Сухозанет, Иван Онуфриевич

Иван Онуфриевич Сухозанет 1-й
Портрет И.О.Сухозанета мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	4 июля 1788(1788-07-04)
Дата смерти	8 февраля 1861(1861-02-08) (72 года)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1803 — 1861
Звание	генерал от артиллерии генерал-адъютант

Иван Онуфриевич Сухозанет (1788—1861) — русский военный инженер, генерал от артиллерии, директор Пажеского корпуса (1833-36). При Николае I заведовал системой военного образования. Брат военного министра Н. О. Сухозанета, владелец дома на Невском проспекте.

Биография

Происходил из белорусского шляхтетского рода Сухозанетов Витебской губернии, не утверждённого первоначально в российском дворянстве, хотя и ходатайствовавшего о нём по Минской губернии. В итоге в дворянстве Иван Сухозанет был утверждён по совокупности заслуг.

Его отец в царствование Екатерины II переселился из Польши и поступил на русскую службу. В 1800 году был принят на казённый кошт в Артиллерийский и Инженерный шляхетский кадетский корпус (впоследствии 2-й). 10 августа 1803 года окончил обучение в нём и в чине подпоручика начал службу в Инженерном корпусе, а спустя год перешёл в 1-й артиллерийский полк.

В боевых действиях впервые принял участие в 1807 году в под Пултуском, где сражался в составе арьергарда против французских войск. Затем, состоя в авангарде, участвовал в битвах при Прейсиш-Эйлау (во время этой битвы получил контузию картечью в левый бок ниже лопатки), Вольфсдорфом, Шарником, Гутштадтом, Гейльсбергом, Фридландом, Тильзитом и так далее. Во время битвы под Фридландом получил тяжёлые ранения во время прорыва неприятельской кавалерии на русскую батарею, был смят ей и едва живым вынесен солдатами с поля боя. За проявленную во всех этих сражениях храбрость был награждён двумя орденами и золотым знаком с надписью «За труды и храбрость», получил чин поручика, вместе с переводом в гвардейскую артиллерию назначен адъютантом в лейб-гвардии Артиллерийский батальон к инспектору конной артиллерии генерал-майору Яшвилю. В 1811 году был повышен до капитана и в конце того же года — до подполковника.

На момент начала в 1812 году Отечественной войны командовал конно-артиллерийской 1-й батареей, входившей в состав отдельного корпуса генерала Витгенштейна; под началом последнего участвовал в сражениях под Вилькомиром, Волынцами, Якубовым, а также под Клястицами. Отличился в первой битве под Полоцком, сохранив решительной атакой русскую резервную артиллерию, за что был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени 4 сентября 1812 года

В воздаяние ревностной службы и отличия, оказанного в сражении против французских войск при Полоцке августа 5 и 6, где находясь с конной № 1 ротою на правом фланге, во время внезапной неприятельской атаки двинув свою батарею вперед, занял Диссенскую дорогу и тем стеснив неприятельскую позицию и уничтожив намерение его турнировать Гамельскую дорогу, много способствовал к одержанию над неприятелем победы.

После боя под Чашниками получил чин полковника; в этом чине командовал артиллерийской бригадой во время преследования армии Наполеона; участвовал в сражении на Березине. За сражение под Бауценом 26 мая 1813 года получил чин генерал-майора и назначение на должность адъютанта начальника артиллерии всех действующих войск князя Яшвиля. Впоследствии сражался под Дрезденом, Кульмом, в так называемой Битве народов под Лейпцигом. В последнем сражении в критический момент успел развернуть всю русскую артиллерию (100 орудий), огонь которой отразил атаку французской конницы. После вступления союзных войск на территорию Франции получил в командование резервную артиллерию главной армии, участвовал в сражениях при Бриенн-ле-Шато и Фер-Шампенуазом, а также во взятии Парижа. После этой битвы и заключения мира был назначен начальником артиллерии ІV корпуса. Во вторичном походе за Рейн состоял начальником штаба всей артиллерии 1-й армии.

