интеллектуальным трудом. Прозвучал призыв «Смерть армянам!»[10].

Зардушт Али-Заде утверждает, что «за день до погрома» Сумгаит посетили первый секретарь ЦК КП Азербайджана Кямран Багиров и председатель правительства Гасан Сейидов:
Вечером они встретились с горожанами в большом клубе химиков. Зал засы́пал первых лиц вопросами и обвинениями. Обстановка накалилась настолько, что лидеры республики были вынуждены ретироваться через чёрный ход и убыть в Баку[18].

Погром

На следующий день, 27 февраля, митинги продолжились. По словам Виктора Кривопускова, МВД СССР в течение дня неоднократно получал оперативную информацию об осложнении межнациональной обстановки в Сумгаите, причём «по первым данным складывалось впечатление, что антиармянский митинг продолжился вроде бы стихийно, а без организационного начала горкома партии принял угрожающий уклон. Но потом прояснилось, что на той же площади Ленина собрались уже тысячи азербайджанцев, причём многие прибыли вполне организованно и с ведома руководства предприятий и учреждений»[10].

С зажигательной речью перед собравшимися выступил азербайджанский поэт Хыдыр Аловлу[18]. Многочисленные выступающие, среди которых были известные в городе люди, продолжали призывать к наказанию армян за Карабах, за азербайджанских «беженцев и мучеников из Кафана», требовать применения к армянам жёстких мер — «убивать и гнать их из Сумгаита, из Азербайджана вообще». В конце практически каждого выступления звучал призыв — «Смерть армянам!». Выступавшие пользовались мегафоном, так что их призывы разносились на прилегающие к площади улицы. Как пишет В. Кривопусков, «на митинге открыто формировалась атмосфера массового психоза и истерии, в которой люди должны были ощутить себя мстителями за якобы погибших соотечественников в Армении и Нагорном Карабахе. С трибун взывали к долгу мусульман сплотиться в войне с неверными. Страсти накалились до предела. Обстановка вышла из-под оперативного контроля»[10].

Вечером 27 февраля заместитель Генерального прокурора СССР А. Ф. Катусев[22] сообщил в программе Центрального телевидения, что 22 февраля в стычке близ Аскерана погибли два азербайджанца (по крайней мере один из них — от руки милиционера-азербайджанца)[23]. Это сообщение, с сознательным акцентированием национальности погибших, как утверждается, могло стать той искрой, которая вызвала взрыв готовящегося несколько месяцев[24] насилия в Сумгаите[25].

Вернувшийся накануне в город первый секретарь Сумгаитского горкома Джахангир Муслимзаде[26], по оценке В. Кривопускова, попытался «возглавить митинг, урезонить толпу, жаждущую мести армянам, и под флагом Азербайджанской ССР увести её с площади имени Ленина и за это время вернуть людей к здравому смыслу, проявлению интернациональных чувств и советского патриотизма»[10]. Том де Ваал ссылается на свидетельство очевидца, согласно которому Муслимзаде пытался заверить митингующих, что Карабах никогда не будет отдан армянам, — однако этих заверений уже было недостаточно для того, чтобы успокоить страсти. Тогда он предложил дать армянам возможность «свободно выехать из города, раз уж началась такая кровная вражда, раз пошли национальные вопросы, такая сила проснулась, то надо дать армянам свободно выехать из города»[1].

Том де Ваал признаёт, что подробности произошедшего далее так и остались для него не вполне ясными, однако «около 18:30 Муслимзаде вышел к народу. В его руку вложили азербайджанский флаг, и он возглавил колонну демонстрантов. Партийный руководитель повел толпу на запад, повернул на юг по улице Дружбы, а затем свернул на восток, в сторону моря. Позднее Муслимзаде говорил, что хотел увести толпу от центра города, к морю, чтобы избежать большой беды. Но получилось, наоборот — бесчинства начались именно в центре. Хвостовая часть колонны рассыпалась на отдельные группы, которые рассеялись по центральным кварталам города в поисках армян»[1].

Зардушт Али-Заде также пытается оправдать партийного работника: «Утром Муслимзаде выступил на общегородском митинге, был окружён и отсечён от своей свиты. Ему дали в руки флаг АзССР, и он поневоле возглавил демонстрацию… От демонстрантов отделились группы людей и направились по заранее определённым адресам в квартиры армянских жителей города»[18].

В. Кривопусков констатирует: «К вечеру 27 февраля трибунные выступления переросли в насильственные действия. Сотни сумгаитских азербайджанцев, распалённые митинговыми призывами, подогретые спиртными напитками, раздаваемыми бесплатно с грузовиков (следствием эти факты установлены), беспрепятственно приступили к погромам квартир армян, их массовым избиениям, убийствам, которые длились до поздней ночи. Государственные, партийные и правоохранительные органы города и республики на беспрецедентные беспорядки в городе не отреагировали. Сумгаит полностью перешёл во власть погромщиков»[10].

