Суппилулиума I

Суппилулиума I mŠu-up-pi-lu-li-um[-aš]<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Царская печать Суппилулиумы I</td></tr>
хеттский царь
ок. 1380 — 1334 до н. э.
Предшественник:	Тудхалия III
Преемник:	Арнуванда II

Суппилулиума I — царь Хеттского царства, правил приблизительно в 1380 — 1334 годах до н. э. Сын Тудхалии III. Искусный дипломат, способный полководец, дальновидный политик, Суппилулиума, умело используя благоприятную международную ситуацию, сложившуюся в Передней Азии в связи с ослаблением могущества Египетского царства, Касситской Вавилонии и государства Митанни, наращивает военную мощь Хеттского царства.

Первая митаннийская война

Обстановка в Митанни накануне войны

Важнейшим событием правления Суппилулиумы была война хеттов с Митанни. Видимо, мятеж и убийство митаннийского царя Арташшумары были результатом переговоров между Суппилулиумой и претендентом на престол Митанни Артадамой II. Однако к власти в Митанни пришёл брат убитого царя, юный Тушратта. И хотя в окружении Тушратты было немало сторонников сближения с Хеттским царством (в частности, вельможа Тухи), однако мир так и не был заключён. В дальнейшем Тухи был казнён и Тушратта возобновил союз с Египтом. Суппилулиума понял, что сил для борьбы с Митанни у него пока маловато.

Подчинение восставших хеттских городов, Ишувы и Хайасы

Летописи Суппилулиумы, составленные при его внуке Хаттусили III, рассказывают, что Суппилулиума первые 20 лет своего правления занимался восстановлением и укреплением своей страны. Так ему удалось подчинить восставшие ещё против его отца города-государства Курталисса, Араванна, Зазса (Заззиса), Каласма, Тимна (Тиммина), Халива, Карна, Турмитта, Алха, Хурма, Харана, Тегарама, Тебурзия, Хазга, Армадана. Развитие дальнейших событий началось со столкновения хеттов с Ишувой. Поводом для этого послужило то обстоятельство, что в Ишуву бежали насильственно переселенные на хеттскую территорию пленные жители захваченных областей. Преследуя их, хетты переправились через Верхний Евфрат, и беженцам пришлось продолжить свой путь в соседнюю с Ишувой Хайасу, что, в свою очередь, вызвало войну хеттов с Хайасой.

Последняя была подчинена, и с её правителем Хукканой Суппилулиума заключил мирный договор. Согласно этому договору, Хуккана принёс присягу верности Суппилулиуме, обязался оказывать ему военную помощь и соблюдать сделавшиеся ему известными хеттские государственные тайны, а кроме того, выдать и впредь выдавать лиц, бежавших из Хеттского царства в Хайасу. Суппилулиума отдал за Хуккану свою сестру, но при этом сделал любопытную оговорку, запрещавшую царю Хайасы претендовать на других женщин хеттского царского дома, что показывает наличие в Хайасе пережитков весьма древних брачных отношений — права на сожительство с сестрами и кузинами жены. Подчинение Хайасы имело для Хеттского царства большое политическое и экономическое значение. Во-первых, это давало возможность зайти митаннийцам в тыл, во-вторых, закрепившись на южных склонах Восточно-Понтийских гор, хетты получили доступ в горные районы, богатые металлом, в том числе железом.

Тушратта отвоёвывает Ишуву

Царь Митанни Тушратта, который считал Ишуву своей вотчиной, после ухода Суппилулиумы в Хаттусу, двинул войска на север и вторгся в Ишуву. В результате этого похода Тушратта захватил большую военную добычу и, очевидно, освободил всю территорию Ишувы. Тушратта даже послал в качестве подарка своему союзнику египетскому фараону Аменхотепу III колесницу, пару лошадей и двух рабов из числа добычи, доставшейся ему от хеттов.

