Сутра золотого блеска

Сутра золотого блеска (санскр. सुवर्णप्रभासोत्तमसूत्रेन्द्रराज suvarṇaprabhāsottamasūtrendrarājaḥ ^IAST) — буддийский священный текст махаяны. Сутра была первоначально^{[когда?]} написана в Индии на санскрите. В конце VII века китайский буддийский монах Ицзин перевёл её на китайский язык. Стала одной из самых популярных сутр Махаяны всех времен: существовали монгольские, тибетские, согдийские, тюркские версии, вариант на хотаносакском языке, а также переписанный тангутским письмом в государстве Си Ся.

См. также

• Буддийские источники
• Алтун ярук

Литература

• Текст на санскрите: [gretil.sub.uni-goettingen.de/gretil/1_sanskr/4_rellit/buddh/bsu035_u.htm Suvarṇaprabhāsasūtram. Darbhanga: The Mithila Institute, 1967. Digital Sanskrit Buddhist Canon]
• Русский перевод: [www.fpmt.org/images/stories/teachers/zopa/advice/pdf/goldenlightsutra_russian.pdf]

Ссылки

• [www.fpmt.org/teachers/zopa/advice/goldenlight.asp The Sutra of Golden Light: The 21 Chapter Version, published by the FPMT]
• [www.sutraofgoldenlight.com The Complete Sutra of Golden Light: The Sugatagarbha Translation Group’s Translation of the 29 and 31 Chapter Versions]
• [www.orientalstudies.ru/rus/images/pdf/a_tyomkin_1995.pdf Tyomkin E. Unique Sanskrit Fragments of the «Sutra of Golden Light» in the manuscript collection of St Petersburg Branch of the Institute of Oriental Studies, Russian Academy of Sciences // Manuscripta Orientalia. Vol. 1, No 1, July 1995. Pp. 29-38.]

Отрывок, характеризующий Сутра золотого блеска

С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.