31 декабря 1819 года получил назначение начальником артиллерии гвардейского корпуса и на данном посту с успехом занялся улучшением его состояния и поднятием дисциплины. 14 декабря 1825 года гвардейская артиллерия под его командованием осталась верна монархии и своим огнём рассеяла каре декабристов. В знак признательности за его решающую роль в подавлении восстания император уже на следующий день сделал его генерал-адъютантом, а затем и впоследствии относился к нему очень милостиво, неоднократно жалуя его и защищая от нападок его противников. 22 августа 1826 года произведён в генерал-лейтенанты. В первый период Русско-турецкой войны 1828—1829 годов был сначала начальником штаба осадных войск. Участвовал в осаде Браилова, получив за проявленное отличие 1 июля 1828 года орден Св. Георгия 3-го класса № 406

В воздаяние отличной храбрости и постояннаго усердия, оказаннаго во все время осады крепости Браилова и в сражении 3 июня 1828 года.

Затем находился под Шумлой в должности начальника штаба гвардейского корпуса, командуя вместе с тем и отдельным отрядом, во главе которого разбил турецкие войска при Гаджи-Гассан-Ляр; в 1829 году командовал 16-й пехотной дивизией, перешёл с ней Балканы, по ущельям преследуя неприятеля, а затем с 8 баталистами направился в Демотику для усмирения мятежа. Во время подавления Польского восстания 1830—1831 годов занимал должность начальника артиллерии всей боевой армии, но пробыл в ней недолго: почти в самом начале похода, в Гроховском сражении, недалеко от пригорода Варшавы Праги, ему оторвало ядром ногу выше колена, вследствие чего он был вынужден покинуть театр военных действий и на некоторое время отправиться для лечения за границу (в Пруссию). За Гроховское сражение получил орден Св. Владимира 1-й степени. На этом период его боевой службы был окончен.

По возвращении из-за границы в жизни Сухозанета начался период административно-учебной деятельности. 14 декабря 1831 года он стал главноуправляющим артиллерийским училищем, после чего карьера по военно-учебному ведомству быстро пошла вверх — уже два года спустя он встал во главе почти всех военных училищ: с 28 декабря 1831 года — председатель артиллерийского комитета, с 11 января 1832 года — директор Императорской военной академии и член военно-учебного комитета; с 5 февраля того же года — главноуправляющий главным инженерным училищем; с 24 (или 27) июня 1833 года — член Военного совета Военного министерства; о 4 сентября того же года — главный директор Пажеского и всех сухопутных корпусов и Дворянского полка; с конца того же сентября — член совета о военно-учебных заведениях. Некоторые из этих должностей впоследствии были с него сняты (например, Инженерным училищем и Пажеским корпусом он руководил до 30 мая 1836 года), но военной академией он управлял более 20 лет, вплоть до 1854 года, когда она была преобразована, оставаясь также до конца жизни её почётным членом. 22 апреля 1834 года был произведён в генералы от артиллерии.

Возглавив академию, Сухозанет получил над ней фактически абсолютную власть, установив в учебном процессе господство дисциплины в духе своего времени, которая главенствовала над всем остальным, подразумевавшая беспрекословное послушание вышестоящим. Им лично избирались все преподаватели и весь штат, устанавливались главные положения её внутреннего быта и даже программы изложения предметов почти до мельчайших деталей. Жизнь в академии напоминала военный лагерь, за малейшие собственные суждения или даже небольшие провинности (в том числе за опоздания на занятия) курсанты подвергались жестоким карательным мерам, вследствие чего имя Сухозанета даже в начале XX века оставалось нарицательным для обозначения выражения и символа начала «не сметь своё суждение иметь». Из-за тяжёлых условий жизни и строгих порядков желающих поступить в академию офицеров находилось немного, и число их убывало с каждым годом: так, 1851 году из неё было выпущено лишь 12 человек, а абитуриентов всего 10 человек. В конце концов была назначена особая комиссия, признавшая объяснения, представленные Сухозанетом о некомплекте учащихся, недостаточными; в 1854 году он был уволен с поста её директора, однако по-прежнему остался членом Военного совета.

