Сумеречное (яйцо Фаберже)

«Сумеречное» Яйца Фаберже
Пасхальное яйцо «Сумеречное»
Год изготовления	1917
Заказчик	нет данных
Первый владелец	нет данных
Текущий владелец
Владелец	находится в частной коллекции
Год получения	1976
Дизайн и материалы
Мастер	?
Материалы	ляпис-лазурь, золото, алмазы, лунный камень
Высота	148 мм
Сюрприз
утерян

«Су́меречное» (или «Ночно́е») — ювелирное яйцо, изготовленное ювелирным домом Карла Фаберже в 1917 году. Данных о заказчике и первом владельце нет. Хранится в частной коллекции.

Предыстория

Широкую известность ювелирный дом Фаберже получил, благодаря созданной в период с 1885 по 1917 год коллекции ювелирных пасхальных яиц. Основателем традиции дарить на праздник Пасхи ювелирное пасхальное яйцо от фирмы Карла Фаберже (Санкт-Петербург) стал император России Александр III, который впервые сделал такой подарок своей супруге в 1885 году. Ювелирное яйцо «Курочка» стало первым из 52-х императорских пасхальных яиц, изготовленных фирмой Фаберже для царской семьи. Первое изделие было создано по принципу русской народной игрушки «Матрёшка» и представляло из себя золотой корпус, покрытый снаружи белой эмалью, который разделялся пополам. Внутри яйца открывался золотой желток, в котором содержалась миниатюрная фигурка курицы, содержащая копию императорской короны и рубиновый кулон на цепочке. И тем не менее, идея подобного ювелирного изделия не была оригинальной:

Пасхальное яйцо Фаберже должно было стать вольной интерпретацией яйца, изготовленного в начале XVIII века, три экземпляра которого известны и сегодня. Они находятся: в замке Розенборг (Копенгаген); в музее Истории искусств (Вена) и в частной коллекции (ранее — в художественной галерее «Зелёные своды», Дрезден). Во всех упомянутых экземплярах яиц спрятана курочка, открыв которую, можно обнаружить корону, а в ней — кольцо. Считается, что императору хотелось порадовать супругу сюрпризом, который напомнил бы ей хорошо знакомое изделие из датской королевской сокровищницы.

— Mogens Bencard, The Hen in the Egg.

Успех ювелирных императорских пасхальных яиц Фаберже способствовал тому, что заказы на подарки такого рода к пасхе последовали от ряда состоятельных заказчиков. В период с 1898 по 1904 годы русский предприниматель Александр Кельх заказал и подарил своей супруге Варваре Кельх-Базановой 7 пасхальных яиц фирмы Фаберже, изготовленных ювелиром Михаилом Перхиным. Перхин в возрасте 26 лет становится главным мастером фирмы Фаберже и работает в ней до самой смерти. Среди прочего, ювелирных дел мастер Михаил Перхин участвовал в создании знаменитой серии пасхальных яиц, в том числе и ряда произведений ювелирного искусства из серии Императорских пасхальных яиц. Клеймо Перхина («М. П.») носят многие пасхальные яйца, выпущенные фирмой Фаберже в период с 1885-86 до 1903 год.

В числе прочих, среди клиентов, которые заказали и приобрели пасхальные яйца Фаберже, оказались известные люди того времени: Вандербильт, Консуэло, герцогиня Мальборо, супруги Юсуповы, племянник Альфреда Нобеля — Эммануэль Нобель. В 2007 году стало известно о существовании ещё одного изделия ювелирного дома: на аукцион было выставлено «яйцо-часы Ротшильда», созданное в 1902 году для семьи американских миллиардеров и хранившееся в их семье на протяжении всего этого времени. Последнее из семи пасхальных яиц работы ювелирных дел мастера Михаила Евлампиевича Перхина фирмы Карла Фаберже, заказанное русским предпринимателем Александром Фердинандовичем Кельхом в качестве пасхального подарка жене Варваре Кельх-Базановой в 1904 году — «Шантеклер Кельха» — практически повторяет «Яйцо-часы Ротшильда», изготовленное ранее (в 1902 году).

Описание

Ювелирное пасхальное яйцо «Сумеречное» изготовлено из золота, алмазов и лунного камня, украшено мозаикой тёмно-синего цвета из ляпис-лазури, изображающей вечернее небо. На передней поверхности ювелирного изделия сделаны золотые ворота, если они открыты, то можно увидеть гравированный сад Петергофа. Обратная сторона пасхального яйца украшена двуглавым орлом — гербом дома Романовых, над которым вырезана дата: «1917».

Сюрприз

Утрачен.

Владельцы

Изготовлено в Санкт-Петербурге ювелирным домом Карла Фаберже в 1917 году. Данных о владельце нет, возможно пасхальное яйцо «Сумеречное» сделано для одного из членов семьи российского императора. С 1923 года принадлежало госпоже Линн Харбин (Китай). В 1976 году коллекция госпожи Линн продана в Женеве на аукционе «Кристи». Ювелирное пасхальное яйцо «Сумеречное» приобрёл Хер Аттингер, Цюрих (Швейцария), действующий в качестве агента частного покупателя. Хранится в частной коллекции.

Отрывок, характеризующий Сумеречное (яйцо Фаберже)

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.