Сунжа (Ингушетия)

Посёлок городского типа Сунжа Страна РоссияРоссия Субъект Федерации ИнгушетияИнгушетия Муниципальный район Сунженский Городское поселение Орджоникидзевское Координаты 43°19′00″ с. ш. 45°04′00″ в. д.43.31667° с. ш. 45.06667° в. д. / 43.31667; 45.06667    Основан в 1845 году Прежние названия до 1852 — Сунженская до 1939 — Слепцовская до 2016 — Орджоникидзевская ПГТ с 2015 Высота центра 320 м Население ↗64 493 человек (2016) Национальный состав ингуши, чеченцы, русские Конфессиональный состав мусульмане, православные Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 87341 Почтовые индексы 386200-386204 Автомобильный код 06 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=26230835001 26 230 835 001] Сунжа Москва Магас Сунжа Сунжа

К:Населённые пункты, основанные в 1845 году

Су́нжа (ранее Орджоникидзевская, ингуш. Орджоникидзевски; чеч. Орджоникидзевски; устар.: чеч. Сипсо-ГӀала) — посёлок городского типа (до 2015 года — станица) в Ингушетии, административный центр Сунженского района. Образует городское поселение Орджоникидзевское. Крупнейший посёлок городского типа в России.

География

Населённый пункт расположен в долине Сунжи, в 22 км северо-восточнее Назрани, в 47 км западнее Грозного (расстояние по дороге). Историческое ядро расположено на левом (северном) берегу, но в настоящее время жилая застройка раскинулась по обе стороны реки.

К северу расположен безлесный Сунженский хребет. С запада непосредственно примыкает станица Троицкая, на востоке находится село Серноводское (бывшая станица Михайловская), входящее в Сунженский район Чечни. В 5 км южнее, в предгорье, расположена станица Нестеровская.

Железнодорожная станция Слепцовская Северо-Кавказской железной дороги — тупиковая на ветке, идущей от узловой станции Беслан (Северная Осетия). Ранее существовала прямая железнодорожная линия до Грозного, однако в ходе боевых действий на территории Чечни в 1990-е годы путь между Слепцовской и Грозным был разрушен и разобран.

Южнее пгт проходит федеральная трасса М29 «Кавказ». На западной окраине расположен аэропорт «Магас».

История

В конце 20-х – начале 30-х годов XIX века происходит выселение ингушей на плоскость через Ассинское ущелье, основываются ингушские селения в нижнем течении Ассы и по берегам Сунжи в пределах нынешнего Сунженского района Ингушетии. На карте 1834 года в этих местах имеется целая сеть ингушских поселений. В районе современной Орджоникидзевской было расположено селение Корей. В рапорте Владикавказского коменданта Широкого от 31 декабря 1838 года оно обозначено как Курей-Юрт. Согласно этому рапорту, в селе находилось 105 дворов и проживало 585 человек. Для того времени это довольно крупный населённый пункт. Также, на «Карте Левого фланга Кавказской линии» 1840 года это селение обозначено как Корей-Юрт.

Основателем села являлся Кури, сын Али (ингуш. Iаьлий КIури), из селения Лейми. В конце 20-х или в начале в 30-х годов XIX века он, выселившись из Лейми на Сунжу, основал селение Кури-Юрт (ингуш. КIури-Юрт) в районе современной Орджоникидзевской. Потомки Кури Алиева ныне живут в селении Барсуки и носят фамилию Куриевы. Селение Кури-Юрт просуществовало до 1845 года. Более поздние немецкие и британские карты 1855 года явно показывают, что селение Korei находилось на правом (южном) берегу Сунжи.

Станица, с названием Сунженская, была основана в 1845 году, во время Кавказской войны, в составе Сунженской кордонной линии. Станицы Сунженской линии были заселены казаками из уже существовавших станиц Кавказской линии, а также донскими казаками. Сунженская расположилась на левом (северном) берегу реки.

