Сумптуарные законы
Поделись знанием:
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
Сумптуарные законы (лат. leges sumptuariae) — законы против излишней роскоши в обстановке, одежде, еде и пр., издававшиеся во многих государствах, начиная от Ликурга в Древней Спарте до Карла VIII во Франции и позже, не дававшие, однако, существенных результатов[1].
В настоящее время эти законы часто воспринимаются в качестве некоего курьезного реликта давно ушедших времен[2]. Во многом это связано с широко распространённым в зарубежной литературе представлением о том, что в их основе лежит ограничение права индивида на самовыражение, которое рассматривается, прежде всего, в контексте потребительства. Однако ещё в эпоху Просвещения законы о роскоши воспринимались в качестве одного из атрибутов цивилизованного общества[3].
Законы о роскоши получили широкое распространение в ряде древних и средневековых обществ. Наиболее известны античные законы о роскоши, ставшие образцом для позднейших законодателей. Если о греческих законах подобного рода известно мало, то римские законы относительно хорошо освещены в источниках[4]. Многочисленные законы о роскоши начиная с XII—XIII веках принимались в Италии, Франции, Испании, Германии, Швейцарии. Некоторые исследователи указывают на наличие законов о роскоши в средневековой Японии, России периода правления Екатерины II и ряде современных исламских государств[5][6]. При всей специфике отдельных законодательных актов или их национальных групп можно говорить о том, что содержание законов о роскоши имеет единообразный характер и сводится к введению запретов на ношение одежды определенного покроя или цвета, украшений, на употребление деликатесных продуктов питания и напитков (как правило, вызывающих алкогольное или наркотическое опьянение)[7].
Содержание
Наиболее известные из сумптуарных законов
Республиканский Рим
- Закон Клавдия (lex Claudia de nave senatorum) 218 года до н. э. запрещал сенаторам и их семьям владеть кораблями вместимостью свыше 300 амфор. Один из наиболее почтенных сумптуарных законов — его условия были повторены Цезарем в 59 году до н. э. в lex de repetundis, а ссылки встречаются вплоть до III века н. э.[8]
- Закон Оппия (lex Oppia) 215 года до н. э., пожалуй, самый известный из ранних сумптуарных законов. Запрещал римским женщинам иметь больше половины унции золота, носить окрашенную в разные цвета одежду, ездить в повозках по Риму и по другим городам или вокруг них на расстоянии мили, кроме как при государственных священнодействиях[9]. Был отменен через двадцать лет после его принятия, в 195 году до н. э., в том числе благодаря массовым женским выступлениям[10].
- Закон о подарках и воздаяниях (lex Cincia de donationibus) 204 года до н. э. ограничивал размер подарков от клиента патрону и вводил запрет на некоторые виды подарков и формы дарения[11].
- Законы об ограничениях расходов на пиры — закон Гая Орхидия 181 года до н. э. об ограничении числа гостей, более строгий Фанниев закон 161 года до н. э., не только ограничивающий число гостей до 3 — 5 человек, но и ограничивающий расходы на пиры твердыми суммами[12], закон Публия Лициния Красса Муциана 131 года до н. э. об ограничении количества потребляемого мяса[13].
Напишите отзыв о статье "Сумптуарные законы"
Примечания
- ↑ [sis.slovarnik.ru/html/s/sumptuarn3e-zakon3.html Сумптуарные законы] в Большом словаре иностранных слов.
- ↑ Sauerwein I. Die leges sumptuarie als romische Maisnahme gegen den Sittenverfall. — Hamburg, 1970. — S. 1.
- ↑ См., напр.: Монтескье Ш. Л. О духе законов / Сост., пер. и комм. А. В. Матешук. — М., 1999. — С. 45—46, 93.
- ↑ Кофанов Л. Л. Государственная собственность и частный интерес в дрневнериском праве. // ДП. 2005. — № 15. — С. 65.
- ↑ Shively D. Sumptuary Regulation and Status in Early Tokugawa Japan. // Harvard Studies. — 1965. — Vol. 25. — P. 123—134
- ↑ Алимова Л. Б. Законодательство Российского государства о декоративно-прикладной роскоши в XVIII — начале XX века. — М., 2005.
- ↑ Квашнин В. А. Генезис сумптуарного законодательства в Древнем Риме: Монография. — Вологда: ВГПУ, 2009. — 126 с.
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 6
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 29
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 71 — 72
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 105
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 111
- ↑ Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. C. 112
Литература
- Квашнин В. А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. — Вологда: «Русь», 2006. — ISBN 5-87822-272-8
Отрывок, характеризующий Сумптуарные законы
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
