Сухой паёк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сюда перенаправляется запрос «Индивидуальный рацион питания». На эту тему нужна отдельная статья.

Индивидуальный рацион питания (сокр. ИРП), сухо́й паёк — набор продуктов, предназначенный для питания военнослужащих, а также гражданских лиц в условиях, когда нет возможности готовить горячую пищу. Сухой паёк рассчитывается на один приём пищи или на питание одного или нескольких человек в течение непродолжительного периода времени, как правило в пределах трёх суток (паёк рассчитанный на более длительный период потребления принято называть носимым неприкосновенным запасом продовольствия и питьевой воды, сокр. НЗ).





История

Попытки изыскания различных форм и способов сбережения пищи для длительных морских и сухопутных походов предпринимались с различным успехом военачальниками, мореплавателями, купцами и путешественниками с древних времён. В строгом смысле этого слова, сухим пайком является любая выдаваемая на руки комбинация продуктов питания взамен горячей пищи. В такой форме, наиболее ранние примеры обеспечения войск сухим пищевым довольствием относятся к античным временам.

Сухое довольствие в древности

Уже на ранних этапах мировой военной истории, войскам наиболее развитых в военном отношении государств (с имперско-монархической или республиканской формой государственного правления), за отсутствием в гарнизонах полевых кухонь и столовых, довольствие полагалось к выдаче в натуральном виде, очень часто сухими сыпучими продуктами, — так, например, норма суточного довольствия легионера Древнеримской армии в Риме и провинциях составляла два секстария (около 850 г) пшеницы в день (для легионов, дислоцированных в Египте и ряде других провинций суточная норма довольствия составляла около килограмма зерна).[1] Старослужащим легионерам, проживавшим в гарнизоне или за его пределами вместе с семьями, зерно могло выдаваться по требованию на руки для выпечки хлеба в домашних условиях членами их семей или домашней прислугой, — для этих целей, легионеры были обеспечены ручными мельницами или жерновами, — весь остальной личный состав легиона получал пищу из общего котла и общей пекарни: армейский хлеб выпекался из непросеянной муки, различие на этом этапе состояло в качестве зерна и закваски, и как следствие, в сортах выпекаемого хлеба: рядовому составу полагался хлеб стандартного сорта (лат. panis militaris castrensis), в то время как для лиц офицерского состава выпекался хлеб более качественного сорта (лат. panis militaris mundus).[2]

Однако, указанный выше способ обеспечения военнослужащих сухими сыпучими продуктами питания (требующими приготовления) в индивидуальном порядке, хорошо подходивший для снабжения военнослужащих, расквартированных на постоянной основе в частных домовладениях и несущих воинскую повинность явочным способом по мере возникновения военных угроз, — так как освобождал органы военного управления от необходимости организации приготовления пищи для войск, в мирное время от них требовалось только своевременное выделение требуемого количества зерна военнослужащим, — не подходил для снабжения регулярных войск, находящихся на казарменном положении и не предусматривался для их снабжения в ходе походов, военных кампаний, усмирения мятежей и других форм и способов долговременного задействования войск вне гарнизонов, — для этих целей организовывались передвижные полевые кухни, обоз с которыми был непременным атрибутом походного порядка любых регулярных военных формирований вплоть до второй половины XIX века.

Сухой паёк нового и новейшего времени

Появление и начало массового использования сухих пайков (в современном понимании этого слова) войсками противоборствующих сторон, как систематизированное явление в мировой военной истории, принято относить ко франко-прусской войне 1870—1871 гг., когда военное командование обеих сторон стремилось повысить оперативную и стратегическую мобильность вверенных под их руководство войск. Офицеры службы тыла Германской имперской армии начали активно применять для этих целей суповые концентраты (изготавливаемые компанией Knorr), преимущественно бобовых: гороха, фасоли, чечевицы и злаковых культур: кукурузы, ячменя, — применение которых, в сравнении с традиционными видами продовольствия:[3]