В 1852 году станица была переименована в Слепцовскую в честь участника Кавказской войны генерал-майора Н. П. Слепцова, ранее занимавшегося устройством Сунженской линии и, в определённой степени, имевшего право считаться основателем станицы Сунженской (Слепцов погиб в декабре 1851 года). К 1858 году станица находилась в составе 1-го Сунженского полка Кавказского линейного казачьего войска, который, будучи одним из трёх полков Сунженской линии, объединял казачьи станицы в среднем течении Сунжи и Ассы, с ответвлением в сторону Моздока (Карабулакская, Троицкая, Слепцовская, Михайловская, Ассинская, Магомед-Юртовская, Терская). С 1860 года станица находилась в составе Терской области.

Первоначально станица была построена на 250 дворов. По состоянию на 1874 год в станице было 519 дворов при 2709 жителях, имелись православная церковь, почтовая станция, школа, 2 кожевенных и 1 кирпичный заводы, источник холодной минеральной воды, 1 сентября в станице проходила ярмарка. По имени станицы были названы также Слепцовские минеральные источники, находившиеся восточнее, в районе станицы Михайловской (ныне — село Серноводское).

Статья из ЭСБЕ (1900 год):

• Слепцовская — станица Терской области, Сунженского отдела. Жителей 4226. Церкви православная и старообрядческая, 3 школы, ссудосберегательное товарищество; 5 мельниц, 6 кузниц, разных мастерских — 22, лавок — 19. Производство сукон и холста.

В августе 1917 года произошли столкновения между ингушами и казаками станиц Карабулакской, Троицкой и Слепцовской. Причиной конфликта послужили, в свою очередь, столкновения ингушей с солдатами, возвращавшимися с фронтов Первой мировой войны, во Владикавказе 6-7 июля. Несмотря на то, что уже 15 сентября между сторонами было заключено «перемирие», эти события фактически стали прологом к кровавым боям между ингушами и жителями казачьих станиц во время Гражданской войны на Кавказе.

C 1920 года станица являлась административным центром Сунженского казачьего округа (сначала в составе Горской АССР, затем в составе Северо-Кавказского края). Округ был сформирован на базе ранее существовавшего в Терской области Российской империи Сунженского округа, возникшего в 1905 году (де-факто, с 1909 года — де-юре) после разделение казачье-ингушского Сунженского отдела на Назрановский (ингушский) и собственно Сунженский (казачий) округа. Советский Сунженский округ, как и его предшественник, объединял казачьи станицы в среднем течении Сунжи и Ассы, а также исторически связанные с ними поселения на Терском хребте и в долине Терека (станицы Вознесенская и Терская). Подавляющее большинство населения округа составляли русские.

В 1929 году Сунженский казачий округ был упразднён, станица Слепцовская вошла в состав Чеченской АО (с 1934 года — Чечено-Ингушской АО, с 1936 года — ЧИАССР). В 1939 году Слепцовская была переименована в Орджоникидзевскую, в честь советского государственного деятеля Серго Орджоникидзе, известного как организатора «расказачивания» и принудительного выселения казаков из ряда станиц региона (в частности, в 1920 году при активном участии Орджоникидзе казаки были выселены из станиц в верховьях Сунжи и её притоков — на территории современной Северной Осетии, а также из станиц в нижнем течении Сунжи — на территории современной Чечни).

После депортации чеченцев и ингушей в 1944 году станица входила в состав Грозненской области. После возвращения ингушей из среднеазиатской ссылки и восстановления Чечено-Ингушской АССР в 1957 году в Орджоникидзевской, как и в других сунженских станицах, начинает расти доля титульного населения республики (чеченцев и ингушей), доля русских падает.

Орджоникидзевская являлась районным центром Сунженского района ЧИАССР. В станице находился аэродром и другие объекты Ставропольского военно-авиационного училища.

Современность

После разделения Чечено-Ингушетии в 1992 году восточнее Орджоникидзевской пролегла граница Ингушетии с Чечнёй. После начала Первой чеченской войны в станице, как и в других населённых пунктах Ингушетии, были организованы лагеря для вынужденных переселенцев, в которых проживали тысячи беженцев из Грозного и других районов соседней республики. Во время Второй чеченской войны в лагерях для переселенцев в Орджоникидзевской даже была создана общественная организация чеченских беженцев под названием Чеченский комитет национального спасения (2001 год).

