Сухарев, Николай Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Фёдорович Сухарев
Дата рождения

12 марта 1900(1900-03-12)

Место рождения

село Большое Касаргульское, Петропавловская волость, Шадринский уезд, Пермская губерния, Российская империя[1].

Дата смерти

1 августа 1974(1974-08-01) (74 года)

Место смерти

Ленинград, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

ВЧК, ОГПУ, Пограничные войска, Пехота

Годы службы

19191955

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал
Сражения/войны

Гражданская война;
Советско-финская война;
Великая Отечественная война

Награды и премии

Других государств:

Николай Фёдорович Сухарев (12 марта 1900, село Большое Касаргульское, Пермская губерния, Российская империя — 1 августа 1974, Ленинград, СССР) — советский военачальник, генерал-майор (27.06.1945).





Начальная биография

Родился 12 марта 1900 года в селе Большое Касаргульское, ныне Катайского района, Курганской области, в семье крестьянина-бедняка. Русский[2].

В 1912 году окончил церковно-приходскую школу. Работал по найму, затем в своём хозяйстве[2].

Военная служба

Гражданская война

12 марта 1919 года Сухарев был мобилизован в армию адмирала А. В. Колчака в городе Екатеринбург и зачислен в 5-й ударный полк. В этом полку прослужил до 19 июля, после чего дезертировал. По пути был задержан колчаковскими частями, однако вновь бежал из-под расстрела[3].

С приходом частей Красной армии 27 сентября 1919 года мобилизован в РККА Шадринским уездным военкоматом и назначен во 2-й Екатеринбургский стрелковый полк. В марте 1920 г. окончил полковую школу и был откомандирован помощником командира взвода в 4-й запасной стрелковый батальон в город Томск. В мае 1920 года переведен в город Красноярск в 45-й запасной полк. В октябре был направлен на учёбу в город Новосибирск на 5-е Сибирские пехотные курсы комначсостава. После их окончания в мае 1921 г. получил назначение в 56-й отдельный стрелковый батальон войск ВЧК на должность командира взвода (в начале 1922 г. батальон был переформирован в 32-ю отдельную стрелковую роту войск ОГПУ). В марте 1922 г. направлен начальником отряда при Минусийском политбюро, после его расформирования в марте 1923 года назначен командиром взвода конвойной команды войск ОГПУ в город Новосибирск[3].

В межвоенные годы

В ноябре 1923 года Сухарев был переведен командиром взвода в 77-й стрелковый полк 26-й стрелковой дивизии в город Ачинск. В сентябре 1924 года командирован на учёбу в 25-ю Томскую пехотную школу, в этом же году вступил в ВКП(б). После окончания школы в сентябре 1926 года был направлен помощником начальника заставы 6-го пограничного отряда в город Ораниенбаум[3].

С октября 1927 по август 1928 года — слушатель Военно-политических курсов им. Ф. Энгельса в Ленинграде. После возвращения в погранотряд исполнял должность помощника начальника и начальника заставы. С апреля 1931 года командовал учебно-стрелковым дивизионом маневренной группы 3-го погранотряда в городе Петрозаводск. После расформирования группы в июне 1935 года направлен в город Кандалакша начальником учебно-маневренной группы 1-го погранотряда. В августе 1936 года назначен командиром 176-го отдельного стрелкового дивизиона внутренних войск НКВД. В июне 1939 года, в связи с расформированием дивизиона, капитан Сухарев командирован в Ленинград во 2-ю дивизию войск НКВД по охране железных дорог, где назначен младшим помощником начальника 2-й части (боевой подготовки) штаба дивизии. В составе дивизии участвовал в Советско-финляндской войне. В феврале 1941 года зачислен слушателем Высшей пограничной школы войск НКВД в Москве[3].

Великая Отечественная война

25 июня 1941 года майор Сухарев был направлен в формировавшуюся в городе Тула 254-ю стрелковую дивизию, назначен начальником 1-го отделения штаба дивизии. 12 июля дивизия была переброшена в район Старой Руссы. Там она где вошла в состав 29-й армии Фронта резервных армий. 16 июля она была передана 11-й армии и в её составе в течение шести дней вела оборонительные бои западнее и южнее Старой Руссы. Однако противнику удалось прорвать оборону дивизии и захватить город, под угрозой окружения она вынуждена была отойти на рубеж реки Ловать[3].

