Сунь Ятсен

Сунь Ятсен 孫逸仙<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Гоминьдана
24 ноября 1894 — 12 марта 1925
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена; он Чан Кайши как Президент
Временный президент Китайской Республики
1 января 1912 года — 1 апреля 1912 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Юань Шикай
Вероисповедание:	конгрегационализм
Рождение:	12 ноября 1866(1866-11-12) Цуйхэн, уезд Сяншань (ныне Чжуншань, провинция Гуандун)
Смерть:	12 марта 1925(1925-03-12) (58 лет) Пекин, Китайская Республика
Место погребения:	Мавзолей Сунь Ятсена, Нанкин
Супруга:	Лю Мучжэнь (1885—1915) Kaoru Otsuki (1903—1906) Сун Цинлин (1915—1925) Chen Cui-fen
Дети:	Сунь Фо Сунь Янь Сунь Ван Фумико Миягава
Партия:	Гоминьдан
Образование:	Гонконгский медицинский колледж для китайцев
Автограф:

Сунь Ятсе́н (кит. трад. 孫逸仙, упр. 孙逸仙, пиньинь: Sūn Yìxiān, палл.: Сунь Исянь; Сунь Вэнь (литературный псевдоним); Сунь Чжунша́нь (кит. упр. 孙中山, пиньинь: Sūn Zhōngshān) (имя в эмиграции); 12 ноября 1866 — 12 марта 1925) — китайский революционер, основатель партии Гоминьдан, один из наиболее почитаемых в Китае политических деятелей. В 1940 году Сунь Ятсен посмертно получил титул «отца нации».

Биография

Сунь Ятсен родился 12 ноября 1866 года в деревне Цуйхэн уезда Сяншань (ныне Чжуншань, провинция Гуандун). При рождении получил имя Вэнь. В дальнейшем был известен под именами Сунь Вэнь и Сунь Чжуншань «Срединная Гора» — данное имя является аналогом его японского псевдонима «Накаяма». Его родным языком был чжуншаньский вариант кантонского диалекта китайского.

Родился в бедной крестьянской семье, занимавшейся фермерством, с ранних лет должен был помогать родителям и пасти скот. Он был третьим сыном в семье. Грамоте обучился у дяди. В десять лет начинает учиться в местной школе, тогда же знакомится с Лу Хаодун (англ. Lu Hao-tung) (будущий китайский революционер, создатель эмблемы «Синее небо с белым солнцем»). Чрезвычайная бедность вынуждала китайцев покидать родные края, искать работу в других городах и странах. Старший брат Сунь Ятсена, Сунь Мэй, уехал на Гавайские острова, одно из популярных мест эмиграции. На Гавайях брат поселился на острове Мауи, где занялся земледелием и торговлей, в чём и преуспел. В двенадцать лет Сунь Ятсена отправляют к брату, и тот посылает мальчика в миссионерскую школу (англ. ʻIolani School) в Гонолулу.

Преподавание в школе велось на английском языке. Сунь его совсем не знал, однако за короткий срок добился таких успехов в его изучении, что даже получил награду за выдающиеся успехи из рук гавайского короля Калакауа Первого. В школе Сунь Ятсен изучает помимо языка математику, историю Великобритании, христианство и прочие предметы. В 1881 году он заканчивает школу с отличием. Он намеревался продолжить обучение и поступает в колледж Оаху (англ. Punahou School). Но брат всё больше опасается, что Сунь обратится в христианство, и в 1883 году отсылает младшего брата обратно на родину. Таким образом, в 17 лет Сунь Ятсен, уже не ребёнок, а взрослый юноша, возвращается в Китай.

Его поражает бедность родной деревни. Вновь повстречавшись с другом детства Лю Хаодуном, Сунь вместе с ним сбегает в Гонконг. Осенью 1883 года он поступает в миссионерскую школу (англ. Diocesan Boys' School), а в начале 1884 года в «Куинс колледж» (англ. Queen's College, Hong Kong) (Центральную государственную школу), где учится до 1886 года. В возрасте двадцати одного года Сунь Ятсен поступает на обучение в гуанчжоускую медицинскую школу, откуда перешёл в медицинский институт в Гонконге. В нём он заканчивает обучение, получив диплом лучшего студента в 1892 году.