По словам Тома де Ваала, «Советский Союз в мирное время никогда не переживал того, что произошло потом. Банды численностью от десяти до пятидесяти и более человек слонялись по городу, били стекла, поджигали автомобили, но главное — искали армян». Эпицентром массовых погромов стал квартал, прилегающий к городскому автовокзалу, который располагался на углу улиц Дружбы и Мира[1].

28 февраля, как сообщает В. Кривопусков, число погромщиков, воодушевлённых безнаказанностью, выросло ещё больше. Многие из них уже были вооружены металлическими прутьями, топорами, молотками, другими подручными средствами: «Погромщики, разбившись на группы по несколько десятков человек, врывались в армянские квартиры, намеченные заранее. Людей убивали в их же домах, но чаще выводили на улицы или во двор для публичного глумления над ними. Редко кому пришлось погибнуть сразу от удара топора или ножа. Большинство ждали мучительные издевательства. Избивали до потери сознания, обливали бензином и сжигали заживо. Нередки были случаи группового изнасилования женщин и девушек, часто насилие происходило на глазах близких, после чего их убивали. Не жалели ни стариков, ни детей»[10].

В то время как милиция и органы власти фактически бездействовали[27][28], некоторые азербайджанцы пытались оказывать помощь армянам — своим соседям и товарищам по работе, спасая их от погромщиков[29].

Как пишет Том де Ваал, первыми советскими официальными лицами, которые отправились из Баку в Сумгаит вечером 28 февраля, были находившиеся в тот период в Азербайджане заместитель заведующего Отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС Разумовского Григорий Харченко и первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп Бобков[30]. Их глазам предстали разбитые витрины магазинов, остовы сгоревших троллейбусов и автомашин посреди улиц, толпы разъярённых людей. Вот что Харченко рассказывал де Ваалу:
Контролировать ситуацию было невозможно, потому что весь город был охвачен паникой. Повсюду толпы азербайджанцев, из дворов раздаются крики о помощи. У нас была охрана, и нас провели в одно место… Я собственными глазами видел растерзанные трупы, одно тело было всё изрублено топором, ноги отрублены, руки, практически от тела ничего не осталось. Они собирали палую листву с земли, насыпали на трупы, потом сливали бензин из стоящих рядом машин и поджигали. Смотреть на эти трупы было страшно.[1]

Бобков и Харченко сразу же поняли, что для восстановления порядка необходимо немедленно вводить в город войска. Однако лишь 29 февраля, с большим опозданием, в Сумгаит был переброшен самолётами полк внутренних войск МВД СССР и прибыли курсанты Бакинского общевойскового училища, сразу же столкнувшиеся с озлобленной толпой[1]. Негативную роль сыграла в ходе этих событий нерешительность и политическая недальновидность высшего руководства страны. 18 июля 1988 г. на заседании Президиума Верховного Совета СССР М. С. Горбачев, пытаясь снять с себя ответственность за сумгаитскую трагедию, заявил, что её не было бы, если бы войска не опоздали на три часа. На самом деле войска опоздали по меньшей мере на сутки — как сообщает Г. Харченко, к моменту его приезда в Сумгаит здесь уже погибло 15 человек[31].

Несмотря на ввод войск, убийства и погромы в некоторых районах продолжались, поскольку у войск не было боеприпасов и приказа на применение к погромщикам силы и оружия. На призывы пострадавших о вмешательстве офицеры и солдаты практически не реагировали[10]. В итоге подразделения ВВ в целом ограничились мероприятиями по оцеплению очагов беспорядков, эвакуации пострадавших, охране мест сосредоточения беженцев, задержанию наиболее активных участников погромов. По словам Г. Харченко, «армянские семьи из 17-го квартала и из других мест пришлось свозить на центральную площадь возле Дворца культуры энергетиков, что напротив горисполкома. Мы организовывали там питание для сотен армянских семей, обеспечивали их безопасность»[31].

Тем временем погромщики, видя бездействие войск, стали нападать на военнослужащих. Участники уличных беспорядков забрасывали их бутылками с зажигательной смесью и наносили стальными заточками колотые удары по ногам[1]. По оперативным сводкам, всего в ходе подавления беспорядков пострадало более 270 военных.

Во второй половине дня 29 февраля состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором был рассмотрен вопрос «О дополнительных мерах в связи с событиями в Азербайджанской и Армянской ССР». По настоятельной просьбе Г. П. Разумовского (представителя высшего руководства КПСС в Азербайджане) и министра обороны Д. Т. Язова было принято решение установить в Сумгаите комендантский час. Язов также предлагал «ввести хотя бы один парашютно-десантный батальон» в Сумгаит — а также «батальон милиции в Степанакерт, чтобы не было там этих сборищ»[32].