Договор с Киццуватной

После похода Тушратты на Ишуву Суппилулиума попытался обеспечить себя новыми союзниками и начал переговоры с Сунассарой II, царём Киццуватны, которая находилась в сфере влияния митаннийского царя. Для начала хеттский царь потребовал от Киццувадны небольшого воинского контингента в помощь на случай своих походов — 100 колесниц и 1 тысячу пехотинцев. Жители Киццувадны обязались выдавать беженцев из Хеттского царства. Этим же договором была определена граница между Хеттским царством и Киццуватной, которая проходила по реке Самри, оставляя в руках хеттов города Ламия, Аруна, Салия, Анамуста, Серика, а города Питура, Цинцилува, Эримма, Цабарасна, Лувана остались у Сунассары II. После заключения договора с Сунассарой II хеттский царь назначил своего сына Телепину жрецом в Киццуватне.

Освобождение Сирии от египетской власти

Непосредственно после заключения договора с Сунассарой II, и, должно быть, с его помощью Суппилулиуме удалось завоевать ряд сирийских стран, и в том числе Нухашше, где хеттский царь вместо Аги-Тешшуба поставил своего ставленника Шаррупши. Видимо, под влиянием этого похода хеттов в Сирии началась борьба за освобождение от египетской власти. Огромную роль в этом процессе сыграл Абди-Аширта, царь нового государства, Амурру, расположенного к югу от Угарита, между Средиземным морем и Оронтом. Первейшей опорой Абди-Аширты были так называемые хапиру — изгои, удалившиеся в степь и образовавшие отряды вольницы. Первоначально Абди-Аширта из осторожности прикидывался верным к фараону, но одновременно через своих агентов систематически призывал население присоединяться к хапиру и убивать своих градоначальников, верных фараону. Совместно с хапиру Абди-Аширте удалось захватить ряд городов в Сирии и Палестине и значительно расширить свои владения. В этот ответственный для Египта момент умирает фараон Аменхотеп III. С новым фараоном Аменхотепом IV (Эхнатоном) Суппилулиума попытался наладить дружественные отношения; так, Суппилулиума в своём письме фараону напомнил о дружественных взаимоотношениях, которые существовали между ним и Аменхотепом III, одновременно предлагая возобновить дружбу. Видимо, какие-то дипломатические отношения хеттов с Египтом были все-таки налажены, и Суппилулиума даже получил разрешение на поселение групп малоазийских купцов в египетской части Сирии и Палестины, но, судя по дальнейшей исторической обстановке, дружба между Хеттским царством и Египтом продолжалась недолго.

Вторжение царя Митанни в Сирию

Между тем ситуация резко изменилась. Документы говорят о вторжении царя страны Тана в Цумуру. Страна Тана — это, без сомнения, Митанни. Сохранился также документ, где говорится о подготовке Митанни к нападению на Сирию и о смерти Абди-Аширты. В другом письме некого Катиху-Тешшуба, одного из сирийских или финикийских правителей, говорится, что царь Митанни вступил с колесницами и войсками в Сирию, но из-за недостатка воды был вынужден отступить. В договоре Тетте, царя Нухашше, и Суппилулиумы говорится, что более ранний царь Нухашше Шаррупши, назначенный хеттским царём, при вторжении Митанни просит Суппилулиуму о помощи. Известен союзный договор Суппилулиумы с царём Угарита Никмаддой II. В тексте данного договора говорится о поднятом восстании против хеттов Итур-Адду, царём Мукиша (Алалаха), Адду-Нерари царём Нухашше и Аги-Тешшубом, царём Ния. Во время восстания были захвачены города Угарита. По-видимому, Угариту угрожала немалая опасность, так как угаритский царь поспешил заключить договор со своим южным соседом, царем Амурру ‘Азиру, сыном Абши-Аширты, который за 9 тысяч сиклей (42 кг) серебра обязался поддерживать Угарит войсками против врагов.

Египет вмешивается в борьбу за Сирию

Тушратта отвоевал Нухашше, Мукиш, Ний, Халеб и другие районы. Несмотря на то, что Тушратта напал на Амурру и подчинил даже город Цумур, после его похода, однако, указанная территория оказалась под властью Египта. Это позволяет предположить, что Аменхотеп IV, в свою очередь, совершил поход в Сирию, и отвоевал эти ранее подвластные Египту территории, а митаннийский царь вернулся в свою страну, чтобы не портить отношения с Египтом. Хетты потеряли все свои сирийские владения.