Во время учёбы в институте Сунь Ятсен знакомится с Ян Хаолинем (англ. Yeung Hok-ling), Чэнем Шаобо (англ. Chan Siu-bak) и Ю Шаованем (Ю Ле) (англ. Yau Lit), и друзья организуют группу «Четыре бандита» (англ. Four Bandits). Собираясь на квартире при магазинчике родителей Ян Хаолиня, они обсуждают политическое положение Китая, размышляют, как можно свергнуть ненавистную многим китайцами правящую династию Цин, основанную маньчжурами. Сунь Ятсен одержим личностью Хун Сюцюаня, лидера тайпинского восстания 1850—1864 годов, узнаёт о тайном обществе «Небо и Земля» (англ. Tiandihui), целью которого было свержение маньчжурской династии и реставрация династии Мин. «Небо и земля» объединяло людей из самых разных слоёв общества и по своей сути представляла традиционную для Китая форму тайных обществ, распространённых среди народа, — хуэйданов. «Власти опираются на закон, а народ — на хуэйданы» гласит китайская пословица. Также горячей темой для обсуждений становится Франко-китайская война 1884—1885 года. Маньчжурское правительство, пойдя на поводу у Великобритании, отдало весь Вьетнам Франции и вывело с его территории свои войска, что вызвало возмущение среди китайского населения.

Поначалу Сунь Ятсен был склонен к той точке зрения, что изменения в стране можно осуществить с помощью либеральных реформ, а не революции. Хэ Ци, основатель медицинского института, где учился Сунь, Вань Тао (англ. Wang Tao (19th century)), известный писатель, журналист, общественный деятель, Чжэн Гуальин и другие представители интеллигенции, с которыми он был знаком, пропагандировали реформаторское направление. Сунь Ятсен пишет [zh.wikisource.org/wiki/%E4%B8%8A%E6%9D%8E%E9%B4%BB%E7%AB%A0%E6%9B%B8 меморандум], в котором излагает своё видение положения Китая и желаемых реформ. Меморандум выражает глубокую озабоченность молодого человека текущим положением своей родины. Желая для страны возрождения и международной роли на равных с ведущими державами, Сунь Ятсен делает попытки определить пути, которыми это можно достичь. Сравнивая Китай с Западом, призывая воспользоваться его опытом, он отмечает, что сила Запада не только в его технической и военной мощи, но и в более свободном положении членов общества, которые могут более свободно, чем в Китае, проявлять свои способности, направляя их на благо государства, и также отмечает, что «земля может приносить наибольшую пользу, вещи могут находить исчерпывающее применение, а товары — беспрепятственно обращаться. Эти четыре условия суть первопричина богатства и могущества, основа управления государством». Он предлагает ряд мер, которые могут, по его мнению, изменить ситуацию к лучшему. Среди них: развитие в стране транспорта, улучшение образования, государственные дотации в сельское хозяйство, поддержка отечественного промышленного комплекса и торговой сферы. Сравнивая положение Китая с тем, как обстоят дела у близкого соседа Японии, Сунь Ятсен выражает убежденность, что решительные меры согласно его плану могут преобразить страну менее чем за двадцать лет.

Свой меморандум Сунь Ятсен посвящает Ли Хунчжану, наместнику Чжили. Однако адресат был выбран крайне неудачно. Одиозный и корыстолюбивый Лу Хунчжан принадлежал к тем представителям государственного аппарата империи, которые олицетворяли всё худшее, против чего выступал Сунь Ятсен. Попытка встретится с чиновником оканчивается неудачей, Сунь Ятсен сталкивается с продажностью и ретроградностью бюрократии, меморандум остаётся без ответа. Это отрезвляет молодого человека, он понимает, что пора переходить к более радикальным методам. «Обжёгшись на мирных средствах, мы стали определённее в наших идеях и требованиях и постепенно пришли к убеждению, что для успеха дела неизбежно прибегнуть к некоторой принудительности», — писал он в воспоминаниях.

В 1894 году началась война с Японией, Китай терпит поражения, ситуация в стране накаляется. В августе Сунь Ятсен отправляется к брату на Гавайские острова. Его цель — собрать средства на революционную борьбу. После Гавайев его дальнейшая цель — США. В это же время его друзья и соратники, оставшиеся на родине, приступают к подготовке вооружённого восстания против правящей династии.