После чего Министерство обороны СССР перебросило самолётами 3 тысячи военнослужащих ВВ МВД СССР

29 февраля в Сумгаит, для обеспечения порядка, в соответствии с принятым решением, в город были переброшены морские пехотинцы из состава Каспийской флотилии и десантники. 137-й парашютно-десантный полк (командир гвардии подполковник В. Хацкевич) 106-й воздушно-десантной дивизии высадился на аэродроме близ Баку, совершил марш в Сумгаит и сходу приступил к выполнению поставленной задачи[33][34]. Было объявлено о введении комендантского часа с 23:00[1]. После чего Министерство обороны СССР перебросило самолётами 3 тысячи военнослужащих ВВ МВД СССР. Военные получили приказ сохранять нейтралитет и воздержаться от применения оружия. Этим объяснялось, что часто в ответ на призывы о помощи советские военные отвечали, что им приказано не вмешиваться. Тем временем погромщики начали нападать и на армейские подразделения, в результате чего получили травмы и были ранены 140 военнослужащих. Лишь к вечеру армия приступила к решительным действиям, и погром затих[35]. Военным комендантом города с полномочиями единоначального административного управления был назначен генерал-лейтенант В. С. Краев, первый заместитель начальника Главного штаба войск Южного направления[36][37]. Решительные действия военных позволили положить конец насилию в городе. Том де Ваал рассказывает в своей книге, что в ходе операции по вытеснению разгорячённой толпы из автовокзала и прилегающей территории незадолго до начала комендантского часа несколько человек среди участников беспорядков были убиты[1].

Реакция властей

Первым побуждением высшего советского и партийного руководства было скрыть или смягчить характер и масштабы произошедшего. Всю неделю советские средства массовой информации сообщали о беспорядках в Израиле, Южной Африке и Панаме, но ни словом не обмолвились о событиях в Азербайджане. Вечером в воскресенье 28 февраля, когда в Сумгаите уже шли погромы, центральная советская программа новостей «Время» сообщила лишь, что армянские рабочие выступили с инициативой отработать сверхурочно простои, чтобы компенсировать производственные потери за время забастовки на предыдущей неделе[1]. В мартовских сообщениях ТАСС сумгаитские события были представлены как некие нарушения общественного порядка, в ходе которых погибли люди различных национальностей (26 армян и 6 азербайджанцев). Органам печати настоятельно не рекомендовалось публиковать статьи о Сумгаите, а некоторые уже подготовленные к печати публикации были сняты[38].

Прокуратура СССР по событиям в городе Сумгаите завела уголовные дела. Объединённую следственную группу, в которую вошли сотрудники органов внутренних дел России и других союзных республик, возглавил следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР В. С. Галкин.

По решению Генеральной Прокуратуры СССР, которое было согласовано с руководством страны, единого общего судебного процесса не проводилось; дело было разбито на 80 эпизодов и рассматривалось в судах раз­личных городов. Первоначально было решено провести все процессы на территории РСФСР. Один процесс действительно прошёл в Москве (в Верховном суде СССР), три — в областных судах Волгограда, Воронежа и Куйбышева; все остальные дела, однако, прокуратура СССР направила в суды Азербайджана, и процессы по ним проходили в Баку и Сумгаите[38]. Из огромного числа погромщиков к судебной ответственности привлекли 94 рядовых участника — преимущественно подро­стков и юношей. Около восьмидесяти человек было осуждено. Один из них, Ахмед Ахмедов, был приговорён к смертной казни.

Во всех случаях мотивами преступлений назывались «хулиганские побуждения». Такой подход исключил возможность выявления вдохновителей и организаторов массового насилия. К судебной ответственности не были привлечены подстрекатели из числа выступавших на митингах. Не рассматривалась ответственность должностных лиц партийных и правоохранительных органов Сумгаита за преступное бездействие. Прокуратура СССР отвергла наличие доказательств подготовки к резне. Государственный обвинитель В. Д. Козловский заявил, что наравне с армянами в Сумгаите пострадали и представители других национальностей. Обращения в ЦК КПСС с призывами провести объективное расследование сумгаитской резни не получили ответа[38].

В средствах массовой информации были упомянуты лишь два первых процесса, остальные же прошли неза­меченными[38]. Как пишет Том де Ваал, «к концу 1988 года, когда состоялись эти суды, атмосфера в Азербайджане изменилась так радикально, что некоторые экстремистски настроенные участники демонстраций в Баку даже несли транспаранты, прославляющие „героев Сумгаита“»[1].

Число жертв

По официальным данным генеральной прокуратуры СССР, в ходе беспорядков погибло 32 человека, 26 армян и 6 азербайджанцев, причём последние возможно были бунтовщиками убитыми советскими военными[39][1]. Французский историк Клод Мутафян называет официальное число погибших в 32 человека «издевательским преуменьшением»[40].

В опубликованной в Армении на следующий год после погрома первой книге о сумгаитских событиях к официальному списку армянских жертв было добавлено всего три фамилии — по-видимому, это были жертвы бесчинств, скончавшиеся позднее или тела, не попавшие в бакинский морг. Искажение информации о произошедшем со стороны советского руководства и СМИ, а также то, что полный список жертв так и не был опубликован, породило у армян подозрения, что пострадавших на самом деле было куда больше[1].