  1. Обеспечивало весьма длительные сроки хранения, что позволяло осуществлять централизованное снабжение со складов продовольствия, в то время как снабжение войск скоропортящимися мясомолочными продуктами требовало либо наличия в войсковом обозе стада крупного и мелкого рогатого скота и других животных, пригодных к употреблению в пищу, либо организацию добычи, забоя и разделки таковых непосредственно в районе текущего нахождения армии (аналогично в отношении сдобных хлебобулочных изделий, которые необходимо было выпекать непосредственно в полевых кухнях);
  2. Устраняло как таковой риск порчи продуктов и нарушения системы снабжения войск в случае сбоев в работе тыла в силу тех или иных причин;
  3. Обеспечивало полноценное питание личного состава в походе и в местах временной расквартировки в сравнении с питанием в пунктах постоянной дислокации;
  4. Сокращало затраты времени на приготовление и приём пищи, чем существенно увеличивало среднюю скорость движения войск в пешем порядке и снижало продолжительность марша;
  5. Давало лицам младшего командного состава (сержантам и старшинам) свободу выбора времени приёма пищи личным составом в зависимости от конкретных условий боевой обстановки, требующих концентрации усилий подразделения в конкретный момент времени, без риска того, что рядовые военнослужащие останутся голодными, что было совершенно невозможно в системе горячего питания, где время приёма пищи (завтрак, обед и ужин) было жёстко фиксировано по графику и могло быть изменено для отдельных подразделений только по решению командира части или соединения;
  6. Освобождало подразделения низового тактического звена («отделение—взвод») от привязки к полевым кухням и обозам с продовольствием, чем увеличивало их возможности к манёвру;
  7. Снижало потребности подразделений тактического звена («рота—батальон»), частей и соединений («полк—дивизия») в обозе как таковом, так как теперь значительная часть индивидуального рациона питания военнослужащих, обеспечивающих их нормальную боеспособность в течении нескольких суток, могла переноситься ими непосредственно в заплечных полевых ранцах и вещмешках.

После окончания войны, необходимость оснащения действующей армии сухпайками, аналогичными немецким, стала очевидной и для военного командования армий других европейских государств (включая офицеров Главного интендантского управления Российской императорской армии). Учитывая высокие нормы прибыли поставщиков армий и флотов, частные предприятия стали активно осваивать выпуск различных наименований сухих пайков. К концу XIX века военные ведомства практически всех крупнейших государств мира (США, Франции, Британской, Германской и Российской империй) закупали для своих вооружённых сил те или иные сухие пайки. Следующим вооружённым конфликтом, в котором воюющие стороны в массовом порядке снабжали войска сухпайками, стала англо-бурская война 1899—1902 гг., к этому времени сухпайки уже приняли вид стандартизированных продуктовых наборов, питательные свойства которых в целом и каждого компонента в отдельности были тщательно рассчитаны лабораторным способом и опробованы в войсках в гарнизонных и полевых условиях. Поэтому, сегодня под сухим пайком понимаются продукты, прошедшие специальную обработку и одинаково пригодные к употреблению, как в разогретом, так и в неразогретом (сыром) виде, а для некоторых компонентов сухого пайка их разогрев не предусмотрен как таковой.

Первая мировая война

Ко времени начала Первой мировой войны, общевойсковые индивидуальные рационы питания вооружённых сил государств — участников Антанты и Тройственного союза подразделялись на следующие стандартные разновидности:[4]