Агитируя среди китайской диаспоры на островах, Сунь Ятсен сталкивается с аполитичностью китайской эмиграции. Однако он не сдаётся. Им создаётся Союз возрождения Китая (Синчжунхой, букв. «Общество возрождения Китая») — первая китайская революционная организация. Первоначальный её состав включал лишь несколько человек, в том числе старшего брата Сунь Мэя. Учредительное собрание организации состоялось в конце ноября 1894 года. Сунь Ятсен пишет декларацию Союза, под которой обязаны были расписываться все вступающие в эту тайную организацию. Тон декларации разительно отличается от созданного ранее меморандума. От анализа и рекомендаций Сунь перешёл к прямому воззванию. «Верхи погрязли в косности и бесчестии, выдают пороки за добродетели, преисполнены чванства и кичливости; низы пребывают в темноте и невежестве… Некогда величественному Китайскому государству нет достойного места среди соседних держав, а культура и обычаи наши снискали презрение иноплеменников. Может ли это не вселять тревогу в сердца мужей чести?» — пишет он в декларации. В уставе Союза возрождения он провозглашает: «Настоящий Союз учреждается исключительно с целью возродить Китай и поддержать его государственный престиж… Ныне, исполняя волю народа, мы объединяем китайцев в стране и за границей и создаём настоящий Союз, чтобы помочь нашей священной родине».

Поражения китайской армии в войне с Японией приводят к антиправительственным выступлениям. Сунь Ятсен вынужден срочно вернуться на родину и принять участие в движениях масс. В конце декабря 1894 года он уже в Гонконге, где основывается штаб-квартира Союза. Организуется связь с другими подпольными организациями. Руководители Союза разрабатывают тщательный план восстания, которое решено начать в Гуанчжоу 26 октября 1895 года (дата китайского праздника — девятый день девятого месяца лунного календаря). Планировался захват крепости манчьжурского наместника, переход армии и народа на сторону восставших и дальнейшее распространение революции по всей стране. Однако замыслы подпольщиков становятся известны правительству. Начинаются карательные операции, в Гуанчжоу вводится осадное положение. Власти арестовывают более семидесяти членов Союза, в числе которых и давний друг детства Сунь Ятсена Ли Хаодун, которого вскоре казнят. Спасаясь от преследования, организаторы восстания Сунь Ятсен, Чжэн Шилян и Чэнь Шаобо покидают Китай и отправляются в Японию.

Союз возрождения Китая не был, по сути, революционной организацией с привлечением широких масс населения. Несмотря на продуманную организацию действий по осуществлению восстания, у руководителей не было чётких представлений о том, как же должна осуществиться революция в масштабе всей страны. Делалось предположение, что и армия и население стихийно присоединятся к восставшим. Эти предположения строились не на пустом месте: антиманьчжурские настроения действительно были весьма сильны. Однако большей часть Союз состоял из представителей лишь нескольких слоёв общества. Среди участников были представители интеллигенции, помещики и буржуазия, недовольные цинской монархией и желавшие становления Китая на путь капитализма. Путь к революционным массам ещё только открывался.

В Японии Сунь Ятсен отрезает себе косу как знак окончательного вступления на путь борьбы с манчьжурами (во времена династии Цин китайцы в обязательном порядке носили косы, как было заведено у маньчжуров, и это являлось символом покорности китайского населения правящей власти). Из Японии он отправляется на Гавайи, потом в Сан-Франциско, оттуда через Нью-Йорк в Лондон. Везде он пытается вести пропаганду и собирать средства для будущих восстаний, однако не достигает успеха. По прибытии в Лондон его арестовывают представители цинской миссии в столице королевства. Общественность и пресса Англии поднимают шумиху вокруг этого дела и обвиняют маньчжурских дипломатов в произволе. Великобритания пользуется случаем приструнить китайские власти и в лице лорда Солсбери требует освободить китайского изгнанника, что и происходит. Выйдя на свободу, Сунь Ятсен совершает поездку по Европе, стараясь постичь достижения Запада, которые он считал необходимо нужными для Китая и одновременно занимаясь политическим и экономическим самообразованием. Он узнаёт, что в Европе тоже не всё спокойно, что демократический режим отнюдь не является тем совершенным социальным устройством, как он выглядит в теории. Осознание несовершенства государственного устройства в Европе приводят Сунь Ятсена к тому, что спустя несколько лет отчеканилось в знаменитых «трёх народных принципах». Он осознаёт, что ситуацию в Китае можно изменить кардинально, решив сразу три вопроса: национальный, политический и экономический.

