Бонали, Сурия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сурия Бонали»)
Перейти к: навигация, поиск
Сурия Бонали

Сурия Бонали на шоу в Нюрнберге в 2007 году
Персональные данные
Представляет

Франция Франция

Дата рождения

15 декабря 1973(1973-12-15) (50 лет)

Место рождения

Ницца

Спортивные достижения
Лучшие результаты по системе ИСУ
(на международных любительских соревнованиях)
Сумма: Не соревновалась по Новой
судейской системе
Завершила выступления

Сурия́ Бонали́ (фр. Surya Bonaly, род. 15 декабря 1973, Ницца) — французская фигуристка, выступавшая в женском одиночном разряде.

Тренеры Анник и Дидье Гайаге (Annick & Didier Gailhaguet) — до 1992, в сезон 1992/93 — Ален Жилетти, затем — мать Сюзанн Бонали (Suzanne Bonaly), хореограф с 1995 — Наталья Волкова-Даббади.





Карьера

Чернокожая фигуристка с острова Реюньон была удочерена во Франции. Занималась прыжками на батуте, став атлетичной и необычайно прыгучей, что повлияло на технику её катания и особенно прыжков, которые она могла делать без необходимой скорости и часто завершая последние 1/4 оборота, а то и 1/2 оборота (при этом прыжок в произвольной программе не засчитывается) уже приземлившись на лёд. Тем не менее судьи справедливо поощряли её за такие сложные и рискованные элементы в оценках за технику (напр. на чемпионате мира 1995 года — шесть оценок 5,9 за технику). Особенность карьеры Бонали — пять побед подряд на чемпионатах Европы и ни одной на чемпионате мира (где она не могла обыграть ряд европейских фигуристок).

В 1989 году дебютировала на чемпионатах Европы и мира. Тренеры сразу делали ставку на рекордно сложные прыжки в ущерб качеству скольжения и остальных элементов, в дебютной произвольной программе включив впервые в мире среди женщин два каскада из двух тройных прыжков (лутцтулуп и два тулупа). На чемпионате Европы 1990 тренеры включили в её программу запредельно сложный набор элементов: четверной тулуп, четверной сальхов (единственный случай попытки исполнения двух четверных прыжков в одной программе женщиной), два тройных лутца и др., всего два четверных и шесть тройных прыжков, из которых Бонали справилась лишь с четырьмя наименее сложными, после чего тренеры стали упрощать программы. На чемпионате мира 1991 года впервые выполняет прыжок в четыре оборота (тулуп), приземлившись чисто, но недокрутив его.

На чемпионате мира 1994 года отказывалась подняться на пьедестал (единственный случай в истории), не соглашаясь с результатами соревнований (для победы не хватило лишь одного судейского голоса), после уговоров президента ИСУ Паульсена поднялась и приняла медаль, но затем сразу её сняла. В 1996 году Бонали вновь пытается выполнять в программе четверной прыжок (сальхов) и тройной лутц-тройной тулуп с недокрутом. Мать Бонали периодически меняла тренеров, привлекла российского специалиста Н.Волкову, уделив внимание художественной стороне катания, что фигуристка уже не смогла совместить с достигнутой ранее технической сложностью. Последние годы соревнований в любителях Бонали уже не справлялась даже с обычными тройными прыжками. На Олимпиаде-98, понимая что шансов на медаль нет, включила в программу запрещенное сальто назад, за что судьи дополнительно вычли по 0,2 балла из обеих оценок.

Тем не менее фигуристка всегда обладала огромным обаянием и непосредственностью, вызывая большой интерес и любовь зрителей, особенно учитывая исполнение эффектных рискованных элементов.

Спортивные результаты

Соревнования/Сезоны 1987-88 1988-89 1989-90 1990-91 1991-92 1992-93 1993-94 1994-95 1995-96 1996-97 1997-98
Зимние Олимпийские игры 5 4 10
Чемпионаты мира 10 9 5 11 2 2 2 5
Чемпионаты Европы 8 4 1 1 1 1 1 2 9 6
Чемпионаты мира среди юниоров 14 3 2 1
Чемпионаты Франции 4 1 1 1 1 1 1 1 1 1 2
Этапы Гран-при: Skate America 6 5 3 2 1 4
Этапы Гран-при: Skate Canada 7 1 3
Этапы Гран-при: Trophée Lalique 7 1 1 5 1 1 1 3
Этапы Гран-при: Cup of Russia 4
Этапы Гран-при: NHK Trophy 2 1 1 2 4
Этапы Гран-при: Nations Cup 1
Nebelhorn Trophy 2 1
Piruetten 4

См. также

Напишите отзыв о статье "Бонали, Сурия"

Ссылки

  • [suryabonaly.com Официальный сайт (англ.)]

Отрывок, характеризующий Бонали, Сурия

За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.