  • «Дневной рацион» (англ. day’s ration, нем. der Tagesration, фр. ration journalière) — рассчитанный на три приёма пищи, — завтрак, обед, и ужин, — в течение одного дня (отсюда и название). Стандартный д.р. британского военнослужащего включал в себя: красные мясопродукты и отдельно бекон, сыр, хлеб, джем, горчицу, а также сыпучие продукты и приправы: чай, сахар, соль, перец;
  • «Хранимый рацион» (англ. preserved ration) — рассчитанный на потребление после исчерпания «дневного рациона», на вторые и третьи сутки автономного существования в отрыве от основных сил;
  • «Железный рацион» (англ. iron ration, нем. die eiserne Ration) — разновидность сухого пайка, в котором все продукты питания запакованы в герметичную тару, на том этапе исторического развития в качестве такой тары использовались в основном жестяные консервные ёмкости с толстыми стенками (отсюда и название). Согласно нормам тыла и снабжения, принятым в Британской армии (включая БЭС во Франции), ж.р. мог быть распечатан рядовыми военнослужащими только в экстренном случае и только с разрешения их непосредственного начальника — офицера, например, в том случае, если возможность обеспечения войск горячим питанием не была предусмотрена, дневные и хранимые рационы питания были исчерпаны, а новые взамен израсходованных своевременно подвезены не были.

Кроме того, ещё до войны существовали промежуточные варианты распаевания и распределения пищи, например, «половинный рацион» (англ. half ration, нем. die halbe Ration),[5]:93 выдававшийся, как правило, в тех случаях, когда войска в пункте постоянной дислокации были обеспечены горячим питанием ежедневно, а характер выполняемой конкретным подразделением задачи предполагал пропуск одного или двух приёмов пищи, например, в ходе непродолжительных манёвров (учений) войск за пределами гарнизона, в ходе передвижения войск между стационарным и полевым пунктами дислокации, из города на стрельбище и обратно, и в тому подобных ситуациях. В случае необходимости экономии, обусловленной нехваткой провизии при отсутствии запасов и невозможности добычи пропитания непосредственно в месте текущего расположения части, офицерами тыловой службы рассчитывались нормы потребления пищи, позволяющие продержаться до ожидаемого прибытия транспорта с провиантом и войска переходили на «урезанный паёк» (англ. short ration, нем. die verkleinerte Portion),[5]:164 представлявший собой количественно и качественно сокращённый дневной рацион, из которого исключались временно недоступные продукты и сокращалась норма потребления продуктов имеющихся в наличии. При этом, нормы питания и снабжения действующей армии и запасных частей в тыловых гарнизонах отличались, так как фронтовым частям был положен «военный паёк» (англ. war ration, нем. Kriegsportion),[5]:164 отличавшийся от пайка мирного времени большей калорийностью пищи. Характер боевого применения частей военной авиации на начальном этапе её исторического развития (действия в районе линии фронта в привязке к полевым и стационарным аэродромам в прифронтовой полосе), не предполагал разработки отдельных сухпайков для авиаторов. Для доставки горячей пищи и рационов питания войскам непосредственно в окопы, что было непростой задачей в условиях позиционной войны, отряжались специально для этих целей сформированные продовольственные команды (англ. ration party), как правило, под руководством младших офицеров, нещадно обстреливаемые противником по мере продвижения к окопам и обратно, — каждый отдельный акт доставки пищи войскам на фронте представлял собой целую операцию, требовавшую использования факторов, исключающих нормальную видимость на поля боя (ливень, метель, туман) и тёмного времени суток для её успешной реализации. В этом плане, снабжение войск сухпайками в необходимом количестве уже само по себе позволяло снизить потери войск на фронте.[6][4]

Требования

К современному сухому пайку предъявляются следующие основные требования:

  • Возможность длительного хранения. В сухой паёк не должны входить продукты, требующие особых условий хранения (майонез, свежие фрукты и т. д.);
  • Продукты, входящие в сухой паёк, должны быть готовыми к употреблению либо простыми в приготовлении;
  • В сухой паёк должны входить легкоусваиваемые продукты, не вызывающие пищевых расстройств, аллергии и т. д.;
  • Упаковка сухого пайка (как правило, герметичная, из влагонепроницаемого материала), должна защищать его от промокания и загрязнения;
  • Достаточная пищевая и энергетическая ценность.

В некоторых случаях предъявляются особые требования к рациону питания: например, для питания космонавтов в условиях невесомости продукты питания не должны образовывать крошек и брызг, опасных в условиях невесомости.