С середины 1990-х годов в республике неоднократно поднимался вопрос повышения статуса станицы и превращения её в городское поселение (что обуславливалось, прежде всего, большой численностью населения Орджоникидзевской, нетипично большой для сельского населённого пункта). Так, в 1994 году предложение придать статус городов станице Орджоникидзевской и рабочему посёлку Карабулак высказывал Н. Д. Кодзоев, зав. сектором истории Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Э. Ахриева. В августе 1995 года Карабулаку был придан статус города, тогда же территория Назрани была расширена за счёт включения в её состав пяти близлежащих селений (Альтиево, Барсуки, Гамурзиево, Насыр-Корт, Плиево), но вопрос с Орджоникидзевской решён не был. В 1995 году Н. Д. Кодзоев вновь озвучил своё предложение относительно Орджоникидзевской, однако на сей раз последствий оно не имело.

В 2002 году через депутата И. У. Абадиева предложение о придании статуса города Орджоникидзевской было передано в Народное Собрание Республики Ингушетия. Было предложено дать новому городу название Кури-Юрт. Парламент обсуждал этот вопрос, но так и не решил его. В октябре 2004 года глава администрации Сунженского района А. Ж. Накастоев обратился к президенту Ингушетии М. М. Зязикову с предложением «объединить станицы Орджоникидзевскую, Троицкую и Нестеровскую, и присвоить образованию статус города республиканского подчинения, назвав его Орджоникидзе». Предполагалось, что если придать станице Орджоникидзевской статус города и включить в его состав станицу Троицкую на правах муниципального округа, то это будет крупный город с населением около 100 тыс. человек (оценки численности населения — по состоянию на 2-ю половину 2000-х годов). Все эти инициативы так и не были реализованы.

В 2000-е и 2010-е годы в станице свою активность проявляло исламистское бандподполье, действующее на Северном Кавказе. В частности, некоторые объекты в Орджоникидзевской подверглись атаке в ходе нападения боевиков на Ингушетию в июне 2004 года. В станице неоднократно совершались нападения на сотрудников правоохранительных органов, совершались террористические акты, проводились спецоперации против боевиков.

В 2006—2008 годах в ряде населённых пунктов Ингушетии (город Карабулак, станицы Орджоникидзевская, Троицкая и Нестеровская, город Назрань, село Яндаре) была совершена серия преступлений против русскоязычных граждан (подрывы взрывных устройств, поджоги, обстрелы и убийства). Кульминацией этой серии стали события лета-осени 2007 года, когда было совершено несколько громких убийств, террористических актов и других преступлений против русских, корейцев, цыган, армян. В частности, в июне 2006 года в Орджоникидзевской была застрелена зам. главы администрации Сунженского района Г. С. Губина, курировавшая программу возвращения в Ингушетию русскоязычного населения (впоследствии её именем была названа одна из улиц станицы). В июле 2007 года в Орджоникидзевской была убита семья русской учительницы Л. В. Терёхиной (3 погибших), на похоронах которой был организован теракт (13 раненых). Эта серия преступлений привлекла значительное общественное внимание и привела к новой волне оттока русских из республики.

17 мая 2015 года в Орджоникидзевской был проведен референдум об изменении статуса с сельского поселения на городское поселение. Общая явка избирателей на голосование составила 65,66 %. За наделение станицы Орджоникидзевской — самого крупного населенного пункта Сунженского района — статусом городского поселения проголосовали 67,56 % избирателей. Одновременно был проведён опрос о названии. Согласно информации пресс-службы Главы Ингушетии, абсолютное большинство опрошенных (63,80 %) предпочли бы наименование «Сунжа».

4 июня 2015 года депутаты Народного Собрания Республики Ингушетия в третьем чтении утвердили законопроект о наделении станицы Орджоникидзевской статусом посёлка городского типа. Республиканский закон определяет переходный период, в течение которого будут формироваться органы местного самоуправления преобразованного муниципального образования. Избрание Главы нового городского поселения назначено на единый день голосования — 13 сентября 2015 года.

3 февраля 2016 года председатель Правительства Российской Федерации Дмитрий Медведев подписал распоряжение о переименовании посёлка городского типа Орджоникидзевская в посёлок городского типа Сунжа.

Население

До преобразования в посёлок городского типа это был крупнейший населённый пункт сельского типа в России и один из крупнейших в мире. Ныне (по данным 2015 г.) это крупнейший посёлок городского типа в России. Второй после Назрани населённый пункт Ингушетии.

