Сурченко, Андрей Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Иванович Сурченко
Дата рождения

28 ноября 1901(1901-11-28)

Место рождения

с. Овощинское, ныне Петровский район, Ставропольский край

Дата смерти

14 февраля 1975(1975-02-14) (73 года)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19201959 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

18-я стрелковая бригада
399-я стрелковая дивизия
41-я стрелковая дивизия
53-й стрелковый корпус

Сражения/войны

Гражданская война в России
Великая Отечественная война

Награды и премии

Андрей Иванович Сурченко (28 ноября 1901 года, с. Овощинское, ныне Петровский район, Ставропольский край — 14 февраля 1975 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1943 год).





Начальная биография

Андрей Иванович Сурченко родился 28 ноября 1901 года в селе Овощинское ныне Петровского района Ставропольского края.

Военная служба

Гражданская война

В мае 1920 года был призван в ряды РККА и направлен красноармейцем в караульный батальон (Северокавказский военный округ), дислоцированный в Ставрополе, а в июне того же года — на учёбу на курсы комсостава при 3-й Майкопской пехотной школе, но вскоре был переведен на 48-е Ставропольские курсы комсостава и вновь на 3-й Майкопские командные курсы.

Межвоенное время

После окончания курсов в ноябре 1921 года Сурченко был назначен на должность командира взвода в 3-м Тифлисском полку ОН, затем в 9-м отдельном батальоне ОН, дислоцированном в Баку, а в апреле 1924 года — на должность командира взвода полковой школы в 3-м стрелковом полку (Азербайджанская стрелковая дивизия).

В октябре 1926 года Сурченко был направлен на учёбу на Военно-политические курсы при Закавказской пехотной школе, дислоцированной в Тбилиси, после окончания которых в июле 1927 года был назначен на должность политрука роты 9-го Кавказского стрелкового полка.

В мае 1930 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в мае 1933 года был назначен на должность начальника химической службы Московской Пролетарской стрелковой дивизии, в феврале 1936 года — на должность начальника штаба 1-го стрелкового полка, а в июне 1937 года — на должность начальника 1-й части штаба этой же дивизии.

С марта 1938 года исполнял должность помощника начальника оперативного отдела штаба Московского военного округа, в июне был назначен на должность помощника начальника учебного отдела Свердловского пехотного училища (Уральский военный округ), в сентябре 1939 года — на должность преподавателя кафедры тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в июле 1940 года — на должность начальника штаба 129-й стрелковой дивизии, находившейся на формировании в Сталинграде.

Великая Отечественная война

С началом войны находился на прежней должности. В начале июля 1941 года дивизия была включена в состав Западного фронта, после чего вела боевые действия на витебском направлении, а затем принимала участие в ходе Смоленского сражения. За эти бои Сурченко был награждён орденом Красного Знамени. 17 июля 1941 года в бою на северной окраине Смоленска был ранен, после чего находился на лечении в госпитале в Москве и после выздоровления в ноябре был назначен на должность командира 18-й стрелковой бригады, которая принимала участие в боевых действиях в ходе битвы под Москвой, ведя оборонительные бои на наро-фоминском направлении.

С апреля 1942 года находился на лечении в госпитале и после выздоровления в октябре был назначен на должность командира 399-й стрелковой дивизии, которая вела наступательные боевые действия на малоархангельском направлении. В феврале 1943 года «за слабые темпы наступления дивизии» Сурченко был снят с должности и назначен на должность заместителя командира 41-й стрелковой дивизии, а в марте — на должность командира этой же дивизии, которая вела оборонительные боевые действия восточнее Орла, а также принимала участие в боевых действиях в ходе Орловской, Брянской и Гомельско-Речицкой наступательных операций.

В марте 1944 года был назначен на должность заместителя командира 29-го стрелкового корпуса, а в августе — на должность начальника штаба 53-го стрелкового корпуса, который принимал участие в боевых действиях в ходе Белорусской операции. В декабре исполнял должность командира этого же корпуса, который вёл оборонительные боевые действия на реке Нарев в районе населённых пунктов Павлувск и Поплявы.

В январе 1945 года в ходе Восточно-Прусской операции Сурченко за «незнание обстановки и несвоевременные донесения в штаб армии» был снят с должности, после чего был назначен на должность заместителя начальника оперативного управления штаба 2-го Белорусского фронта.

Послевоенная карьера

После окончания войны находился на прежней должности.

В июле 1945 года был назначен на должность начальника Управления боевой и физической подготовки Северной группы войск, затем — на должность начальника 1-го отдела и заместителя начальника этого управления, а в декабре 1947 года — на должность начальника Объединённых курсов усовершенствования офицерского состава Северной группы войск.

В июне 1950 года был направлен на учёбу на высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, которые окончил с отличием в декабре 1951 года и с января 1952 года состоял в распоряжении 10-го управления Генштаба, находясь в длительной зарубежной командировке в качестве военного советника. После возвращения в апреле 1956 года был прикомандирован к Военной академии имени М. В. Фрунзе для использования на преподавательской работе и в декабре того же года был назначен на должность начальника курса основного факультета академии.

В ноябре 1959 года генерал-майор Андрей Иванович Сурченко вышел в запас. Умер 14 февраля 1975 года в Москве.

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Сурченко, Андрей Иванович"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 547—548. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Сурченко, Андрей Иванович

– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.