В ноябре 1941 года переведен в 26-ю Сталинскую стрелковую дивизию командиром 87-го стрелкового полка. В составе Северо-Западного фронта дивизия вела оборонительные бои в районе Валдая, в ходе которых Сухарев был тяжело контужен. После излечения он в марте 1942 года был назначен командиром 41-й отдельной стрелковой бригады, входившей в состав 1-й ударной армии. Затем бригада была выведена в город Владимир, где на её базе была сформирована 180-я стрелковая дивизия, командование которой принял подполковник Сухарев. В середине августа дивизия прибыла на Западный фронт, где вошла в состав 31-й армии. 22 августа она приняла первый бой на подступах к городу Ржев. С 22 по 26 августа в ходе наступления её части сломили сопротивление противника, форсировали реку Вазуза и овладели опорным пунктом противника — деревней Михеево. Затем до 14 сентября дивизия вела тяжелые наступательные и оборонительные бои в этом районе[3].

В сентябре вступил в командование 118-й стрелковой дивизией, которая в составе 31-й армии вела оборонительные бои в районе Белогурово, Табаково Зубцовского района Калининской области[3].

С ноября 1942 года — командир 139-й стрелковой дивизии. Её части занимали оборону на северо-западной части города Зубцов. С 10 января по 16 февраля 1943 года дивизия находилась в резерве Западного фронта, затем была подчинена 50-й армии и в её составе приняла участие в Ржевско-Вяземской операции. Её части наступали в направлении Милятино, Спас-Деменск, но успеха не имели. 15 марта 1943 года полковник Сухарев был освобожден от командования дивизией «за невыполнение боевой задачи» и зачислен в резерв фронта[3].

В июне 1943 года откомандирован на учёбу в Высшую военную академию им. К. Е. Ворошилова, после окончания ускоренного курса которой в апреле 1944 года направлен в распоряжение Военного совета 3-го Прибалтийского фронта, где в мае вступил в командование 285-й стрелковой дивизией. В июле — октябре дивизия в составе 1-й ударной, а с 15 августа — 54-й армий участвовала в Псковско-Островской, Тартуской, Прибалтийской, Рижской наступательных операциях. В ходе их она прошла с боями 390 км, освободив 1044 населенных пункта Латвии и Эстонии. 8 октября 1944 года дивизия была выведена в резерв 3-го Прибалтийского фронта, a 11 октября — в резерв Ставки. В декабре она вошла в состав 21-й армии 2-го Украинского фронта и во второй половине января 1945 года вела ожесточенные бои за овладение Домбровским угольным бассейном, участвуя в Висло-Одерской, Сандомирско-Силезской операциях. 5 апреля 1945 года дивизии, отличившейся в боях за овладение городами Сосновец, Бендзин, Домброва Гурне, Челядзь и Мысловице, было присвоено наименование «Домбровская»[3], а командир дивизии Сухарев награждён орденом Суворова II степени[4].

Затем дивизия вела бои по захвату и расширению плацдарма на западном берегу реки Одер, окружению и уничтожению оппельнской группировки противника, принимала участие в Нижнесилезской, Верхнесилезской и Пражской наступательных операциях. За бои по форсированию реки Одер юго-восточнее города Бреслау (Бреславль) дивизия была награждена орденом Богдана Хмельницкого 2-й ст. (24.4.1945)[3].

За время войны комдив Сухарев был пять раз упомянут благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего[5]