Скончался Сухозанет в 1861 году от нервного удара, был погребён в Санкт-Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Длительное время его могила считалась утерянной, но была обнаружена и восстановлена по инициативе и содействии Михайловской военной артиллерийской академии. Имел все русские ордена до Андрея Первозванного включительно, а из иностранных — прусский «Pour le Mérite» и австрийский Марии Терезии. В «Русской Старине» за 1873 год были напечатаны (том VII) его воспоминания под заглавием «14 декабря 1825 года».

Частная жизнь

Генерал Сухозанет был дважды женат:
Первая жена — Реина Ивановна Годымин-Белозор (1789—1823), их две дочери умерли молодыми:

• Мария Ивановна (181. —18.10.1830)
• Наталья Ивановна (181. —07.11.1830)

Вторая жена — с 1824 года княжна Екатерина Александровна Белосельская-Белозерская (1804—1861), дочь богатого князя А. М. Белосельского, по поводу этого брака А. Я. Булгаков писал:

Сухозанет большую делает партию. Княжна Белосельская будет соединять со своим богатством также и приданое покойной Чернышевой. Дай бог жить Эсперчику, но все мы смертны. Кто знает? Тогда все имение княгини Белосельской пойдет к Сухозанету. Невеста нехороша, да и он не красавец; а говорят, что она очень добра. Счастливая звезда! К этой звезде подоспела и Владимирская еще. Хорошее и плохое всегда приходят к людям в изобилии.

Е. А. Сухозанет занималась благотворительностью, состояла членом Общества посещения бедных в Санкт-Петербурге. Ей принадлежала неподалёку от Петербурга дача «Жерновка». С 1853 года почти постоянно жила за границей. Умерла в мае 1861 года в Париже, всего на несколько месяцев пережив мужа. Дети:

• Анна Ивановна (1826—1895), жена камергера Николая Александровича Безобразова (1816—1867). Как и мать, подолгу жила с дочерью в Ницце; умерла в 1895 году в Лозанне.
• Александр Иванович (1827— ?), отставной поручик, женат на Екатерине Александровне Игнатьевой (второй муж — граф Николай Карлович Толь).

В бывшем особняке И. О. Сухозанета (Невский проспект, 70; кон. 1820-х — нач. 1830-х гг.; арх. Д. И. Квадри, интерьеры — Д. И. Висконти и С. Л. Шустов) с 1973 помещается петербургский Дом журналиста — творческий клуб журналистов.

Награды

российские:

• Крест за Прейсиш-Эйлау (1807)
• Орден Святой Анны 4 ст. (1807)
• Золотая шпага «За храбрость» (1807)
• Орден Святого Владимира 4 ст. с бантом (1807)
• Орден Святого Владимира 3 ст. (1812)
• Орден Святого Георгия 4 ст. (04.09.1812)
• Орден Святой Анны 2 ст. (1813)
• Орден Святой Анны 1 ст. (1814)
• Золотая шпага «За храбрость» с алмазами (1814)
• Алмазные знаки к Ордену Святой Анны 1 ст. (1817)
• Табакерка с вензелем Имени Государя Императора, бриллиантами украшенная (1821)
• Орден Святого Владимира 2 ст. (07.07.1824)
• Табакерка с вензелем Имени Государя Императора, бриллиантами украшенная (1826)
• Орден Святого Георгия 3 ст. (01.07.1828)
• Орден Святого Александра Невского (06.12.1830)
• Орден Святого Владимира 1 ст. (20.03.1831)
• Знак отличия за За воинское достоинство 2 ст. (1831)
• Перстень с портретом Государя Императора (1834)
• Алмазные знаки к Ордену Святого Александра Невского (1838)
• Знак отличия за XL лет беспорочной службы (1851)
• Орден Белого Орла (1852)
• Орден Святого Андрея Первозванного (06.12.1852)

иностранные:

• Прусский орден Pour le Mérite (1813)
• Прусский Орден Красного Орла (1813)
• Австрийский Военный орден Марии Терезии 3 ст. (1814)

Его имя выгравировано на юбилейной медали «В память пятидесятилетия Корпуса военных топографов. 1872»

Ссылки

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_s35.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 563-564.

Отрывок, характеризующий Сухозанет, Иван Онуфриевич

– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.