Состав

В состав индивидуальных рационов питания обычно входят:

Кроме пищевых продуктов в состав сухого пайка включают:

  • Одноразовую посуду;
  • Средства гигиены (дезинфицирующие салфетки, жевательную резинку);
  • Средства для разогрева продуктов — например, сухое горючее;
  • Средства для обеззараживания воды.

Сухой паёк не включает в себя воду — она выдаётся отдельно, или добывается на месте.

Пищевые продукты, запрещённые к включению в состав сухого пайка

  • Все скоропортящиеся пищевые продукты (требующие для сохранения качества и безопасности специальных температурных или иных режимов, без обеспечения которых они подвергаются необратимым изменениям), в том числе майонез;
  • Продукты, содержащие жгучие специи, алкоголь, кофе натуральный, ядра абрикосовых косточек, кулинарные и кондитерские жиры, пиросульфит натрия, соль пищевую поваренную свыше 0,8 процентов, нитриты свыше 0,03 %;
  • Фрукты и овощи: экзотические, мнущиеся, способные подвергаться быстрой порче, немытые;
  • Кондитерские изделия с высоким содержанием какао, кондитерские изделия с кремовыми наполнителями;
  • Пищевые продукты, не имеющие документов, подтверждающих их качество и безопасность.

Применение

Основными потребителями индивидуальных рационов являются военные — сухой паёк выдаётся военнослужащим для питания в походных условиях, когда нет возможности развернуть походную кухню. Также сухой паёк употребляется:

  • Рабочими, работающими вахтенным методом либо в ночную смену в условиях, когда нет возможности готовить горячую пищу;
  • Лётными составами, осуществляющими длительные беспосадочные перелёты, а также на запасных и резервных аэродромах;
  • Экипажами подводных и надводных кораблей, не имеющих камбуза при выходе в море на сутки и более;
  • Гуманитарными организациями;
  • Спасателями;
  • Альпинистами, туристами, геологами, участниками экспедиций продолжительностью более суток.

В Вооружённых силах СССР

В Вооружённых Силах СССР нормы суточного довольствия сухим пайком на день, на одного человека были утверждены Постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1357—551сс от 15 мая 1941 года и Приказом НКО СССР № 208 от 24 мая 1941 года. Введены с 1 июня 1941 года и составляли:

  • сухари ржаные — 600 г (хлеб чёрный);
  • концентрированная каша из пшена — 200 г;
  • концентрированный суп-пюре гороховый — 75 г;
  • колбаса полукопчёная «Минская» — 100 г;
  • или вобла суховяленая/копчёная — 150 г;
  • или сыр-брынза — 150 г;
  • или рыбное суховяленое филе — 100 г;
  • или мясные консервы — 113 г;
  • или сельдь солёная — 200 г;

В Вооружённых силах СССР в 1980-е годы использовался сухой паёк, состоявший из банки мясных консервов 250 г, двух банок «консервов мясорастительных» (то есть гречневая или рисовая каша с мясом) по 250 г каждая, упаковки черных сухарей, пакетика чая и большого количества сахара.

В Вооружённых силах России после 1991 года

В Вооружённых силах Российской Федерации используется «Индивидуальный рацион питания» в двух основных разновидностях: ИРП-Б и ИРП-П.

Индивидуальный рацион питания — боевой (ИРП-Б)

В состав ИРП-Б, как правило, входят четыре консервные банки (консервы мясные (тушёнка), консервы в виде фарша или паштета, гречневая и рисовая каши с говядиной и рыбные консервы), 6 упаковок хлебцев армейских (чаще всего обычные пресные крекеры), чай растворимый с сахаром 2 пакета, концентрат сухого натурального напитка «Молодец», кофе растворимый 1 пакет, сахар песок 4 пакета, повидло фруктовое, соус томатный, 1 таблетка поливитаминов , 3 таблетки «Акватабс» для обеззараживания воды, разогреватель портативный (4 таблетки сухого спирта), консервный нож, ложка, спички ветроводоустойчивые и 3 гигиенических салфетки.

Вес ИРП-Б — 1,5 кг вместе с упаковкой. Энергетическая ценность — 3590 ккал.

