Сухая игла

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Сухая игла — техника гравирования на металле, не использующая травление, а основанная на процарапывании острием твёрдой иглы штрихов на поверхности металлической доски. Полученная доска с изображением представляет собой форму глубокой печати.

Отличительной особенностью оттисков с гравированной таким образом формы является «мягкость» штриха: используемые гравером иглы оставляют на металле углублённые борозды с поднятыми заусенцами — барбами. Штрихи также имеют тонкое начало и окончание, поскольку процарапаны острой иглой.





История

Техника сухой иглы возникла в XV веке. Эта техника применяется на завершающем этапе или подправки офортной доски. Много работали в этой технике немецкие художники 15-го века. Среди известных художников в этой технике работал Альбрехт Дюрер, Рембрандт (в сочетании с травлением и гравировкой). Художник Алекс Кац использовали этот процесс для создания некоторых из его известных работ, таких как "Солнечный" и "Пловец".

В 20-м веке в этой технике работали Макс Бекман, Милтон Эйвери, Герман-Поль. Художники работали разными цветами. Канадский художник Дэвид Браун Милн был первым, кто использовал несколько пластин, одной для каждого цвета.

В России техника сухой иглы применялась с XVIII столетия в сочетании с гравированием офортом, резцом и пунктиром. Среди русских мастеров, прибегавших к этой технике был Е. П. Чемесов. Особенностью этой техники являются наличие барбы – углубленные борозды с поднятыми заусенцами, которые не сглаживаются, что придает мягкость и бархатистость оттиску.

Описание

Сухая игла технически проще и доступнее офорта, так как он не требует ни грунтовки, ни травления. Штрихи наносятся непосредственно на отполированную медную или цинковую доску просто механическим воздействием руки художника, вооруженной крепкой стальной, а еще лучше — алмазной гравировальной иглой.

Типы игл

Для работы может быть использован теоретически любой сухой острый предмет, включая стоматологические инструменты, гвозди и др. Тем не менее, некоторые виды игл специально делают для работы в этой технике.

Иглы с алмазным напылением иглы легко режут любой металл, но они стоят дорого.

Твердосплавные стальные иглы также могут быть использованы для большего эффекта. Они дешевле, чем алмазные иглы, но нуждаются в частой заточке, чтобы поддерживать острие острым.

Произведения

Напишите отзыв о статье "Сухая игла"

Литература

  • John Ross, The Complete Printmaker, Free Press, 1990, 82–88.
  • Carol Wax, The Mezzotint: History and Technique. Harry N. Abrams, Inc., 1990.

Ссылки

  • [www.ryabovexpo.ru/?start=0&author_ID=69&category_ID=0 Современные гравюры в технике сухой иглы]. Проверено 30 августа 2009. [www.webcitation.org/61BaAOon6 Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  • galamosaic.ru/ru/mediateka/detail.php?id=417
  • www.rarebook-spb.ru/process/illustrations/dry_niddle_engraving/

Отрывок, характеризующий Сухая игла

– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.