Поскольку вернуться в Китай было нельзя, Сунь Ятсен после путешествия по Европе поселяется в Японии. В это время Китай становится объектом пристального интереса многих стран. Великобритания, Россия, Германия, Япония и прочие активные игроки на мировой арене осознавали слабость китайской власти и вели политическую борьбу за право воспользоваться возможностью и присвоить часть богатств Китая. Одним из направлений деятельности этих игроков становятся оппозиционные официальной власти китайские движения и революционные организации. Оказавшись в Японии, Сунь Ятсен заинтересовывает различных японских политических деятелей. Он знакомится с Миядзаки Торадзо, Окумой, Миядзаки Ядзо, Инукаи Цуёси и другими. Япония в своём поощрении деятельности Сунь Ятсена преследовала вполне определённые цели — получить во главе Китая правительство, благоволящее к своему восточному соседу. Сунь Ятсен был одержим одним — свержением цинской империи и любую помощь рассматривал как шаг на пути к победе.

В 1899 году Сунь Ятсен создаёт газету Союза возрождения Китая «Чжунго жибао» («Китайская газета»). Редакция газеты становится и местом, где начинается планирование нового восстания. Однако, как и предыдущее, оно заканчивается неудачей ещё на ранней стадии отчасти из-за неожиданного для Сунь Ятсена отказа Японии помогать ему. Он понимает, что иностранные державы всегда будут преследовать собственный интерес, и полагаться на них нельзя. Тогда он пытается найти опору в паназиатской идее, начинает интересоваться событиями, происходящими на политических фронтах соседей Китая. В это время он знакомится с Мариано Понсе (англ. Mariano Ponce), филиппинским писателем, врачом, активным участником национального движения на Филиппинах, что приводит к его активной помощи филиппинскому народу в освободительной борьбе.

В 1905 году в Токио возглавил объединение китайских революционных организаций «Тунмэнхой».

После победы Учанского восстания в октябре 1911 году Сунь Ятсен вернулся в Китай и был избран временным президентом Китайской республики, но вскоре был вынужден оставить этот пост в пользу командующего императорской армии Юань Шикая. В 1912 создал партию Гоминьдан. В 1913 году Сунь Ятсен провозгласил начало второй революции, но потерпел фиаско и бежал в Японию.

В 1922 происходит столкновение между ним и Чэнь Цзюнмином. В 1923 году Сунь Ятсен объявляет о создании Кантонского правительства и, чтобы отразить японскую агрессию и объединить Китай, идет на сотрудничество с коммунистами с надеждой на военную финансовую поддержку Коминтерна. Считает высшей целью создать мощную державу, которая сможет занять принадлежащее ей по праву место среди сверхдержав.

В конце 1924 Сунь Ятсен отправился в поездку по Северному Китаю в надежде провести переговоры с военными лидерами провинций, однако в ходе поездки серьёзно заболел.

Сунь Ятсен умер от рака печени 12 марта 1925 года в Пекине. Согласно его предсмертному желанию он был похоронен на горе Цзыцзиньшань в Нанкине в мавзолее на Ленинский манер. Со вполне очевидным символизмом мавзолей для отца-основателя республики был в сжатые сроки возведён на южном склоне этой горы, в километре к востоку от мавзолея Сяолин основателя Империи Мин Чжу Юаньчжана.

Посмертно правительством Китая в 1940 году ему был присвоен титул «Отца нации».

Политические взгляды

В историю мировой политической мысли Сунь Ятсен вошёл своим учением о трёх народных принципах и конституции пяти властей. Идея о трёх народных принципах заключалась в национализме, народовластии, народном благосостоянии. Идея же о пяти ветвях власти заключалась в необходимости идеального демократического государства, руководствующегося следующими ветвями властей: законодательная, судебная, исполнительная, селективная и контрольная.

Под влиянием Октябрьской революции в России Сунь Ятсен, пересмотрев свои взгляды, развил дальше своё учение о трех народных принципах, дополнив его тремя политическими установками: сотрудничество с коммунистами, поддержка рабочих и крестьян в их борьбе за широкую демократизацию всей общественной жизни Китая, союз с СССР. 11 марта 1925 г., за день до смерти, в «Послании Советскому Союзу» он писал: «Настанет время, когда Советский Союз, как лучший друг и союзник, будет приветствовать могучий и свободный Китай, когда в великой битве за свободу угнетенных наций мира обе страны рука об руку пойдут вперед и добьются победы».