Индивидуальный рацион питания — повседневный (ИРП-П)

Индивидуальный рацион питания — повседневный (ИРП-П), имеет различные №, рассчитан на сутки (на три приёма пищи (завтрак, обед, ужин), и не сильно отличается от боевого, он немного меньше по массе и калорийности, его используют при повседневной деятельности, в отсутствии полевой кухни. В ИРП-П-4 входят:

  • Хлебцы армейские — 300 грамм;
  • Консервы мясные:
    • свинина тушёная — 250 грамм;
    • фарш любительский — 100 грамм;
  • Консервы мясорастительные:
    • каша дорожная перловая с говядиной — 250 грамм;
    • каша славянская гречневая с говядиной — 250 грамм;
  • Повидло фруктовое — 90 грамм;
  • Концентрат для напитка — 25 грамм;
  • Чай растворимый с сахаром — 32 грамма;
  • Сахар — 30 грамм;
  • Поливитамины, драже — 1 штука;
  • Разогреватель, комплект — 1 штука;
  • Салфетки бумажные — 3 штуки;
  • Вскрыватель консервов и упаковки — 1 штука.

Общий вес ИРП-П — 1,625 кг, вес содержимого — 1,330 кг. Энергетическая ценность — 3360 ккал.

Рацион питания экипажей самолетов и вертолетов на запасных аэродромах (РПЭСВ)

Рацион питания экипажей самолетов и вертолетов на запасных аэродромах (РПЭСВ) предназначен для питания лётного состава, при посадках на запасных аэродромах подскока, где не представляется возможным приготовление горячей пищи из продуктов летного пайка.

Отличается от боевого и повседневного пайка наличием молочных продуктов сублимационной сушки — сыра плавленого, сметаны и масла.

Сухие пайки ВС США

На снабжение ВС США приняты следующие индивидуальные рационы питания:

  • Meal, Ready-to-Eat (MRE) — самый употребляемый в ВС США индивидуальный паёк. Имеется 24 варианта меню, предназначен для использования в течение 21 суток после развертывания в боевых условиях. Рационы упакованы в пакет из толстого пластика песочного цвета размерами 25×15×5 сантиметров. На нём указан номер меню (всего их двадцать четыре) и название основного блюда.
  • First Strike Ration (FSR) — предназначен для питания военнослужащих выполняющих задачи в отрыве от подразделения, в условиях обуславливающих повышенную физическую нагрузку и интенсивное перемещение. Паёк рассчитан на питание в течение 72 часов.
  • Long Range Patrol (LRP) — предназначен для питания военнослужащих действующих в отрыве основных сил при проведении длительных операций с интенсивным передвижением. Основное блюдо рациона находится в засушенном виде. Потребителями LRP в основном являются силы специальных операций и морская пехота. Паёк упаковывается в светло-коричневый пакет.
  • Meal Cold Weather (MCW) — предназначен для питания военнослужащих действующих в условиях с пониженной температурой в отрыве основных сил при проведении длительных операций с интенсивным передвижением. Основное блюдо рациона находится в замороженном виде. Потребителями MCW в основном являются силы специальных операций и морская пехота. Паёк упаковывается в белый пакет.
Характеристика[7] MRE FSR MCW и LRP
Энергетическая ценность пайка, ккал. 1300 2900 1540
Белки 14 13 14
Жиры 34 34 34
Углеводы 52 53 52
Количество меню, шт. 24 9 12
Потребление пайков в день, шт. 3 1 2-3
Срок хранения при температуре 27 °C, лет 3 2 3
Срок хранения при температуре 38 °C, месяцев 6 4 6

Сухие пайки других стран

В других странах, как правило, используют либо российский, либо американский подход к формированию армейских пайков. Так рацион азербайджанской и украинской армий основу составляют консервированные продукты (каши с мясом и мясные консервы), в европейских армиях готовые блюда в герметичных пакетах. Кроме того часто стараются опираться на кулинарные предпочтения тех или иных стран, так в паёк армии Южной Кореи входит кимчхи, а в паёк австралийского солдата входит веджимайт (экстракт овощей и дрожжей).

