Суфьян ибн Уяйна
| Суфьян ибн Уяйна араб. سفيان بن عيينة | |
|---|---|
| Род дея- тельности: |
хадисовед |
| Рождение: | 725 Эль-Куфа |
| Смерть: | 813 Мекка |
| Школа, течение: | суннит |
| Учителя: | аль-А’маш, Ибн Шихаб аз-Зухри, Суфьян ас-Саури и др. |
| Ученики: | аш-Шафии, Ахмад ибн Ханбаль, Али ибн аль-Мадини и др. |
Суфья́н ибн Уя́йна (араб. سفيان بن عيينة, 725, Эль-Куфа — 813, Мекка) — мекканский хадисовед, волноотпущенник Мухаммада ибн Музахима.
Биография
Его полное имя: Абу Мухаммад Суфьян ибн Уяйна ибн Маймун аль-Хилали аль-Куфи аль-Макки (араб. أبو محمد سفيان بن عيينة بن ميمون الهلالي الكوفي ، ثم المكي).
Суфьян ибн Уяйна родился в Куфе (совр. Ирак) в 107 году по исламскому календарю (725 год). Путешествовал по мусульманскому миру, затем осел в Мекке, где и скончался в 198 году хиджры (813 год). Суфьян ибн Уяйна был одноглазым.
Обучался хадисам у множества известных хадисоведов: Ибн Шихаб аз-Зухри, Айюб ас-Сахтияни, Хишам ибн Урва, Сулейман аль-Амаш, Юнус ибн Убайд, Суфьян ас-Саури, Шу’ба и многие другие. От него передавали хадисы аль-А’маш, Шу’ба, Ибн Джурайдж (его шейхи), Хаммад ибн Зейд, Абдуллах ибн аль-Мубарак, Яхъя аль-Каттан, Мухаммад аш-Шафии, Абд ар-Раззак ас-Санани, Абу Бакр аль-Хумайди, Саид ибн Мансур, Яхъя ибн Маин, Али ибн аль-Мадини, Ахмад ибн Ханбаль, Исхак ибн Рахавейх, Ибн Абу Шейба и множество других мухаддисов. Самое большое количество хадисов от него передали: аш-Шафии, Ахмад ибн Ханбаль, аль-Хумайди, Ибн аль-Мадини и Ибрахим ар-Рамади[1].
Аш-Шафии говорил:
Если бы не было Малика (ибн Анаса) и Суфьяна ибн Уяйны, исчезло бы знание из Хиджаза.Оригинальный текст (ар.)لولا مالك وسفيان بن عيينة ، لذهب علم الحجاز
Суфьян ибн Уяйна был автором не дошедших до нас сборника хадисов и комментария к Корану[2].
Напишите отзыв о статье "Суфьян ибн Уяйна"
Примечания
|
Это заготовка статьи об исламском учёном. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Суфьян ибн Уяйна
Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