Сунь Ятсена даже сравнивают с Конфуцием и Мэн-цзы. Говорят, что они просто верили, что их предназначение — спасти Китай от разобщённости. Но при этом ни Конфуций, ни Мэн-цзы не смогли осуществить свои идеи на практике. Сунь Ятсен, напротив, вошёл в историю Китая как выдающийся политический деятель. Его даже называют «Конфуцием в реальной политике». Сунь Ятсен работал над тем, чтобы в Китае была проведена экономическая реформа — перераспределение земельной собственности под лозунгом «земля — крестьянам». Ещё Сунь Ятсен часто говорил, что нужно прийти к новой концепции, опровергающей старое народное выражение: «Познать просто, осуществить на практике трудно». Сунь Ятсен знал, что только новое отношение к практике способно революционизировать Китай, и он всегда был на пути достижения практического результата.

Память

• Многие улицы и населённые пункты в КНР названы в честь Сунь Ятсена Чжуншань, в частности, его родной город.
• В городе Нанкин (КНР) построен мавзолей Сунь Ятсена.

• Мавзолей Сунь Ятсена
• Hall of Sun Yat-sen Mausoleum.jpg

  Мавзолей 12 мая 2007 года

• Sun Yat-sen Mausoleum at 1st May 2011.jpg

  Мавзолей Сунь Ятсена 1 мая 2011 года

• Sun Yat-sen Sacrificial Hall table.jpg

  Информация о мавзолее

• В Гонконге есть музей Сунь Ятсена.
• В Тайбее (Тайвань) есть Мемориальный комплекс Сунь Ятсена
• В Михайловском районе Приморского края имеется Сунятсенское сельское поселение, действует сельскохозяйственный производственный кооператив имени Сунь Ятсена.
• В России улицы Сун-Ят-Сена есть в Астрахани, Уфе, Алдане.
• В СССР, США и Китае были выпущены почтовые марки, посвященные Сунь Ятсену.

• Почтовые марки
• 1966 CPA 3353.jpg

  Почтовая марка СССР, посвящённая Сунь Ятсену, 1966, 6 копеек (ЦФА 3353, Скотт 3198)

• Stamp China 1949 1000 gold engr.jpg

  Сунь Ятсен на почтовой марке Китая 1949 года

• 00SunYatsen.jpg

  Сунь Ятсен на почтовой марке США 1960 года</small>

• В его честь был назван монитор РККФ ВС СССР «Сун-Ят-Сен».

См. также

• Три народных принципа
• Эра милитаристов в Китае
• Сун-Ят-Сен (монитор)
• 1911 (фильм)

Литература

• Матвеева Г. С. Отец республики: Повесть о Сунь Ят-сене. — М.: Политиздат, 1975. — (Пламенные революционеры) — 398 с, ил.
• И. Ермашев Сунь Ят-сен. — М.: Молодая гвардия, 1964. — (Жизнь замечательных людей)
• Сунь Ят-сен. 1866—1966. К столетию со дня рождения. Сборник статей, воспоминаний и материалов. — М.: Гл. редакция восточной литературы, 1966.
• Сунь Ятсен. Избранные произведения. — М. Наука, 1985.
• Тихвинский С. Л. Завещания китайского революционера: Сунь Ятсен: жизнь, борьба и эволюция политических взглядов. — М.: Политиздат, 1986. — 224 с.
• [elib.ngonb.ru/jspui/handle/NGONB/7434 Ежедневная газета «Советская Сибирь» № 209 13 сентября 1924 год. Новониколаевск (статья: Сун-Ят-Сен)]

Ссылки

• [www.vokrugsveta.ru/encyclopedia/index.php?title=%D0%A1%D1%83%D0%BD%D1%8C_%D0%AF%D1%82%D1%81%D0%B5%D0%BD Сунь Ятсен — Энциклопедия «Вокруг света»]
• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/SUN_YATSEN.html СУНЬ ЯТСЕН | Онлайн Энциклопедия Кругосвет]

Отрывок, характеризующий Сунь Ятсен

Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.