Суперкубок УЕФА 2005

Суперкубок УЕФА 2005
англ. 2005 UEFA Super Cup
Титульный лист программки матча
Турнир	Суперкубок УЕФА
Ливерпуль ЦСКА Москва 3 1
после дополнительного времени
Дата	26 августа 2005
Стадион	Луи II, Монако
Игрок матча	Джибриль Сиссе (Ливерпуль)
Арбитр	Рене Темминк
Посещаемость	17 042
Погода	ясно 25 °C (77 °F) 55 % влажности
← 2004 2006 →

Суперкубок УЕФА 2005 (англ. 2005 UEFA Super Cup) — футбольный матч между победителем Лиги чемпионов 2004/05 английским «Ливерпулем», победившим в финале итальянский «Милан» 3:2 в серии пенальти (игровое время матча завершилось со счётом 3:3), и обладателем Кубка УЕФА 2004/05 российским ЦСКА, одержавшим победу над португальским «Спортингом» со счётом 3:1. Игра состоялась 26 августа 2005 года на стадионе «Луи II» (Монако). На матче присутствовало 17 042 зрителя. Это был 31-й розыгрыш Суперкубка УЕФА. «Ливерпуль» играл в Суперкубке уже в пятый раз, выиграв в 1977 и в 2001. ЦСКА играл впервые и был первой российской командой, участвующей в соревновании.

ЦСКА вышел вперёд в первом тайме, когда Даниэл Карвальо забил первый гол. Ливерпуль сравнял счёт лишь на 82-й минуте усилиями Джибриля Сиссе. Счет оставался 1:1 до конца второго тайма, и матч перешёл в дополнительное время. Сиссе снова забил на 103-й минуте, и «Ливерпуль» получил преимущество, которое было позже увеличено Луисом Гарсией. Таким образом «Ливерпуль» выиграл уже третий Суперкубок.

Предыстория

«Ливерпуль» получил право играть за Суперкубок УЕФА как победитель Лиги чемпионов, обыграв в финале «Милан» 3:2 в серии пенальти, после того, как матч закончился со счётом 3:3. Для английского клуба эта игра была уже пятой в Суперкубке. До этого «Ливерпуль» выигрывал его в 1977 и 2001 годах, победив «Гамбург» и мюнхенскую «Баварию» соответственно. Два других розыгрыша — в 1978 и 1984 годах — закончились поражениями от «Андерлехта» и «Ювентуса».

ЦСКА в свою очередь получил право играть за Суперкубок в результате победы в Кубке УЕФА 2004/05. Он обыграл португальский «Спортинг» со счётом 3:1 и стал первой российской командой, выигравшей европейский трофей.

Обе команды уже сыграли по несколько матчей, чего обычно не бывает, поскольку матч за Суперкубок как правило открывает сезон. «Ливерпуль» участвовал в первых отборочных турах Лиги Чемпионов 2005/06. По правилам он не попадал в число участников, так как не вошёл в четвёрку лидеров по результатам чемпионата Англии 2004/2005, но УЕФА предоставил ему специальное разрешение принять участие в соревновании как обладателю трофея. Тем временем, в России, где чемпионат проводился по системе весна-осень, ЦСКА заканчивал первую половину сезона, к тому времени находясь на втором месте и отставая от «Локомотива» на семь очков.

Обе команды высоко оценили значимость турнира, несмотря на противоположное мнение комментаторов. Капитан «армейцев» Сергей Игнашевич подчеркнул решительное настроение своей команды: «Мы знаем, что игроки „Ливерпуля“ очень сильны, ведь они выиграли Лигу чемпионов. Но мы не беспокоимся по поводу футболистов „Ливерпуля“. Нас волнует наша игра, а не их». Аналогично, и капитан «Ливерпуля» Стивен Джерард был настроен победить: «Это возможность взять ещё один трофей. Когда играешь с сильными командами, надо выкладываться по максимуму. Я не думаю о прошлом и о том, что мы победили в Лиге чемпионов».