Вторая митаннийская война

Покорение Ишувы во второй раз и поход на столицу Митанни

Вторая снова началась с нападения Сиппилулиумы на Ишуву. Затем хетты вступили в союз с царём Алше, по имени Антаратли. Ему была отдана взятая хеттами ишувская крепость Кутмар (совр. Кунмар), в 18 км от Палу (совр. г. Хайни). После договора с Антаратли Суппилулиума продолжил поход, захватил округ Суда и разграбил его, а затем двинулся на юг в сторону Вашшуканни. В хеттских документах говорится, что Тушратта бежал, однако о том, что Вашшуканни был взят, не говорится. Скорее всего, сообщение о бегстве Тушратты сильно преувеличено. Как видно, под Вашшуканни Суппилулиума встретил сопротивление и вынужден был отступить в Северную Сирию.

Вторжение хеттов в Сирию

Переправившись через Евфрат, хетты напали на Халеб и Мукиш. После захвата этих стран к Суппилулиуме в Мукиш прибыл Такува, царь Ния (город в долине Оронта, ниже Катны). По-видимому, Такува ранее был вассалом Суппилулиумы, но когда Тушратта вторгся в Сирию перед II митаннийской войной, то он на место Такувы назначил его брата Аги-Тешшуба. Однако Аги-Тешшуб соединился с 6 князьями и вступил в соглашение с Агией, царем Арахты (или Арахата, находился между Ниём и Катной) и выступил против хеттского царя. Наряду с тем, как явствует из сохранившихся с тех времен документов, к борьбе с хеттами подготовились все цари мелких государств восточного Присредиземноморья. Из Мукиша хеттские войска двинулись на юг они захватили Ний, Арахату, Катну и Нухашше. Агия и Аги-Тешшуб попали в плен. Царь Катны Акиззи и царь Нухашше Адду-нерари бежали в южные районы Сирии и оттуда начали писать фараону Аменхотепу IV, умоляя о помощи.

В Нухашше на место погибшего Шаррупши в городе Укалзати (столица Нухашше) царём Суппилулиума назначил его слугу Такиб-Шарри. Об этом же набеге Суппилулиумы в своих письмах к Аменхотепу сообщает и ‘Азиру. Он пишет о прибытии хеттского царя в Нухашше и одновременно просит военной помощи, с тем, чтобы оградить свою страну от возможного нападения царя Хатти. ‘Азиру, по-видимому, не получив помощи, назначил сына правителем Амурру, а сам с Хабитом (видимо, египетский представитель в Амурру) отправился в Египет.

Междоусобицы в Сирии

В это время Суппилулиума напал на Туниб, Кинзу (более известна, под египетским названием Кадеш), Абену (или Убе). Захватив эти города, он взял в плен Шуттатарру царя Кинзы и его сына Айтагаму, а затем Аривани, царя Абены. Айтагама затем был посажен на престол в Кинзе, после чего этот сирийский царёк стал придерживаться антиегипетской ориентации. Что касается ‘Азиру, то он долгое время прожил в Египте, поэтому его сын написал письмо египетскому фараону с просьбой направить отца в Амурру, поскольку из-за его отсутствия в стране возникло восстание против египетской власти. ‘Азиру возвратился из Египта, но сразу же вступил в союз с Суппилулиумой и примкнул к хапиру. Царь Гублу (Библа) Риб-Адди сообщает Аменхотепу, что ‘Азиру со своим братом Пубахли занял Вахлию, Амби, Шигату, Батруну, двинул свои отряды против резиденции египетского наместника в Амурру города Цумуру, осадил её в союзе с флотом города Арвада и быстро довёл до отчаянного положения. Попытка Риб-Адди освободить Цумуру окончилась неудачей, и он шлёт письмо за письмом к фараону с просьбами о помощи. Аменхотеп в конце концов поручил нескольким египетским уполномоченным ознакомиться с положением Цумуру, но им ничего не удалось сделать, и город пал. ‘Азиру убил местного египетского наместника, и разрушив город, получил полную возможность двинуться на Библ. Риб-Адди, приведенный в ужас случившимся, пишет фараону, сообщая, в частности, что египетский резидент в Кумеди, в северной Палестине, находится в опасности. Но ‘Азиру, который имел влиятельных друзей при дворе Аменхотепа, сумел оправдаться перед фараоном. Последнего успокаивают обещания ‘Азиру платить ему такую же дань, которую вносили захваченные им города, и он не принимает мер.