Послевоенное время

После войны генерал-майор Сухарев продолжал службу в ЦГВ в Австрии. С июня 1945 года он вступил в командование 40-й гвардейской стрелковой дивизией, переименованной в октябре в 17-ю гвардейскую механизированную. В июне 1946 года был освобожден от должности и зачислен в распоряжение ГУК, а в июле назначен командиром 25-й гвардейской механизированной дивизии в составе 6-го гвардейского стрелкового корпуса в Румынии. В декабре он был освобожден от должности и состоял в распоряжении Управления кадров Сухопутных войск, затем в январе 1947 года был назначен командиром 15-й отдельной гвардейской стрелковой бригады МВО. После её расформирования в марте переведен командиром 3-й отдельной гвардейской стрелковой бригады в город Брянск. Позже бригада была передислоцирована в город Грозный, где в июле переформирована в 24-ю гвардейскую горнострелковую дивизию, а Сухарев утвержден её командиром. С мая 1951 по май 1952 года находился на учёбе на курсах усовершенствования командиров стрелковых дивизий при Военной академии им. М. В. Фрунзе. С ноября 1952 года исполнял должность начальника военной кафедры Ленинградской лесотехнической академии. В июле 1955 года освобожден от должности и зачислен в распоряжение командующего войсками округа, а в декабре — уволен в отставку по болезни[3].

Награды

СССР
Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего в которых отмечен Н. Ф. Сухарев[5].
  • За овладение городами Сосновец, Бендзин, Домброва-Гурне, Челядзь и Мысловице — крупными центрами Домбровского угольного района. 27 января 1945 года. № 259.
  • За овладение центром Домбровского угольного района городом Катовице, городами Семяновиц, Крулевска Гута (Кенигсхютте), Миколув (Николаи) и в немецкой Силезии заняли крупный промышленный центр город Беутен, завершив тем самым полное очищение от противника Домбровского угольного района и южной части промышленного района немецкой Верхней Силезии. 28 января 1945 года. № 261.
  • За форсирование реки Одер юго-восточнее города Бреслау (Бреславль), прорыв сильно укрепленной долговременной обороны немцев на западном берегу реки и овладение городами Олау, Бриг, Томаскирх, Гротткау, Левен и Шургаст — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев на западном берегу Одера. 6 февраля 1945 года. № 270.
  • За прорыв обороны, разгром группы немецких войск юго-западнее Оппельна и овладении в немецкой Силезии городами Нойштадт, Козель, Штейнау, Зюльц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг и 400-ми населенными пунктами. 22 марта 1945 года. № 305.
  • За овладение в Силезии, западнее Одера, городами Нейссе и Леобшютц — сильными опорными пунктами обороны немцев. 24 марта 1945 года. № 307.
Других государств

Почётный гражданин

Сухарев Николай Фёдорович был избран почётным гражданином городов: Врхлаби и Инчин (Чехословакия)[2].

Напишите отзыв о статье "Сухарев, Николай Фёдорович"

Примечания

  1. Ныне Большекасаргульский сельсовет, Катайский район, Курганской области Российской Федерации
  2. 1 2 3 [persona.kurganobl.ru/gosud-i-polit/voenachal/sukharev-nf сайт «Лица Зауралья»]
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 552—554
  4. [www.podvignaroda.ru/filter/filterimage?path=VS/427/033-0686046-0039%2B010-0036/00000281.jpg&id=46445606&id=46445606&id1=83bc0843487c8f25cb977abab88e6014 Сайт Подвиг народа — Наградной лист на Н. Ф. Сухарева, Архив ЦАМО, фонд 33, опись 686046, единица хранения 39]
  5. 1 2 [grachev62.narod.ru/stalin/orders/content.htm Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. М., Воениздат, 1975.]
  6. 1 2 3 [ru.wikisource.org/wiki/%D0%A3%D0%BA%D0%B0%D0%B7_%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%83%D0%BC%D0%B0_%D0%92%D0%A1_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0_%D0%BE%D1%82_4.06.1944_%D0%BE_%D0%BD%D0%B0%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B8_%D0%BE%D1%80%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B8_%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D1%8F%D0%BC%D0%B8_%D0%B7%D0%B0_%D0%B2%D1%8B%D1%81%D0%BB%D1%83%D0%B3%D1%83_%D0%BB%D0%B5%D1%82_%D0%B2_%D0%9A%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%90%D1%80%D0%BC%D0%B8%D0%B8 Награждён в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 04.06.1944 "О награждении орденами и медалями за выслугу лет в Красной Армии"]

Ссылки

  • [www.podvignaroda.mil.ru Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]

Литература

  • Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 552—554. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0457-8.

Отрывок, характеризующий Сухарев, Николай Фёдорович

– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.