В своей статье от 6 сентября 1989 года в The Washington Post американский журналист Дэвид Ремник отмечал, что в армянской общественности распространено мнение, что в ходе погромов погибло по меньшей мере 200 армян[41]. Армянский писатель Серо Ханзадян утверждал, что жертвами погромов стали 450 армян[1].

Британский историк Кристофер Уолкер указывает что официальное число погибших в 32 человека широко непризнанна, и что доступ к свидетельствам о смерти показал значительно большую цифру[42]. Американский историк Питер Кенез оценивает число армянских жертв в 90 человек убитыми и сотни раненными[43], другой американский историк Джордж Бурнутян отмечает что были убиты, изнасилованы, искалечены и сожжены заживо сотни армян а их имущество было уничтожено[44]. Британский историк Джеффри Хоскинг указывает что число убитых армян возможно исчислялось сотнями[45].

Версии

Как пишут в своём исследовании «Азербайджанская революция» Д. Фурман и А. Абасов,
Сумгаит — первое из серии страшных событий современной азербайджанской истории, разобраться в которой практически невозможно, ибо в пронизанном неформальными «мафиозными» связями и коррупцией обществе политика в громадной мере реально делается тайными силами, сговорами и провокациями и ещё больше — интерпретируется через тайные силы, сговоры и провокации. Если добавить к этому стремление Москвы замолчать сумгаитские события, чтобы «успокоить» общество, стремление армян максимально их раздуть, изобразив продолжением геноцида 1915 года, а азербайджанцев — свалить всё на армянскую провокацию, раздув таинственную роль одного из самых активных погромщиков — сумгаитского рабочего-уголовника Э. Григоряна, мы должны будем признать, что правдивая картина сумгаитских событий вряд ли когда-нибудь будет восстановлена. Но ясно, что в Сумгаите взорвалась (сама ли взорвалась, или кто-то бросил спичку) горючая масса недавно прибывших из деревни и образовавших низы городского общества носителей традиционалистского сознания, приобретающего в городских условиях специфически люмпенски-криминальный оттенок…[46]

По версии, впервые высказанной З. Буниятовым в статье «Почему Сумгаит»[47], сумгаитские погромы были организованы «армянскими националистами», чтобы дискредитировать азербайджанцев. По Буниятову, армянские заговорщики якобы загодя установили скрытые камеры в местах будущих погромов, и отснятая пленка незамедлительно распространялась по информационным агентствам всего мира. В 1990-х годах эта версия получила развитие в азербайджанской кинотрилогии «Эхо Сумгаита», в которой её автор, кинорежиссёр Давуд Иманов, представил Сумгаит как арену международного заговора против Азербайджана, подготовленного ЦРУ совместно с русскими и армянами с целью развала Советского Союза. [1].


Версии Буниятова и Иманова базируются на одних и тех же разрозненных и несвязанных друг с другом фактах. Один из таких фактов состоял в том, что накануне событий сумгаитские армяне сняли со своих счетов в местном сберегательном банке около миллиона рублей. Другой факт — это участие в погромах армянина, некоего Эдуарда Григоряна. Как пишет Том де Ваал, в Азербайджане расцвела целая мифология, связанная с «этим армянином», который якобы стоял за всеми сумгаитскими погромами. Уроженец Сумгаита, он после смерти отца-армянина, воспитывался матерью-русской. У него было три судимости. Судя по одной версии, во время беспорядков Григорян подстрекал других к бесчинствам, а по другой версии, Григоряна принудили примкнуть к погромщикам его фабричные приятели-азербайджанцы [1] . Существовали также версии, будто сумгаитские погромы были инициированы КГБ с целью напугать армян и заставить их отказаться от политических протестов. По другой версии резня в Сумгаите была организована для того, чтобы дискредитировать Горбачева и его перестройку.

Джордж Сорос в статье, опубликованной в 1989 году, предположил, что к армянским погромам имела отношение местная мафия, руководимая бывшим главой КГБ республики Гейдаром Алиевым.[48][49], который в 19871990 гг. находился на пенсии[50].

Версия аргументируется следующим образом. В город заблаговременно якобы были завезены булыжники, местные функционеры составили списки армян, присутствующие на митинге 27-го февраля, прибыли на площадь по указанию руководителей предприятий и учреждений, толпе бесплатно раздавали водку и наркотики. На промышленных предприятиях заранее было изготовлено холодное оружие (заточенные арматурные прутья, пики, ножи и т. п.). В ряде районов были отключены телефоны. Партийные и советские органы власти бездействовали, сумгаитская милиция в ряде случаев содействовала погромщикам. Однако в ходе проверки Генеральной Прокуратурой СССР, проведённой по указанным фактам, данная информация подтверждения не нашла.[19][51][52][53].

Последствия

Как подчёркивал публицист Самвел Шахмурадян, составитель сборника «Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев», итогом массовых беспрепятственных погромов армянского населения, продолжавшихся три дня, стали десятки убитых, значительная часть из которых — заживо сожжённые после избиений и пыток, сотни раненых, многие из которых стали инвалидами, изнасилованные, среди которых несовершеннолетние девочки, свыше двухсот разгромленных квартир, десятки сожжённых или разбитых автомобилей, десятки разгромленных мастерских, магазинов, киосков и других объектов общественного назначения, тысячи беженцев[19].

