Суракарта

Город Суракарта индон. Surakarta Герб Страна ИндонезияИндонезия Регион ЯваЯва Провинция Центральная Ява Координаты 7°34′00″ ю. ш. 110°49′00″ в. д.7.56667° ю. ш. 110.81667° в. д. / -7.56667; 110.81667    Площадь 44,03 км² Тип климата экваториальный Официальный язык [[Яванский язык, Индонезийский язык]] Население 572.345 человек (2014) Плотность 12.998,97 чел./км² Названия жителей яванцы Часовой пояс UTC+7 Телефонный код +62 21 Официальный сайт [surakarta.go.id ta.go.id]

Сурака́рта (индон. Suracarta, неофициальное название Соло) — индонезийский город в провинции Центральная Ява. Находится в 600 км от Джакарты.

Суракарта еще известен как «город, который никогда не спит», потому что особенность местных продуктовых ларьков и торговых фургончиков — круглосуточная работа.

Местной достопримечательностью является исторический дворец местных монархов — сусухунанов, называющийся, как и другие укрепленные резиденции яванских правителей, кратон (яв. keraton).

История

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

После смерти последнего правителя султаната Демак, первого мусульманского султаната Явы последовал междоусобных воин. Победителем стал зять последнего султана, Джоко Тингкир, также известный как султан Хадивиджая, который перенёс столицу султаната в Паджанг, расположенный в 8-ми милях от современной Суракарты. Джоко Тингкир был убит в результате дворцового переворота своим приёмным сыном, Сутавиджаей, который унаследовал трон и перенёс столицу на территорию современного округа Джокьякарта и основал правящую династию султаната Матарам.

Пакубувоно II

Вплоть до 1744 года, Соло был небольшой деревней, находившейся в 10 км к востоку от Картасуры - столицы султаната Матарам. В 1744 году двор султана Матарама был разграблен. В результате султан Матарама, Пакубовоно II перенёс столицу в Суракарту, как более безопасное место на берега реки Кали. 18 февраля 1745 года считается официальным днём основания города.

Несмотря на перенос столицы, упадок султаната продолжился, в в 1757 году султанат Матарам был разделён на два государства: султанат Суракарта (северная часть) и султанат Джокьякарта (южная часть). Разделение стало успехом голландской политики "разделяй и властвуй". Двор султана Соло прекратил борьбу и направил свою энергию на развитие искусства, соревнуясь с султанатом Джокьякарта.

Борьба за независимость

После провозглашения Декларации о независимости Индонезии, правители Суракарты поддержали вхождение султаната в состав Индонезии. В ответ на эту поддержку президент Сукарно объявил Суракарту регионом с особым статусом. В октябре 1945 года в Суракарте началось антимонархическое движение. Одним из его лидеров стал Тан Малака, член коммунистической партии Индонезии. Целью коммунистов была ликвидация всех монархий на территории региона. 17 октября 1945 года был похищен и убит визирь султаната Кауснанан Сосродининграт.В марте 1946 был похищен и убит визирь Юдонагоро и 9 других чиновников султаната.

26 июня 1946 года повстанцами был похищен премьер-министр Индонезии Сутан Шарир. В ответ 1 июля 1946 года по приказу президента Сукарно было арестовано 14 гражданских лидеров повстанческого движения, включая Тана Малаку.2 июля 1946 года были освобождены вооружёнными подразделениями мятежников по руководством генерала-майора Соедарсоно. 3 июля 1946 года генерал-майор и его группа были арестованы президентской гвардией. Премьер-министр Сьяхрир был освобождён.

С 1945 по 1948 год голландцы оккупировали большую часть Явы. В декабре 1948 года голландцы захватили Джокьякарту и Суракарту. Индонезийская армия отступила. Голландцы объявили о поражении республиканских сил. В ответ индонезийская армия совершила марш-бросок и 7 августа 1949 года в течение нескольких часов освободила Суракарту.

Физико-географическая характеристика

Суракарта расположена на практически плоской равнине. Средняя высота над уровнем моря - 105 м (высота центра города - около 95 м над уровнем моря). Площадь города - 44,1 кв. км (0,14% площади Центральной Явы). Город расположен в 65 км к северо-востоку от Джокьякарты и в 100 км к юго-востоку от Семаранга. Восточная часть города граничит с рекой Бенгаван Соло, самой длинной рекой Явы.

Город окружён горами Мербабу и Мерапи (высотой 3 151 м) на западе и горой Лаву (высотой 3 151 м) на востоке.

Климат

Согласно классификации климатов Кёппена Суракарта расположена в зоне тропического муссонного климата. Для Суракарты характерен длинный муссонный сезон с октября по июнь и относительно короткий сухой сезон - с июля по сентябрь. Годовая норма осадков - 2200 мм. Наибольшее количество осадков выпадает в декабре, январе и феврале. Среднегодовая температура - 30 С.

Отрывок, характеризующий Суракарта

Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.