См. также

Напишите отзыв о статье "Сухой паёк"

Примечания

  1. ↑ Harl, Kenneth W. [books.google.co.uk/books?id=5yPDL0EykeAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Coinage in the Roman Economy, 300 B.C. to A.D. 700.  (англ.)]. — Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press, 1996. — P.454 — 533 p. — (Ancient Society and History) — ISBN 0-8018-5291-9.
  2. ↑ Déry, Carol A. [books.google.co.uk/books?id=uYqTiD7SbcQC&pg=PA84#v=onepage&q&f=false Food and the Roman Army: Travel, Transport, and Transmission (with Particular Reference to the Province of Britannia).  (англ.)] / Food on the Move: Proceedings of the Oxford Symposium on Food and Cookery, 1996. / Edited by Harlan Walker. — Totnes, Devon: Prospect Books, 1997. — P.86 — 336 p. — IBSN 0-9073-2579-3.
  3. ↑ Woodruff, Charles E. Emergency Rations (Read before the Officers’ Lyceum at Fort Sheridan, Ill., May 7, 1895).  (англ.) / Military System of Sweden, and Other Papers Selected for Publication. — Washington, D.C. : U.S. Government Printing Office, 1897. — P.166-171 — 224 p.
  4. ↑ 1 2 Stewart, Arthur Herbert. [ia600200.us.archive.org/9/items/frommonstoloos00stewuoft/frommonstoloos00stewuoft.pdf From Mons to Loos: Being the Diary of a Supply Officer.  (англ.)] — Edinburgh and London: William Blackwood and Sons, 1916. — P.27,93-111 — 306 p.
  5. ↑ 1 2 3 Neuschler, Otto. [books.google.co.uk/books?id=8T0PAwAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Militär-Wörterbuch, Englisch-Deutsch und Deutsch-Englisch in zwei Teilen; I. Teil: Englisch-Deutsch.  (нем.)] — Berlin: Ernst Siegfried Mittler und Sohn, 1906. — 231 p.
  6. ↑ Weeks, Alan. [books.google.co.uk/books?id=7lE7AwAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Tea, Rum and Fags: Sustaining Tommy 1914-18.  (англ.)] — Stroud, Gloucestershire: The History Press, 2014. — P.42-46 — 192 p. — 978-0-7524-7582-0.
  7. ↑ Русаков В. Коллективные и индивидуальные пайки военнослужащих ВС США // Зарубежное военное обозрение : журнал. — 2014. — № 3. — С. 35.

Ссылки

  • [www.tyl.mil.ru/page759.htm Внедрение новейших технологий пищевой промышленности в практику продовольственного обеспечения военнослужащих]
  • [truddoc.narod.ru/sbornic/medoosmotri/63.htm Приказ Министра обороны России от 22 июля 2000 г. N 400 «Об утверждении Положения о продовольственном обеспечении Вооруженных Сил Российской Федерации на мирное время» (с изменениями от 12 марта 2005 г.)]
  • [k-a-r-d-e-n.livejournal.com/16019.html Американский «сухпай» MRE.]
  • [pfcrico.com/список-всех-статей#cat_34 Обзоры сухпайков разных стран мира.]
  • [gironemo.ru/tag/suxpaek/ Медиа-обзоры сухпайков и рационов питания]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/sea/13815/%D0%9F%D0%B0%D0%B5%D0%BA Паёк] в толковом военно-морском словаре
  • [www.youtube.com/watch?v=W5neDFH1T5w Армия России: Индивидуальный рацион питания (вариант 5) — ОАО «Грязинский пищевой комбинат»]
 В данной статье или разделе имеется список источников или внешних ссылок, но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок.
Утверждения, не подкреплённые источниками, могут быть поставлены под сомнение и удалены. Вы можете улучшить статью, внеся более точные указания на источники.

Отрывок, характеризующий Сухой паёк

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сухой_паёк&oldid=81233763»