Существуют свидетельства того, что разгулу насилия в Сумгаите способствовало сознательное бездействие местных правоохранительных органов и центрального государственного и партийного руководства СССР или неспособность своевременно вмешаться в развитие событий. Отмечается также, что отсутствие всестороннего и полного расследования причин и обстоятельств погромов, установления и наказания провокаторов и непосредственных участников преступлений, несомненно, привело в дальнейшем к эскалации конфликта[12]. Как пишет Сванте Корнелл[14],

«После Сумгаита стало ясно, что пути назад уже нет, тем более, что советские власти проявляли крайнюю нерешительность и колебания. Для армян Сумгаит стал напоминанием о резне в годы Первой мировой войны, а азербайджанцы в их сознании отождествлялись с оттоманскими войсками. И до Сумгаита армяне изгоняли азербайджанцев из Армении, но теперь они стали изгонять их систематически и целенаправленно, в том числе и из районов Арарата и Зангезура, где азербайджанцы жили компактной группой».

По словам бывшего президента непризнанной Нагорно-Карабахской Республики Аркадия Гукасяна, Сумгаит сделал военный конфликт с Азербайджаном неизбежным[54].

Сумгаитские события, по свидетельству российского политолога С. М. Маркедонова, «радикально изменили умонастроения жителей Армении…, вызвали кризис доверия к центральной власти. В требованиях и лозунгах армянских объединений стали звучать критические по отношению к КПСС мотивы»[55]. Как отмечает А. Зверев, «неспособность центральных властей применить силу для защиты гражданских лиц имела серьезные последствия для дальнейшего развития этнических конфликтов на Кавказе и в Средней Азии: создав впечатление, что насилие себя оправдывает, она сформировала условия для повторения бесчинств. Стало ясно, что любое изгнание национального меньшинства с мест своего проживания под угрозой террора останется безнаказанным»[56].

27 июля 1990 года в газете «New York Times» было опубликовано открытое письмо к мировой общественности, под которым поставили свои подписи 133 известных правозащитника, ученых и общественных деятелей из Европы, Канады и США (см. Открытое письмо к мировой общественности). В письме проводилась параллель с геноцидом армян, выражался протест против погромов армян на территории Азербайджанской ССР, содержалось требование немедленного их предотвращения и осуждение блокады Армении со стороны Азербайджана.