Планы мятежных царьков были столь искусно замаскированы, что египетские резиденты, по-видимому, не знали, кто верные вассалы, а кто — скрытые мятежники. Так, Бихуру, египетский наместник в Галилее, не понимая отношения Библа, посылает туда своих наемников — бедуинов, которые избивают всех его защитников. Риб-Адди, положение которого усложнилось ещё и восстанием горожан, вызванным своевольным поступком египетского резидента, поехал в Берут искать поддержку у местного правителя Аммуниры. Но вернувшись в Библ, нашёл там ворота запертыми. Во время его отсутствия власть в городе захватил его брат Илирабих, который выдал его детей ‘Азиру. Правитель Берута Аммунира в письме обещал Аменхотепу, что он будет защищать Берут, а также находящегося у него правителя Библа.

Суппилулиума заключает договора с сирийскими правителями

Угарит полностью попал под власть хеттов, и его царь Никмадда заключил с Суппилулиумой союзный договор. ‘Азиру порвал всякие отношения с Египтом и уже открыто перешёл на сторону хеттского царя. Союзные договоры также были заключены с царём Кинзы (Кадеша) Айтакамой, царём Туниба Лабу и некоторыми другими царями. К врагам Египта присоединился и сидонский царь Зимрида. Последний в союзе с ‘Азиру напал на Тир, но правителю Тира Абимилки, благодаря военной помощи Египта, удалось защитить свой город. Риб-Адди все же удалось захватить Библ и он ещё некоторое время удерживал его, но город, в конце концов, пал, и Риб-Адди, видимо, был убит. При поддержке царя Амурру ‘Азиру и царя Кинзы Айтакамы, Суппилулиума овладел долиной Амка (к югу от Кинзы, долина Бека’а, а не северная Амка (Амук), вплоть до Абина (библейский Хобах). Три верных фараону правителя из соседних областей выступили против них, чтобы вернуть фараону утраченные земли, но были встречены Айтакамой во главе хеттского войска и отброшены назад. Все трое немедленно написали фараону о смуте и жаловались на Айтакаму. Но Аменхотеп, занятый своей утопической религиозной реформой, не принял никаких мер. Суппилулиума, видимо, не намерен был двигаться дальше и воевать с Египтом, и он возвратился в Хаттусу.

Борьба за Сирию между Египтом, Митанни и хеттами

По инициативе Тушратты на территории Сирии вновь началась борьба за освобождение от хеттской власти. Борьбу начали Каркемиш, Мурмурига (южнее Каркемиша), Арция и, очевидно, и другие города. Против врагов выступил Телепину, сын Суппилулиумы, жрец в Кумманни. Он смог отвоевать Арцию, город Мурмуригу и окрестности Каркемиша. Однако сам Каркемиш взять не удалось. Оставив свои войска под командованием военачальника Лапакки в городе Мурмуриге, Телепину отправился в Хаттусу для встречи с Суппилулиумой. После его ухода завоеванные хеттами сирийские области стали объектом нападения со стороны Митанни и Египта. Войска Тушратты в союзе с Такухли правителем племени амумикуни (место обитания племени не известно), вторглись в Северную Сирию и осадили город Мурмурига, а египетская армия Тутанхамона в то же время вступила в Сирию с юга и захватила город Кинзу (Кадеш).

Третья митаннийская война

Поход на Каркемиш

Суппилулиума мобилизовал армию и снова выступил против Митанни, на этот раз он совершил поход через правобережье верхнеевфратской долины. Так началась III Митаннийская война. В стране Тегарама в городе Талпа Суппилулиума провел смотр армии и отсюда направил своего сына Арнуванду и военачальника Циту против Тушратты. По-видимому, хеттские войска не смогли добиться решительного успеха. Поэтому Суппилулиума вынужден был сам отправиться в поход. Он достиг границ Каркемиша, где укрепились митаннийские войска. После того как Суппилулиума осадил Каркемиш, он отправил часть своего войска во главе с Лупаккой и Тархунтацалма против египетских войск в Амку. В письме сирийских правителей Бл’алу и Баттилу Тутанхамону сообщается, что хеттские войска взяли города страны Амку и несколько городов правителя Аддуми. Как раз в это время умер фараон Тутанхамон.