И у ЦСКА, и у «Ливерпуля» были проблемы с травмами игроков. Нападающий ЦСКА Ивица Олич, который к тому времени был лучшим бомбардиром российского чемпионата, не мог выйти на поле в связи с травмой колена. Однако, партнер по команде Вагнер Лав сказал тренеру Валерию Газзаеву, что у Олича нету проблем с коленом. «Ливерпуль» был вынужден остаться без травмированных Джими Траоре и Питера Крауча. Также под вопросом стоял Джеррард, повредивший голеностоп. В итоге, Джеррарда не посчитали достаточно здоровым для игры и он был отпущен из команды. За день до игры были вручены все персональные награды прошлого сезона, а также проведена жеребьёвка группового этапа Лиги чемпионов.

Матч

Первый тайм

ЦСКА начал игру разводом мяча в центре поля. Первый достаточно опасный момент в матче создал «Ливерпуль»: Дитмар Хаманн пробил из-за пределов штрафной, но удар был взят вратарём ЦСКА Игорем Акинфеевым. На 11-й минуте Хаманн имел возможность вывести на ударную позицию Луиса Гарсию, однако Акинфеев сумел перехватить пас Дитмара и тем самым не позволил футболистам «Ливерпуля» реализовать опасный момент. Через пару минут Гарсия снова имел возможность вывести Ливерпуль вперёд после передачи Будевейна Зендена, но его мяч пролетел чуть выше перекладины. По части владения мячом в первом тайме, «Ливерпуль» сильно доминировал над ЦСКА, но не мог преобразовать своё преимущество в голы. К середине тайма «армейцы» выровняли игру, а затем провели две острейших атаки подряд и повели в счете. Сначала на 27-й минуте проход Милоша Красича завершился прицельным ударом в дальний угол, но мяч прошел в нескольких сантиметрах от штанги. Но менее чем через минуту после паса Вагнера Лава один на один с вратарём вышел Карвальо и точно пробил вблизи вышедшего из ворот Рейны. Только на 36-й минуте «Ливерпуль» создал другую опасную ситуацию, однако Гарсия и, чуть позже, Стив Финнан не смогли реализовать свои шансы. Через 2 минуты Зенден получил жёлтую карточку за фол на Чиди Одиа. Первый тайм завершился дальним ударом Дитмара Хаманна, но мяч прошел рядом со штангой.

Второй тайм

«Ливерпуль» развел мяч в середине поля и матч возобновился. Уже через 5 минут игрок «мерсисайдцев» Хосеми получил жёлтую карточку за фол на Милоше Красиче. «Ливерпуль» играл у своих ворот, сбавив тем самым темп игры. Хосеми на 54-й минуте имел шанс сравнять счёт, но его удар с линии штрафной прошел выше ворот. И сразу же «Ливерпуль» сделал первую замену в матче: Флоран Синама-Понголь вышел вместо Финнана. Через пару минут Пепе Рейна и Сами Хююпия едва не допустили ошибку у своих ворот, которая могла привести к голу. У ЦСКА на 66 минуте вместо травмированного Жиркова на поле появился Шемберас. Около 70-й минуты «мерсисайдцы» ненадолго выключили из игры Карвальо, который до этого несколько раз безуспешно пытался вывести на удар Вагнера: Хююпия ударил его сзади по ногам — плеймейкер ЦСКА покинул поле на носилках, но затем вернулся. Примерно тогда же Рафаэль Бенитес заменил Хаби Алонсо на Мохамеда Сиссоко. На 76-й минуте судьбу матча вполне мог решить Вагнер Лав, но бразильский нападающий не сумел обработать мяч после передачи Карвальо и выйти один на один с Рейной. Казалось, что победа ЦСКА гарантирована, но на 82-й минуте «армейцы» пропустили гол. Игнашевич выбивал мяч из штрафной и попал в руку вышедшему на замену Сиссе (вместо Йона Арне Риисе), но судья этого не заметил, и нападающий оказался перед пустыми воротами, сравняв счёт и переведя игру в дополнительное время.

