Суринамская освободительная армия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Суринамская освободительная армия (коммандос джунглей)— это партизанская диверсионная группа в Суринаме. Была основана в 1986 году Ронни Брюнсвийком для обеспечения равных прав для маронов, национального меньшинства в Суринама. Группа была сформирована после того, как суринамская армия совершила массовое убийство 35 человек в деревне Мойвана, недалеко от Моэнго, с целью поймать Ронни Брюнсвийка[1]. Коммандос были против Дези Баутерсе и армии в партизанской войне. В войне против военного режима Дези Баутерсе, коммандос получали деньги, оружие от людей, живущих в Нидерландах, таких как Пол Соморхаджо и Движения за освобождение Суринама Хендрика Чан А Сена.

Коммандос джунглей сражались против правительства Дези Баутерсе в 1980-х, до заключения перемирия в марте 1991 года.

В своё время коммандос джунглей контролировали большую площадь в Восточном Суринаме. Некоторые бывшие члены коммандос и их родственники до сих пор участвуют в незаконном обороте наркотиков в Европу. В основном, это делается путём создания связей с суринамскими мигрантами в Нидерландах[2].

В 2005 году Брюнсвийк предупредил коммандос джунглей, что они могут возобновить боевые действия, если условия мирного соглашения не были выполнены.

Напишите отзыв о статье "Суринамская освободительная армия"



Примечания

  1. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9D0CE5DF1F31F937A25757C0A967958260 To Suriname Refugees, Truce Means Betrayal - New York Times]
  2. [www.foxnews.com/world/2013/04/08/ex-leader-jungle-commando-and-convicted-smuggler-says-will-run-for-suriname/ Ex-leader of 'Jungle Commando' and convicted smuggler says he will run for Suriname presidency | Fox News]

Отрывок, характеризующий Суринамская освободительная армия

Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.