Взятие Каркемиша

Вдова Тутанхамона юная Анхесенпаатон через послов обратилась к хеттскому царю с просьбой прислать ей одного из своих сыновей в мужья, так как детей она не имела и после смерти Тутанхамона наследников египетского престола не осталось. Суппилулима, опасаясь какого-нибудь подвоха, в свою очередь направил посольство во главе с Хаттусацити в Египет чтобы узнать подлинность намерений Анхесенпаатон, а сам в это время приступил к штурму Каркемиша. В ходе восьмидневного штурма хетты захватили эту мощную крепость. Суппилулиума «из страха перед богами» оставил нетронутой цитадель Каркемиша с её дворцами, храмами и их людьми, но сам город подвергся жесточайшему разграблению. Одних только пленных воинов, доставшихся царскому хозяйству, было 3330 человек. Захваченным же простым людям, по словам хеттского летописца, не было счёта. С падением Каркемиша вся Сирия от Евфрата до Средиземного моря прочно вошла в сферу влияния Хеттского царства. Царем Каркемиша Суппилулиума поставил своего сына Пияссили (Шарри-Кушух). Другой сын, Телепину, был посажен на престол Халеба. По-видимому, тогда же царем Нухашше был назначен Тетте, и с ним был заключен союзный договор.

Четвёртая митаннийская война

Неразбериха в Митанни

Подчинив Сирию, Суппилулиума возвратился в свою столицу Хаттусу. Ровно через год, следующей весной, туда вернулись его посланцы из Египета, с ними прибыл и египетский посол Хани. Он подтвердил желание египетской царицы иметь своим мужем сына Суппилулиумы. Тогда Суппилулиума послал в Египет своего сына Цаннанца. В это время в Митанни произошёл государственный переворот, в результате которого погиб Тушратта. Заговором руководил его сын, имя которого осталось неизвестным. В результате возникшей после смерти Тушратты неразберихи в Митанни к власти пришёл Артадама II. Последний, желая заручиться поддержкой в войне против хеттов, заключил союз с ассирийским царём Ашшур-убаллитом I и государством Алше, в результате чего вся южная часть Митанни было оккупирована ассирийцами, а северная перешла к Алше. Артадама назначил своего сына Шуттарну наследником и военачальником митаннийской армии.

Суппилулиума поддерживает Шативасу

Вскоре к Суппилулиуме прибыл сын Тушратты Шаттиваза с просьбой чтобы Суппилулиума утвердил его наследником Артадамы II. Хотя Шативаза добрался до хеттского царя всего с тремя колесницами, двумя приближенными и двумя телохранителями, не имея даже сменной одежды, тот обрадовался ему, одарил его по-царски и отдал ему в жены свою дочь, потребовав для неё прав «женщины царя», то есть главной жены царя в Митанни. Кроме того, он обещал ему в свою помощь в борьбе с Шуттарной III и поклялся поддерживать Шаттивасу, даже если победит Шуттарна. Очевидно, такое расположение к сыну своего бывшего врага объясняется тем, что в таком повороте дел Суппилулиума увидел возможность увеличить междоусобицу и хаос в Митанни, с тем, чтобы, в конце концов, окончательно прибрать это царство к рукам.

Взятие Вашшуканни

Суппилулиума назначил Шаттивасу военачальником своих отрядов и, объединив эти отряды с войском своего сына Пияссили, направил их в Митанни. Так началась IV Митаннийская война. Шуттарна III попросил о помощи у ассирийского царя Ашшур-убаллита I. Последний во главе своей армии двинулся на север, чтобы помочь Шуттарне III. Сам Шуттарна расположил свои войска под городом Ирриде. В происшедшем сражении митаннийцы потерпели поражение. Шаттиваса и Пияссили заключили мир с населением городов Ирриде и Харрана, а затем захватили и столицу Вашшуканни. Шаттиваса был посажен на престол и Суппилулиума заключил с ним союзный договор. Таким образом, было воссоздано новое вассальное царство Митанни, но оно теперь занимало лишь территорию долины реки Хабур и не могло достичь и малой доли того могущества как раньше.