Дополнительное время

Формат матча в Суперкубке не отличался от других еврокубковых поединков: если в основное время не выяснялся победитель, то игра переходила в дополнительное, если и там счёт оставался ничейным, то пробивались пенальти.

ЦСКА развел мяч в начале первого дополнительного тайма. Через 5 минут Синама-Понголь получил жёлтую карточку. ЦСКА активно шел вперед, но и хорошо отражал выпады «мерсисайдцев». Но на 103-й минуте после ошибки Игнашевича контратака «Ливерпуля» закончилась выходом Сиссе один на один. Первый удар Акинфеев отразил, но нападающий удачно сыграл на добивании, сделав дубль.

В начале второго дополнительного тайма у ЦСКА был шанс сравнять счёт: Карвальо в очередной раз отдал хороший пас Вагнеру, но тот распорядился мячом не лучшим образом, нанеся слабый удар по воротам, взятый Рейной. Надежды ЦСКА в итоге вновь развеял Джибриль Сиссе. Прорвавшись по правому флангу, он беспрепятственно прострелил на Луиса Гарсию, который пробил по воротам прямо из вратарской. Оставшееся время «армейцы» атаковали, но отыграть два мяча не смогли.

Детали матча

26 августа 2005 20:45 CEST

Ливерпуль 3:1 [ru.archive.uefa.com/competitions/supercup/history/season=2005/round=2194/match=81041/report=mbm.html Отчёт] ЦСКА Москва Сиссе  82', 103' Гарсия  109' Голы Карвальо  28'

Стадион Луи II, Монако Зрителей: 17 042 Судья: Рене Темминк

Ливерпуль

ЦСКА Москва

Ливерпуль: В 25 Хосе Мануэль Рейна З 17 Хосеми  50' З 23 Джейми Каррагер (к) З 4 Сами Хююпия  73' З 6 Йон Арне Риисе 79' П 16 Дитмар Хаманн П 3 Стив Финнан 55' П 14 Хаби Алонсо 70' П 30 Будевейн Зенден  38' Н 10 Луис Гарсия Н 19 Фернандо Морьентес Запасные: В 20 Скотт Карсон П 28 Стивен Уорнок П 22 Мохаммед Сиссоко 70' Н 9 Джибриль Сиссе 79' Н 24 Флоран Синама-Поньоль  95' 55' Тренер: Рафаэль Бенитес Лучший игрок матча: Джибриль Сиссе (Ливерпуль) Помощники судьи: Адриан Иния Роб Менхюйс Четвёртый судья: Эрик Брамхаар

Акинфеев В. Березуцкий Игнашевич А. Березуцкий Одиа Алдонин Красич Рахимич Жирков Карвальо Вагнер Лав Рейна Хосеми Каррагер Хююпия Риисе Хаманн Финнан Алонсо Зенден Гарсия Морьентес Регламент матча 90 минут основного времени. 2 дополнительных тайма по 15 минут в случае необходимости. Послематчевые пенальти в случае необходимости. Максимум три замены.

ЦСКА Москва: В 35 Игорь Акинфеев З 15 Чиди Одиа 90' З 4 Сергей Игнашевич (к) З 24 Василий Березуцкий З 6 Алексей Березуцкий П 22 Евгений Алдонин П 17 Милош Красич 85' П 25 Элвер Рахимич Н 18 Юрий Жирков 66' Н 7 Даниэл Карвальо Н 11 Вагнер Лав Запасные: В 1 Вениамин Мандрыкин 3 2 Дейвидас Шемберас 66' 3 8 Ролан Гусев  105' 90' П 10 Сергей Самодин П 20 Дуду Сеаренсе 85' Тренер: Валерий Газзаев

Статистика матча

По данным газеты газеты «Советский Спорт»