Напишите отзыв о статье "Сумгаитский погром"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 [news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_4651000/4651717.stm Том де Ваал. «Черный сад». Глава 2. Февраль 1988 года: Азербайджан]
  2. 1 2 3 [www.memo.ru/hr/hotpoints/karabah/getashen/chapter1.htm Правозащитный центр «Мемориал». Горячие точки. Карабах. Хронология конфликта]
  3. «Известия», 3 марта 1988 г.
  4. [www.gorby.ru/rubrs.asp?art_id=13976&rubr_id=173&page=2 Научно-информационный центр Горбачев Фонда. Хроника перестройки. 1988 г.]
  5. Эмоции и разум. О событиях в Нагорном Карабахе и вокруг него. «Правда», 21 марта 1988 г.
  6. [sumgait.info/sumgait/sumgait-genocide-glasnost/sumgait-genocide-glasnost1.htm «Сумгаит… Геноцид… Гласность»], Ер., 1989.
  7. [sumgait.info/sumgait/politburo-meeting-29-february-1988.htm Стенограмма заседания Политбюро ЦК КПСС 29 февраля 1988 г.]
  8. Такое же мнение высказывал генерал Игорь Родионов, командующий войсками Закавказского военного округа в 1988—1989 гг.: «Руководству Азербайджана удалось взять ситуацию в Сумгаите под контроль, но вместо того, чтобы дать политическую оценку произошедшему, проанализировать последствия, задержать исполнителей и заказчиков, провести расследование и показательный суд, а затем обнародовать материалы по всему Союзу, было сделано кое-что и кое-как. Истинные виновники должного наказания не понесли» [www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/10/846/31.html].
  9. 1 2 [bse-soviet-encyclopedia.info/%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B0%D1%8F_%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%8D%D0%BD%D1%86%D0%B8%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%8F/107399/%D0%A1%D1%83%D0%BC%D0%B3%D0%B0%D0%B8%D1%82 Сумгаит] (рус.). Большая советская энциклопедия. Проверено 3 октября 2012. [www.webcitation.org/6BTH0wqS2 Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.armenianhouse.org/krivopuskov/karabakh/166-212.html#5 Кривопусков В. В. Мятежный Карабах. Из дневника офицера МВД СССР. Издание второе, дополненное. — М.: Голос-Пресс, 2007. — 384 с. Ил. ISBN 5-7117-0163-0]
  11. 1 2 [sumgait.info/press/zhurnal-avrora/avrora-october-1988.htm А. Василевский. «Туча в горах» — «Аврора», 1988, № 10.]
  12. 1 2 [www.memo.ru/hr/hotpoints/karabah/getashen/chapter1.htm Мемориал. Хронология конфликта]
  13. [www.press.karabakh.info/%D0%92_%D0%9F%D1%80%D0%BE%D0%BA%D1%83%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B5_%D0%A1%D0%BE%D1%8E%D0%B7%D0%B0_%D0%A1%D0%A1%D0%A0 В Прокуратуре Союза ССР (ТАСС). Голос Армении (Коммунист) № 68(16347), 22 марта 1988 г.]
  14. 1 2 [edoc.bibliothek.uni-halle.de/servlets/MCRFileNodeServlet/HALCoRe_derivate_00003079/Nagorno-Karabakh%20Conflict.pdf?hosts=local Svante E. Cornell. The Nagorno-Karabakh Conflict. Report No 46, Department of East European Studies, Uppsala University, 1999]
  15. [www.sumgait.info/caucasus-conflicts/nagorno-karabakh-facts/nagorno-karabakh-facts-6.htm Арсен Мелик-Шахназаров, Нагорный Карабах: факты против лжи]
  16. Claire Messina / From Migrants to Refugees: Russian, Soviet and Post-Soviet Migration / International Journal of Refugee Law Vol. 6 No. 4 — Oxford University Press 1994, pp. 631—632
  17. [sumgait.info/press/pro-armenia-magazine/pro-armenia-9301.htm Константин Воеводский, Перестройка в карабахском зеркале, Исход азербайджанцев из Армении: миф и реальность (Опыт сравнительного анализа).]
  18. 1 2 3 4 [www.sakharov-museum.ru/publications/azrus/az_0055.htm Зардушт Али-Заде, «Азербайджанская элита и массы в период распада СССР (статья-мемуары о бурном времени)»].
  19. 1 2 3 [www.sumgait.info/sumgait/sumgait-genocide-glasnost1.htm Сборник «Сумгаит… геноцид… гласность?». Материалы пресс-конференции, организованной 23 сентября 1989 г. Армянским историко-просветительским обществом «Гушаматян» совместно с Союзом журналистов республики в Ереване, в Доме архитекторов Армении. Составители: Г. Б. Улубабян, С. Т. Золян, А. А. Аршакян. Общество «Знание» Армянской ССР, 1989.]
  20. [www.sakharov-museum.ru/publications/azrus/az_0055.htm Зардушт Али-Заде, «Азербайджанская элита и массы в период распада СССР (статья-мемуары о бурном времени)»]
  21. 26 февраля по бакинскому и ереванскому телевидению выступили секретари ЦК КПСС Г. П. Разумовский и В. И. Долгих, огласившие текст Обращения М. С. Горбачева «К трудящимся, к народам Армении и Азербайджана», в котором содержался призыв «проявить гражданскую зрелость и выдержку, вернуться к нормальной жизни и работе, соблюдать общественный порядок». 27 февраля это обращение было опубликовано центральными изданиями Азербайджанской и Армянской ССР.
  22. Катусев Александр Филиппович, заместитель генерального прокурора СССР (1988), покончил жизнь самоубийством 21 августа 2000 г. Высказываются разные предположения относительно того, с какой целью Катусев упомянул о двух убитых азербайджанцах. Позднее Катусев не оставил без ответа депутатский запрос о целях своего заявления. Том де Ваал в своей книге о карабахском конфликте предположил, что это могла быть попытка запугать армян и заставить их прекратить акции протеста.