Смерть Суппилулиумы от чумы

Между тем сын Суппилулиумы, царевич Цаннанца, посланный в Египет, был убит по дороге, видимо, египтянами из антихеттской группировки. Это вызвало открытый конфликт между Хеттским царством и Египтом. Хеттские войска под командованием наследника престола Арнуванды вторглись в южную Сирию. Два войска вновь встретились в долине ‘Амка, но решающего сражения не произошло. В хеттском лагере от египетских пленных вспыхнула эпидемия чумы. Зараза была занесена в саму Малую Азию и от неё, по-видимому, и умер Суппилулиума (через 4 года после смерти Тутанхамона). Эпидемия чумы свирепствовала 20 лет и унесла жизни большей части населения Хеттского царства. Сын Суппилулиумы Мурсили II объясняет эту эпидемию карой богов за то, что Суппилулиума не сдержал договорных обязательств по отношению к Египту.

Суппилулиума был женат трижды. Последней его женой была дочь вавилонского царя Бурна-Буриаша II. Имея в виду её царское происхождение, хотя и не из хеттского царского дома, она получила после смерти предыдущей царицы титул тавананны, под которым она чаще всего и фигурирует в последующих хеттских письменных памятниках. Её личное (по обыкновению династии — хурритское) имя в Хеттском царстве было Маль-Никаль (первоначальное её имя неизвестно). Хотя она и не была матерью взрослых, активно участвовавших к тому времени в политике сыновей Суппилулиумы, но она пользовалась значительным влиянием при Суппилулиуме и немалым почётом в первое время после его смерти.

Ко времени Суппилулиумы относится первое упоминание о государстве Аххиява (или иногда оно называлось Аххией). Местонахождение этого государства до сих пор остается спорным. Возможно, оно находилось на острове Родос или на острове Крит, а может быть на материковой Греции. Суппилулиума послал туда кого-то в изгнание (возможно, одну из своих жен).

При Суппилулиуме Хеттское царство превратилось в могущую державу, простиравшуюся от бассейна Чороха и Аракса на севере до Палестины на юге и от берегов Галиса на западе до границ Ассирии и Вавилонии на востоке.

«Анналы Суппилулиумы», написанные уже после смерти этого царя при его сыне Мурсили II, являются основным источником для анализа истории хеттов в этот период. Важное значение имеет также дипломатическая переписка из Эль-Амарны, которая свидетельствует о существовавшем в эту эпоху дипломатическом протоколе и уровне международных отношений.

Новое царство
Предшественник: Тудхалия III	хеттский царь ок. 1380 — 1334 до н. э.	Преемник: Арнуванда II

Литература

• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
• [hworld.by.ru/text/hatti/supdej.html Из «Деяний Суппилулиумы»]
• [hworld.by.ru/text/hatti/nuhhdog.html Из договора Суппилулиумы с Тетте, царём Нухашше]
• [hworld.by.ru/text/hatti/kizzdog.html Из договора Суппилулиумы с Сунассурой, царём Киццуватны]
• [hworld.by.ru/text/hatti/1sativdog.html Договор царевича Шаттивазы с Суппилулиумой, царём Хатти]
• [hworld.by.ru/text/hatti/2sativdog.html Договор Суппилулиумы, царя Хатти, с Шаттивазой, царём Митанни]
• [hworld.by.ru/text/hatti/amarna.html Из документов Амарнского архива]
• Сергей Шаповалов "Под знамением Бога Грозы"

↑ [www.librus.ru/humanities_sciences/historical-sciences/world-history/44679-pod-znameniem-boga-grozy.html Под знамением Бога Грозы]. www.librus.ru. Проверено 13 апреля 2016.

Отрывок, характеризующий Суппилулиума I

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.