Ливерпуль	Показатель	ЦСКА
3	Голы	1
23	Удары по воротам	7
7	Удары в створ	2
0	Офсайды	3
4	Предупреждения	1
0	Удаления	0

По данным УЕФА

Первый тайм Показатель Ливерпуль ЦСКА Голы 0 1 Удары 9 2 Удары в створ 2 1 Владение мячом 67 % 33 % Угловые удары 2 0 Нарушения правил 9 6 Офсайды 0 1 Желтые карточки 1 0 Красные карточки 0 0

Второй тайм и овертайм Показатель Ливерпуль ЦСКА Голы 3 0 Удары 11 7 Удары в створ 6 2 Владение мячом 60 % 40 % Угловые удары 2 3 Нарушения правил 15 9 Офсайды 1 4 Жёлтые карточки 3 1 Красные карточки 0 0

Матч Показатель Ливерпуль ЦСКА Голы 3 1 Удары 20 9 Удары в створ 8 3 Владение мячом 60 % 40 % Угловые удары 4 3 Нарушения правил 24 15 Офсайды 1 5 Желтые карточки 4 1 Красные карточки 0 0 </div>

Суперкубок УЕФА 2005
Ливерпуль 3-й титул

После матча

Тренер «Ливерпуля» Рафаэль Бенитес был очень рад, что, хотя по ходу матча команда проигрывала, они смогли вырвать победу: «Это была трудная игра. Мы контролировали ситуацию, но потом сделали ошибку и нам пришлось очень тяжело. Они [соперники] играли хорошо, но я думаю, что мы управляли игрой. Забить три гола нелегко. Я могу сказать, что мы очень довольны этим трофеем».

Тренер ЦСКА Валерий Газзаев похвалил своих игроков несмотря на поражение: «Мы очень строго играли на протяжении всего основного времени, осуществляя избранный тактический план — поймать команду противника на контратаках.[...]В целом, я считаю, что команда играла очень хорошо. К сожалению, допущенные нами ошибки решили судьбу матча. „Ливерпуль“, как мы и предполагали, играл достаточно агрессивно». Он объяснил неудачи травмами некоторых главных игроков. Газзаев также отметил, что по его мнению, второй гол был забит с нарушением правил: «Однако у меня такое впечатление, что гол, забитый нам за восемь минут до конца основного времени, был забит явно с нарушением правил: Сиссе подыграл себе рукой».

Сиссе, в свою очередь, отверг заявления, что забитый им в конце основного времени мяч влетел в сетку армейских ворот после нарушения правил: «Мяч не коснулся моей руки».

Несмотря на дубль Сиссе, имели место разговоры о возможном возвращении Майкла Оуэна, покинувшего в конце сезона мадридский «Реал». Во время матча фанаты «Ливерпуля» пели «Есть только один Майкл Оуэн». Через пять дней после открытия трансферного окна, Рафаэль Бенитес отказался разговаривать по поводу Майкла Оуэна: «Мне нравятся хорошие игроки, у нас сейчас их достаточно». Сиссе подчеркнул важность дубля в матче: «Понятно, Что забить два гола в Суперкубке очень важно для меня, потому что сейчас ходят много разговоров о моём положении и уходе из клуба». Защитник «Ливерпуля» Джейми Каррагер также отметил важность этих двух голов для Сиссе: «Сиссе хотел доказать свою точку зрения — он хотел доказать всем, что он может внести вклад в игру команды. Мы, игроки, должны играть, а руководство пусть решает, какие игроки в его клубе должны играть». Каррагер также подтвердил данные о серьёзной травме капитана Джерарда, заодно отметив то, что было особо приятно выиграть матч, несмотря на это.

Ссылки

• [www.uefa.com/uefasupercup/index.html Официальный сайт Суперкубка УЕФА]
• [ru.archive.uefa.com/competitions/supercup/history/season=2005/round=2194/match=81041/report=ev.html Главные события матча на UEFA.com]

Отрывок, характеризующий Суперкубок УЕФА 2005

– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.