  23. [www.memo.ru/hr/hotpoints/karabah/Getashen/chapter1.htm#_VPID_2 По данным «Мемориала»][www.peeep.us/466fa495]
  24. Алексей Зверев. [poli.vub.ac.be/publi/ContBorders/rus/ch0102.htm Этнические конфликты на Кавказе, 1988—1994.]. Contested Borders in the Caucasus, ed. Bruno Coppieters ISBN 90 5487 1172 NUGI 654. VUB University Press (1996). Проверено 11 июня 2014. [www.peeep.us/5cc30316]
  25. И. Бабанов и К. Воеводский указывают в своей книге «Карабахский кризис», что о ги­бели двух азербайджанцев «в результате столкновения между жителями Агдама и Аскерана» ещё раньше сообщило агентство ТАСС (это сообщение также прозвучало на Центральном телевидении и Всесоюзном радио) ([www.karabah88.ru/conflict/karabah/13.html Бабанов И., Воеводский К. Карабахский кризис. Санкт-Петербург, 1992])
  26. В.Кривопусков в своей книге называет его Арифом Муслим-заде.
  27. «Свою роль сыграл и ещё один фактор, ставший необходимым условием для вспышки этнического насилия: местная милиция ни во что не вмешивалась. Потом уже выяснилось, что в местном отделе внутренних дел, укомплектованном азербайджанцами, был только один профессиональный офицер-армянин» ([news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_4651000/4651717.stm Том де Ваал. «Черный сад». Глава 2. Февраль 1988 года: Азербайджан])
  28. «В городе существовали следующие государственные структуры: горком КПСС, горотдел милиции, КГБ. Ситуацию спасал… комсомол. Лидеры городского комсомола обратились во все инстанции с просьбой о помощи, ввиду полного бездействия основных институтов государственной власти. В Сумгаит были спешно посланы безоружные курсанты Бакинского общевойскового училища, однако они не смогли обуздать толпу… Зная механизм сбора информации и предоставления сводок руководству, невозможно поверить, что о погроме не стало известно сразу же после его начала. Или руководство Азербайджана утаивало эту информацию, или центр намеренно не принимал меры, или же паралич воли уже принял неизлечимую форму» ([www.sakharov-museum.ru/publications/azrus/az_0055.htm Зардушт Али-Заде, «Азербайджанская элита и массы в период распада СССР (статья-мемуары о бурном времени)»])
  29. «Хотя местная милиция палец о палец не ударила, чтобы пресечь кровопролитие, кое-кто из азербайджанцев пытался самостоятельно организовать помощь своим армянским соседям. Местные комсомольцы собирались небольшими группами и провожали армянские семьи в безопасное место — Дворец культуры на центральной площади» ([news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_4651000/4651717.stm Том де Ваал. «Черный сад». Глава 2. Февраль 1988 года: Азербайджан])
  30. - С чего началось Ваше знакомство с Карабахским конфликтом?
    - С событий в Сумгайыте. Я тогда вместе с первым заместителем председателя КГБ СССР генералом Филиппом Бобковым был командирован в Сумгайыт. Мы прибыли в город, когда там уже погибли 15 человек. Вместе с горкомом партии, с директорами предприятий пытались остановить негативные события в городе. Помнится, тогда в Сумгайыте был введен комендантский час, подобное происходило в СССР впервые. ([www.vesti.az/news.php?id=57390 Интервью с Григорием Харченко. Vesti.az, 27.10.2010])
  31. 1 2 [www.vesti.az/news.php?id=57390 Интервью с Григорием Харченко. Vesti.az, 27.10.2010]
  32. [sumgait.info/sumgait/politburo-meeting-29-february-1988.htm Полный текст стенограммы секретного заседания Политбюро ЦК КПСС 29 февраля 1988 года]
  33. [armyrus.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=828&Itemid=2242 Хронология ВДВ. ArmyRus.ru. Военно-информационный портал]
  34. Полк вернётся к месту постоянной дислокации — в Рязань — в начале апреля.
  35. В.А. Гуров /«Вооруженные силы СССР в Армяно-Азербайджанском (Карабахском) вооруженном конфликте (1988—1991 гг.)»/ Известия Самарского научного центра Российской академии наук, т. 14, №3;- 2012 г.; - стр.110-116
  36. Маргелов А. В., Маргелов В. В. [books.google.ru/books?id=DrZI2Vp7sukC Десантник № 1 генерал армии Маргелов]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2003. — 640 с. — ISBN 5-94849-087-4.
  37. Генерал Краев исполнял эти обязанности до апреля 1988 г.
  38. 1 2 3 4 [www.karabah88.ru/conflict/karabah/13.html Бабанов И., Воеводский К. Карабахский кризис. Санкт-Петербург, 1992]
  39. Thomas de Waal «The Caucasus: An Introduction», Oxford University Press, 2010. Стр. 111:
  40. Levon Chorbajian, Patrick Donabedian, and Claude Mutafian «The Caucasian Knot: The History and Geopolitics of Nagorno-Karabagh», 1994. Page 150, chapter «Karabagh in the twentieth century» by Claude Mutafian:
  41. David Remnick «[www.washingtonpost.com/archive/politics/1989/09/06/hate-runs-high-in-soviet-unions-most-explosive-ethnic-feud/38ac827c-17a0-474c-9647-39189d0415ec/ Hate Runs High In Soviet Union’s Most Explosive Ethnic Feud]», The Washington Post, September 6, 1989:
  42. Christopher J. Walker. The Armenian presence in mountainous Karabakh // [books.google.de/books?id=-Cj9Xiu3OyUC Transcaucasian Boundaries] / под ред. John Wright, Richard Schofield, Suzanne Goldenberg. — Psychology Press, 2004. — С. 107. — 248 с. — ISBN 0203214471.
