Суслов, Виталий Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виталий Александрович Суслов
Дата рождения:

8 июля 1924(1924-07-08)

Место рождения:

Владивосток, СССР

Дата смерти:

2003(2003)

Место смерти:

Санкт-Петербург, Россия

Научная сфера:

история искусств

Место работы:
Учёная степень:

кандидат исторических наук

Альма-матер:

Ленинградский государственный университет

Награды и премии:

Вита́лий Алекса́ндрович Су́слов (8 июля 1924, Владивосток — 2003, Санкт-Петербург) — советский и российский организатор музейного дела, в 1990—1992 — директор Эрмитажа.





Биография

Детство Виталия Суслова прошло на Дальнем Востоке. Рано потеряв отца, он жил с матерью в Хабаровске. В 1942 году был призван на Тихоокенский флот, где прослужил всю войну и демобилизовался в 1946[1].

Затем он переехал в Ленинград, где поступил на кафедру истории искусств исторического факультета Ленинградского государственного университета. С окончанием обучения в 1951 году Виталий Суслов на том же факультете поступил в аспирантуру и в 1955 году защитил кандидатскую диссертацию[1].

С окончанием обучения Суслов недолго работал в Ломоносовской комиссии Института истории науки. С 1955 года занимался редакторской работой в издательстве «Искусство», в 1958 году перешёл в Научно-исследовательский музей Академии художеств[1].

В 1959 году он занял пост заместителя директора по науке в Русском музее[1].

Работа в Эрмитаже

В 1967 году Суслов, к тому времени глубоко разбиравшийся в разных аспектах музейной науки, перешёл в Эрмитаж по рекомендации знаменитого искусствоведа Антонины Изергиной. В Эрмитаже он стал заместителем директора по науке, первым заместителем Бориса Пиотровского, и на этой должности проработал бок о бок с директором Эрмитажа 23 года[1].

Виталий Суслов в течение 20 лет возглавлял Ленинградское областное отделение Всероссийского общества охраны памятников. Михаил Пиотровский в своих воспоминаниях о Виталие Суслове отмечал его особую роль в лоббировании и защите интересов Эрмитажа через активное участие в политической и партийной жизни. Он дважды избирался вице-президентом Международного совета музеев (1977—1983), а также был одним из лидеров музейной жизни в России, с 1988 года возглавляя Российский комитет Международного совета музеев. За всеми большими выставками в 1970-1980-е — иноземными в Эрмитаже и эрмитажными за границей — стояла фигура Виталия Суслова[1].

Суслов был одним из инициаторов и ключевых фигур общего проекта генеральной реконструкции Эрмитажа, создания новых постоянных выставок, строительства нового Фондохранилища. Благодаря его поддержке в музее возникли Геральдический семинар и Отдел технической экспертизы. Уже при его директорстве открылась новая экспозиция — Зимний дворец Петра I[1].

Он принимал активное участие в издательсткой жизни Эрмитажа и работал над статьями, предисловиями, введениями к альбомам и книгам, выходившим в музее. Кроме того, ему принадлежит фундаментальный труд об Анне Остроумовой-Лебедевой[1].

В 1990 году скончался Борис Пиотровский, и Виталий Суслов стал директором Эрмитажа. Он возглавлял музей в переходное время, когда на культуру не было денег и требовалось сохранить собрание, платить коллективу и спасать от мороза уже возведенные стены Фондохранилища и т. д. Когда в перестроечной России музеям разрешили зарабатывать, Виталий Суслов с интересом стал поддерживать новации в музейной работы, что не всегда приводило к успеху, но многих настроило против него. В 1992 году пост директора занял Михаил Пиотровский, сын Бориса Пиотровского.

Виталий Суслов был активен и вне Эрмитажа. Он был членом Ученого совета исторического факультета Ленинградского университета, членом редакционного совета журнала ЮНЕСКО Museum, членом научно-методического Совета по работе музеев Министерства культуры СССР, членом научно-методического Совета по художественным музеям Президиума Академии художеств СССР, членом редколлегии сборника «Музей» и журнала «Советский музей»[1].

Награды

Виталий Александрович был награждён Орденом Отечественной войны II степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалью «За победу над Японией», медалью ордена «За заслуги перед Отечеством», медалью «За трудовую доблесть» и другими медалями[1].

Ему было присвоено почетное звание «Заслуженный деятель культуры Российской Федерации»[1].

Основные публикации

  • Суслов В.А. Анна Петровна Остроумова-Лебедева. — Л.: Художник РСФСР, 1967. — 202 с. — 10 000 экз.

Источники

  • Михаил Борисович Пиотровский [www.piotrovsky.org/books/rus/268-o_suslove.pdf В.А. Суслов. 1924-2003. Некролог] // Сообщения Государственного Эрмитажа : сб. — СПб.: Эрмитаж, 2005. — № 63. — С. 216—218.

Напишите отзыв о статье "Суслов, Виталий Александрович"

Примечания

Отрывок, характеризующий Суслов, Виталий Александрович

– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.