Численность населения
1959	1970	1979	1989	2002	2006	2007	2008
9581	↗15 859	↘15 574	↗17 318	↗65 112	↗67 698	↗68 332	↗69 060
2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015	2016
↗70 095	↘61 598	↗61 676	↗62 730	↗63 151	↗63 447	↗64 041	↗64 493

10 000

20 000

30 000

40 000

50 000

60 000

70 000

80 000

1959

2006

2011

2016

Национальный состав станицы Орджоникидзевская по данным переписей населения СССР и России

Год переписи	1939	<center>1970	<center>1979	<center>2002	<center>2010
ингуши	57 (0,69 %)	↗4 694 (29,60 %)	↗7 262 (46,59 %)	↗30 916 (47,48 %)	↗55 480 (90,07 %)
чеченцы	97 (1,18 %)	↗490 (3,09 %)	↗873 (5,60 %)	↗32 789 (50,36 %)	↘4 647 (7,54 %)
русские	7 669 (92,97 %)	↗9 419 (59,39 %)	↘6 643 (42,62 %)	↘887 (1,36 %)	↘561 (0,91 %)
другие	426 (5,16 %)	1 256 (7,92 %)	810 (5,19 %)	520 (0,80 %)	910 (1,48 %)
всего	8 249 (100 %)	15 859 (100 %)	15 588 (100 %)	65 112 (100 %)	61 598 (100 %)

Экономика и социальная инфраструктура

• В Сунже расположен Сунженский маслосырзавод
• Из числа учреждений образования и культуры в посёлке находятся: Ингушский государственный университет (некоторые корпуса; изначально университет был основан в Орджоникидзевской в 1994 году, сейчас большая часть его структурных подразделений находится в Назрани и Магасе), Национальная библиотека Ингушетии им. Дж. Х. Яндиева, Исламский институт, республиканский Колледж искусств, Пожарно-спасательный колледж.

Русская православная церковь

• Храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы.

Первый Покровский храм, существовавший в станице Слепцовской, был разрушен, как обычно сообщается в источниках, в которых упоминается нынешняя станичная Покровская церковь, в 1930-е годы. Приблизительно с 1950-х годов богослужения совершались в молитвенном доме, позднее перестроенном в небольшую церковь. В то же время, на поклонном кресте, установленном во дворе нынешнего храма, указано, что он установлен на месте алтаря Покровской церкви, основанной ещё в 1912 году. Одним из вероятных объяснений может служить то, что молитвенный дом был устроен в здании бывшей старообрядческой церкви. После завершения строительства нынешнего храма прежняя церковь (молитвенный дом) была разобрана.

Ныне существующий большой Покровский храм начал строиться, как обычно указывается, в 2004 году. В ходе строительства он неоднократно подвергался обстрелам (как считается, со стороны боевиков-исламистов, действующих в республике). 9 июня 2012 года, в дни празднования 20-летия Республики Ингушетия, храм был открыт. В присутствии Ю. Б. Евкурова, А. Г. Хлопонина, С. В. Степашина, В. Г. Зеренкова, архиепископа Челябинского и Златоустовского Феофана, игумена муромского Спасо-Преображенского монастыря Варлаама (бывшего настоятеля станичной церкви) архиепископ Владикавказский и Махачкалинский Зосима совершил чин малого освящения храма. Великое освящение состоялось в престольный праздник Покрова Пресвятой Богородицы 14 октября 2012 года. Его провёл архиепископ Зосима в присутствии Главы Ингушетии Ю. Б. Евкурова.

Приход храма входит в состав Махачкалинской и Грозненской епархии, которую возглавляет бывший настоятель Покровской церкви епископ Варлаам (Пономарёв). Настоятелем станичной церкви некоторое время также был протоиерей Пётр Сухоносов, похищенный и убитый боевиками.

См. также

• Категория:Родившиеся в Сунже

Литература

• Кодзоев Н. Д. [galgai.com/forum/showthread.php?t=1295 Населенные пункты Ингушетии: история и современность] (рус.) // Доклады на семинаре в Министерстве по связям с общественностью и межнациональным отношениям Республики Ингушетия 15 июня 2006 года.. — Назрань, 2006.

Отрывок, характеризующий Сунжа (Ингушетия)

– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.