  43. Peter Kenez «A History of the Soviet Union from the Beginning to the End», Cambridge University Press, 1999. Стр. 272:
  44. George A. Boumoutian «A Concise History of the Armenian People (From Ancient Times to the Present)», Mazda Publishers, Inc. Costa Mesa, California 2006. Стр. 331
  45. Geoffrey A. Hosking «The First Socialist Society: A History of the Soviet Union from Within», Harvard University Press, 1993. Стр. 475
  46. Фурман Д. Е., Абасов А. Азербайджанская революция
  47. Академик Зия Буниятов, «Почему Сумгаит?», Известия Академии наук Азербайджанской ССР. Серия истории, философии и права. № 2, январь, 1989. Опубликовано также в еженедельнике Академии Наук Азербайджанской ССР «Элм» от 13 мая 1989 г.; перепечатано в кн.: The Caucasian Knot, p. 188—189.
  48. George Soros. [www.nybooks.com/articles/archives/1989/jun/01/the-gorbachev-prospect/ The Gorbachev Prospect] (англ.). Volume 36, Number 9. The New York Review of Books (1 June 1989). — «It is not far-fetched to speculate that the first pogroms against Armenians in Azerbaijan were instigated by the notorious local mafia, which is controlled by KGB official G.A. Alieev, in order to create a situation in which Gorbachev would lose, no matter what he did. He could not side with the Armenians, because by doing so he would alienate the Muslims, but by taking a neutral position he drove the Armenians, who would have been his natural supporters, into active opposition.»  Проверено 3 марта 2011. [www.webcitation.org/61FhEFRmj Архивировано из первоисточника 27 августа 2011].
  49. Джордж Сорос. «Концепция М. С. Горбачева» — «Знамя», 1989, № 6.
    Не так уж оторваны от реальности предположения, что первые армянские погромы в Азербайджане были инспирированы местной мафией, управляемой бывшим руководителем КГБ Азербайджана Г. А. Алиевым, с тем, чтобы создать безвыигрышную ситуацию для Горбачева.
  50. [www.temadnya.ru/spravka/10jan2001/103.html Тема дня — Справка — Биография Гейдара Алиева: сотрудник НКВД с 1941 года]
  51. . Об изготовлении холодного оружия на предприятиях города писала, в частности, местная газета «Коммунист Сумгаита» в номере от 13 мая 1988 г.: «Бюро Сумгаитского горкома партии 10 мая 1988 года осудило руководство и коллектив Азербайджанского трубопрокатного завода за то, что „…в дни сложной ситуации в цехах завода имело место изготовление топоров, ножей и других предметов, которые могли быть использованы хулиганствующими элементами“». Заместитель Генерального прокурора Катусев заявил: «Продолжают мешать следствию всевозможные измышления. В частности, распространяются слухи о том, что накануне массовых беспорядков в городе составлялись списки лиц армянской национальности для их физического уничтожения. Что на ряде предприятий специально изготавливались металлические прутья и иные предметы. Что преднамеренно работниками узлов связи отключались телефоны в квартирах армян. И так далее. Для проверки этих и других подобных сведений следователи допросили большое количество жителей Сумгаита, рабочих предприятий, сотрудников жилищно-эксплуатационных контор, узлов связи и других служб. И ни одно из этих заявлений не подтвердилось» («Известия», 20 августа 1988 г.). Об участии милиции см. статью «Куда смотрела милиция?» в газете «Коммунист Сумгаита» от 20 марта 1988 г. Газета «Известия» от 20 марта 1988 г. в статье «Сумгаит: Прокуратура продолжает следствие» сообщала, что Прокуратура СССР вынуждена была возбудить уголовное дело в отношении работников милиции.
  52. [press.karabakh.info/Сумгаит:_Спустя_два_года Грайр Улубябян. Сумгаит: Спустя два года спустя]// «Комсомолец» 5.05.1990
  53. [www.sumgait.info/sumgait/the-sumgait-tragedy/sumgait-tragedy-introduction.htm СУМГАИТСКАЯ ТРАГЕДИЯ В СВИДЕТЕЛЬСТВАХ ОЧЕВИДЦЕВ] Составитель, ответственный редактор — САМВЕЛ ШАХМУРАДЯН. Ереван, 1989
  54. [newsvote.bbc.co.uk/mpapps/pagetools/print/news.bbc.co.uk/hi/russian/in_depth/newsid_4651000/4651717.stm Глава 2. Февраль 1988 года: Азербайджан]
  55. [www.apn.ru/publications/article10413.htm Маркедонов С. М. Самоопределение по ленинским принципам. АПН, 21.09.2006 г.]
  56. [poli.vub.ac.be/publi/ContBorders/rus/ch0102.htm Алексей Зверев. Этнические конфликты на Кавказе, 1988—1994. В сб. Contested Borders in the Caucasus, ed. Bruno Coppieters. VUB University Press, 1996. ISBN 90 5487 1172 NUGI 654]

Ссылки

  • [genproc.am/ru/199/ Показания свидетелей погрома на сайте Генеральной прокуратуры Республики Армения]
  • [history.kubsu.ru/pdf/ar_mar.pdf Марутян А. Т. Геноцид армян. Историческая память и трансформация этнических стереотипов (по материалам транспарантов и плакатов Карабахского движения). Центр понтийско-кавказских исследований. Краснодар, 1995]
  • [www.vesti.az/news.php?id=57390 Интервью с Григорием Харченко. Vesti.az, 27.10.2010]
  • [www.polit.ru/author/2008/03/07/sumgait.html Маркедонов С. М. Уроки Сумгаита. Полит.ру. 07.03.2008]


Отрывок, характеризующий Сумгаитский погром

– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.